Та прочла целую лекцию по поводу своего душевного состояния, окончив фразой:

– Так что… ша!

– Хорошо, – согласилась Роза, не понимая с чем, лишь бы та успокоилась.

– Что ж, если официальная часть достигла кульминации, дебаты больше не предвидятся, приветственный митинг объявляю закрытым. Займитесь делом. Время не с нами, – подала голос женщина, сидящая за столом.

«Она – Золотка. Как по-другому… люди с необычным цветом глаз равны чистому золоту», – подумала Роза.

– Я-я-я! Можно, Золотка? – подтвердила догадку Рыжуха.

Золотка остановила взгляд на Чайнике. Та живо полезла под кровать. Розу обдала волна беспокойства. «Всё-таки они странные, разговаривают чудно. Отношения между ними противоречивые: агрессивные и заботливые. Сдаётся, лживые насквозь, особенно лилипутка, не зря кучей кличек наградили. Толстуха… надо же такое придумать при жуткой худобе. Поганка… тоже в лад!» – мысли отвлекали от смутного предчувствия, всё же Роза с опаской косилась, на здоровый алюминиевый таз в руках Чайной Розы.

– Пошли, кимальку передам, – вовремя подоспела Климактеричка.

Кималькой оказалась кровать на втором ярусе у стены, с пружинной сеткой, уже с аккуратно застеленной постелью.

– Меня как будете звать? – ляпнула внезапно Роза.

– Тебя-я?… Ты у нас шестая… значит и будешь Шестицветка. Красиво вроде? – осенило Климактеричку.

Гордая инициативой, посмотрела на Золотку. Та едва заметно кивнула. Согласились и остальные, кроме Поганки.

– Фу! Замудрила, пока выговоришь, язык свернёшь. Мыслить надо проще: шестая она и всё тут! Потом – базар приписной, что… по боку? – потребовала она, подскочив к Розе, будто ужаленная пчелой.

– Пошто так безлико? – не согласилась Климактеричка.

– Не надо спорить. Я шестая у вас. Вот и буду Шестой, – вступила в разговор Роза, – разве имя что меняет?

– Как знаешь, но уступчивость до добра не доведёт, – заметила Климактеричка.

Роза, вникла в смысл сказанного и с удовольствием исчезла бы в глубине земли. Поглощённая шоковым состоянием, не ощущая себя, прислонилась к кровати, закусив больно нижнюю губу. «Случилось! Случилось!» – грохотали в страхе мысли. «Что угодно, только не больная!» – взмолилась она. «Если примут за чокнутую, Поганка меня изведёт».

Воображаемый смех той, о ком думала, сверлил уши. Роза обхватила голову руками. Поганка, по настоящему, зашлась в хохоте.

– Стухни, зараза, белобрысая, – осадила её Климактеричка.

– Между прочим, я натуральная блондинка! – огрызнулась Поганка.

– Вот именно, что блондинка, – усмехнулась Климактеричка.

– Ты, это брось! – завизжала та.

Но внимание сокамерницы переключилось на Розу.

Она любовалась подушкой в белой наволочке. Захотелось её потрогать и даже понюхать. Роза взглянула на руки и раковину. Там красовались вымытые до блеска миски. Из них торчали ложки с обломанными ручками. Взгляд переметнулся на полотенца, висевшие, каждое на своём крючке. «Чем же мне вытираться?» – встревожилась Роза, и в области желудка защекотало от желания иметь чистое полотенце.

«Эх! Если бы баня!» Обожгла внезапная думка, и навеяло ощущение горячего пара, насыщенного запахом берёзового веника. Он пьянил… казалась, что кожа пропиталась благодатным влажным жаром, покрылась прозрачными каплями. Ещё мгновение, и потекли бы ручьи пота, источаемые в банном раю.

– О чём заморочились? – вырвал из приятного наваждения голос Климактерички.

– Что? – переспросила Роза.

– Гуторю кималька твоя удачливая.

– Чирик-чирик! У лохушки ушки на макушки… – не заставила себя ждать Поганка.

«Похоже, без язвы ничего не обходится», – разозлило Розу присутствие вездесущей соседки.

– Почему сами не ляжете? – спросила она с налётом раздражения.

– Я-то вареники раскатала, тут хилую подсадили. Почему-почему… – покрутила пальцем у своего виска Толстуха.

– Что вы имеете в виду?

– Да в ящик на ней играют чаще, чем на нужник падаю. Про нас архангелы не прокукарекали, – брызнула слюной Толстуха в кривом оскале.

Климактеричка залилась краской, что сконфузило Розу.

– Ну, залётная, бывай! Скорёхонько же твоё житьё-бытьё, – самодовольная Поганка впилась в зрачки Розы злющим взглядом, от которого, кто и умер бы, но… не Роза.

«Разве мыслимо испытывать страх после пережитого, может Поганка не сидела в одиночке, и храбрится? – удивлялась Роза упрямству сокамерницы, не отводя взгляда.

Противостояние длилось недолго. Толстуха моргнула правым глазом, словно подмигнула. Молча похлопав по кровати, удалилась, скривив загадочно губы-ниточки.

«Почему хорошие люди немногословны, занозы безудержно трещат? Затаилась… надолго ли. Впрочем, пошла она! Мне бы умыться. У кого полотенце спросить?» – вернулась Роза к прежнему желанию. Климактеричка подала полотенце. «Они что, мысли читают?!» Всколыхнулось беспокойство от небеспочвенного подозрения: припомнились другие совпадения, всё же Роза отогнала сомнения и открутила кран. Привыкшая к ледяной воде, решительно намочила руки.

– Э нет…так дело не пойдёт. Чайник, торопись! – прозвучал голос Золотки.

Вода из рук выплеснулась. Сердце забилось в недобром предчувствии. «Зачем подошла сюда? Лучше бы в окно посмотрела», – Роза осознала, что обратила на него внимание только теперь. Захотелось немедленно потрогать стекло. Желание оказалось настолько велико, что запершило в горле.

– Сдай! – послышался позади бас.

Роза вздрогнула, обернулась и увидела Чайную Розу. Та держала огромный чайник, начищенный до блеска. Роза перевела взгляд на таз, стоявший на полу, догадываясь, почему щемило сердце, вцепилась в раковину.

– Брось и скинь тряпки. Или я… – пробасила Чайник.

– Сама, – пролепетала Роза одеревенелыми губами.

И сняла кофту, штаны, зажмурилась и шагнула в таз. Ноги, свыкшиеся с камнем, не чувствовали прохладу металла. Тело покрылось гусиной кожей, ощетинившись мелкими волосками.

– Пригнись и опустись ниже. Расслабься, говорю! – слышала Роза как сквозь вату, сгорая от стыда за наготу и за то, что её собираются мыть, всё же присела, ожидая неприятных ощущений от холодной воды.

Из чайника упали первые капли, ударившись о тело, расплескались. Дух замер на вдохе. Роза стиснула губы, прижимая к груди руки.

– Хорошо, что не трясёшься псиной, – заметила Чайник, не переставая лить хрустальную струйку.

Через мгновение восприятия резко поменялись. Холод исчез. Вода обдавала приятным теплом, делаясь горячей и горячей. Захлестнул восторг. Роза не открывала глаз, боясь, улетучится сладость момента. Чтобы продлить удовольствие, представила, как сидит в жаркой ванне, тихо напевая под ласкающее журчание воды. Отдаваясь наслаждению, подумала: «За такое блаженство могу даже расцеловать надоедливую Поганку».

Расслабленные мышцы вздрагивали от касания мочалки. Роза не ведала, чьи руки дарили нежную заботу. Отключившись от внешней среды, чувствуя облегчение, ощущала скатывание накопившейся грязи, оседающей на дне мутью. Хотелось больше-больше воды, тереть-тереть кожу, пока тело не задышит свежестью.

Роза желала избавиться от грязи, засевшей не только в порах, но и в блеске глаз, чтобы видеть мир в добром свете. И помогала воде, шепча: «Прочь, прочь чёрное, больное, чужое и худое». От всей души, надеялась осилить удушливую тяжесть дней, проведённых в одиночной камере.

Воздух в её воображении пропитался голубизной, светом, весельем. Запах хозяйственного мыла обернулся ароматом неведомых трав. Благоухая, звал на просторы бескрайних цветущих полей.