– Если потребуется что-то починить, – продолжил Штукарь, будто они с Натаниэлем сделали паузу в насыщенном разговоре, – это тоже ко мне.

– Спасибо.

– Рубашки, штаны, сапоги, сломанные кости, рваные раны, болтающиеся скальпы – все могу.

Сумев выдержать в Лизвилле прямой взгляд Длинного, джентльмен произвел на Брента сильное впечатление. Да, Стромлер малость испугался, но показал, что нервы у него крепкие и что ему по силам устоять даже против стрелка, который мог нагнать страху на кого угодно.

Под серым мутным небом шедшие бодрым галопом лошади преодолели пустынную равнину, за которой начиналась местность, покрытая жесткими кустами креозотника и вездесущими злаками: пурпурной аристидой и бизоньей травой. Стебли хлестали по ногам животных и кожаным ноговицам[32] всадников, но существенно каравана не замедляли. Впрочем, несладко пришлось Штукарю, ведшему свое судно через море растительности. «Вот же досада!» – то бормотал, то выкрикивал негр в зависимости от степени несовместимости пейзажа с колесами фургона.

Потянув поводья вправо, Брент объехал караван сзади и пристроился к буланой кобылке наемного Щеголя. Впереди покачивалась высокая узкая спина Длинного. Отсутствие внимания со стороны стрелка означало, что теперь разговаривать с Натаниэлем Стромлером можно откровеннее.

– Мы получили письмо от одного парня по имени Охос, – сразу перешел к делу Брент.

– «Охос» означает «глаза», – заметил Щеголь, – и в качестве имени встречается нечасто.

Плагфорды обсуждали возможность того, что имя придумано, и никакого Охоса на самом деле не существует, но они были в отчаянии и хватались за любые сведения.

– Так или иначе, другого имени он не назвал.

Щеголь молчал.

– В письме он пишет: «Опознал двух богатых мексиканских джентльменов, которые знакомы с одной из ваших пропавших сестер или с обеими сразу». – Брент прочитал его более пятидесяти раз.

– Откуда Охос знает этих мексиканцев? – спросил Натаниэль.

– Надеюсь, скажет при встрече. – Теперь, изложив имеющиеся сведения вслух, Брент увидел, сколь мало им известно. – Мы с ним еще не общались – в том городе нет телеграфа. Он лишь назвал место, где бывает чаще всего и где его можно найти. Вот туда мы и направляемся.

Высокая бизонья трава досаждала идущим галопом лошадям; некоторые из них выражали недовольство, но ходу не сбавляли. Стебли атаковали ноговицы Брента, треща, как костер.

– Как думаете, может такое быть, чтобы называющий себя Охосом рассчитывал просто вытянуть из вас деньги? – осведомился Щеголь.

– Конечно, может! – взорвался Брент. – Считаете, мы этого не предусмотрели? – Он вдруг почувствовал, что ненавидит самоуверенного янки.

Натаниэль молчал.

– Думаете, мы все здесь чурбаны?! – крикнул Плагфорд.

Щеголь не стал отвечать и лишь подтянул ремешок своей желтой шляпы.

Под стук копыт Брент понемногу успокоился.

– Это письмо… кроме него, у нас ничего нет. Мы месяцами размещаем повсюду объявления, а получили только это.

– Понимаю. На вашем месте я поступил бы точно так же.

До похищения Брент был ковбоем, уважаемым гуртовщиком, добрым, порядочным, разумным боссом. На протяжении нескольких лет он брал на работу юнцов и пожилых мужчин, негров и индейцев, мексиканцев и даже янки, сражавшихся во время Войны за независимость Юга[33] на другой стороне, но этот треклятый случай с сестрами изменил его. Теперь неудачно выбранное слово или заданный снисходительным тоном вопрос толкали молодого человека к тому краю, за которым начиналось насилие.

Брент посмотрел на Щеголя и увидел, что тот терпеливо ждет продолжения.

– Охос сказал, что богатый джентльмен, хорошо говорящий по-испански, мог бы потолковать с теми мексиканцами, что видели сестер.

– Я небогат.

– У вас будет столько песо, сколько нужно, чтобы сыграть роль.

– Понятно. – Щеголь задумался.

(Длинный уже говорил, что добыть мексиканские деньги будет нетрудно, и Брент даже представлял, как это сделать.)

– Итак, я должен встретиться с двумя мексиканскими джентльменами и расспросить их о ваших сестрах? – уточнил Стромлер.

Брент кивнул.

– Как только мы узнаем, где они, вы уезжаете. Или, если пожелаете, вернетесь с нами, когда мы заберем их.

– В этом деле я участвую под чужим именем.

– Ладно.

Натаниэль вытащил из ноговицы колючку и вежливо спросил:

– Если это ловушка, если Охос солгал вам, если мексиканцы не помогут…

– Тогда вы уезжаете и оставляете аванс себе – за потраченное время. Справедливо?

– Вполне справедливо, – сказал Натаниэль. – Однако я все же надеюсь, что помогу вам отыскать сестер.

Кусты креозотника остались позади, но какая-то отбившаяся ветка попыталась ухватиться за ноговицу Брента, пометив ее заостренным сиренево-зеленым листком.

– Как насчет того чтобы сделать привал и перекусить? – спросил Натаниэль.

– Если мы хотим встретиться с Охосом сегодня, то должны попасть в Нуэва-Вида к сумеркам.

– Далеко ли еще до Нуэва-Вида?

– Поспеем, если будем весь день идти с такой вот скоростью и без остановок.

Щеголь не обрадовался, услышав ответ Брента, но, надо отдать ему должное, не стал и жаловаться.

– С вчерашнего вечера осталось несколько вареных картофелин и немного вяленого мяса. Возьмите, если хотите. Из нас никто не голоден.

Пустынное небо металось между серым цветом и черным.

Вскоре после того как караван пересек открытое плоскогорье, на его пути снова встала широкая полоса буйной растительности. Запыленным лошадям пришлось сбавить шаг и преодолевать препятствие.

Джон Лоуренс подъехал на белом жеребце к двум оставленным для девушек лошадкам, достал из кармана комбинезона тряпицу и вытер пустые седла от пыли и грязи. Он сделал это с такой нежностью, что к глазам наблюдавшего за ним Брента подкатили слезы, и ему пришлось отвернуться, чтобы не расплакаться. Ковбой понимал, что если девушек не удастся найти и вернуть, отец сломается окончательно – он уже и так превращался в звероподобное существо, чей мозг ежедневно перемалывали челюсти ужасных раздумий.

Брент вытер глаза и взглянул на Стиви, в отношении которого также испытывал серьезное беспокойство. Вот уже почти десять лет перегоняя скот, гуртовщик научился видеть разницу между хорошими парнями и плохими, между хорошими парнями, порой оступающимися, и плохими, поступающими хорошо, чтобы обмануть окружающих. Ужасное предприятие, которое затеяли Плагфорды, могло превратить Стиви, уже пристрастившегося к выпивке и позволявшего себе рискованные выходки, называя их забавами, в человека, у которого за пьянкой следуют перебранки и драки со стрельбой и который в конце концов просто не доживет до двадцати двух.

Жизни сестер Брента, его отца и брата висели над бездной.

За топотом копыт и похрустыванием травы были почти не слышны доносившиеся время от времени всхлипы пленника, человека в сундуке. Один раз Щеголь взглянул на фургон, но решил, что ослышался.

Надвинулся беспокойный сумрак без следа небесных тел.

Уставшие, но еще скорые на ходу лошади вырвались с заросшего дикой травой поля на тропу, выбитую копытами и утрамбованную колесами повозок местных жителей. Колеи подсказывали, что до Нуэва-Вида уже рукой подать.

– Так-то лучше, – подал голос со скамьи Штукарь. – Хотя я и не против получать пинки под зад одиннадцать часов кряду. – Он выпрямил спину, которая издала при этом семь щелчков.

Брент посмотрел на брата.

– Стиви!

– Да?

– Отвечаешь за ночевку. Присмотри подходящее местечко для лагеря – что-нибудь скрытое, уединенное.

– Так мы не в городе остановимся? – спросил Стиви недовольным тоном человека, у которого из-под уха выхватили мягкую подушку.