– Понимаю. – Высокий джентльмен из Мичигана зевнул, кивнул и посмотрел на Штукаря. – Будьте любезны, пока я займусь туалетом, отложите монеты по десять и двадцать песо.

– Конечно, – согласился негр.

Щеголь поднялся и потянулся.

– Мистер Стромлер, – обратился к нему Брент. – Глубокие Озера сопроводит вас в город и подождет скрытно у клуба, пока вы будете обхаживать Менендеса и Бонито. Если пойдете куда-то еще, в какое-то другое место, он проследует за вами, а потом поставит в известность нас. – Высокий джентльмен слушал Брента с некоторым сомнением. – Как только вы опознаете сестер… Вы ведь изучили фотографии и знаете, как они выглядят?

– Да.

– Опознав сестер, вы – где бы ни находились – выходите на улицу, роняете шляпу и чешете нос. Это будет ваш сигнал. Получив сигнал, Глубокие Озера, в свою очередь, пошлет сигнал нам, и мы тут же приедем.

– И что потом? – осведомился Щеголь.

– Глубокие Озера укроет вас, а потом вы расскажете нам, что видели и где наши девочки.

– Что будет потом, когда я выполню свои обязательства?

– Дадите нам нужные сведения – и можете возвращаться домой. Если вас вынудят оставить лошадь, мы приведем ее и снабдим вас водой на обратную дорогу. – Брент взглянул на Длинного. – Все правильно, да? Все как мы обсуждали?

– Для начала, – заметил стрелок. – План спасения я выработаю, когда узнаю детали.

Брент снова повернулся к Щеголю.

– Идите. Приоденьтесь и отправляйтесь. Сестры ждут.

Детский кулачок постучал в дверь спальни, и тоненький голосок несмело спросил:

– ¿Padre?[41]

Пребывавший там, откуда десять лет назад появилась на свет стучавшая, Умберто оторвал взгляд от разгоряченного лица Патрисии и повернулся к двери.

– Dos minutos, por favor[42].

– Si, – ответила младшая дочь, Эстрелита.

Умберто сильно сомневался, что самому удастся достичь кульминации в оставшееся время (за сорок перевалило давным-давно), но вот вызвать соответствующую улыбку на лице Патрисии ему было определенно по силам. Для этого даже не пришлось представлять на ее месте сладенькую барменшу Мариэтту, которая, впрочем, не заставила себя ждать и явилась непрошеной, чем поспособствовала внезапной разрядке, одновременно резкой и мягкой, как текила, приготовленная из особой голубой агавы, растущей в Гуанахуато.

Артист поднялся, накрыл получившую свое жену теплым одеялом, поцеловал в нос и отпер дверь, которую запирал лишь тогда, когда они с Патрисией отвлекались на романтические дела.

В коридоре стояла Эстрелита, звездочка[43]. Большие глаза были широко открыты от страха, и музыкант, даже не спрашивая, понял, что ее напугал кошмар.

Умберто переступил порог, притворил дверь спальни и спросил дочь, не хочет ли она послушать колыбельную.

Эстрелита обдумала предложение.

– Dos cantos[44].

– No.

Умберто согласился бы исполнить для нее и две (дочь была его самым обожаемым слушателем и обладала более богатым воображением, чем любой взрослый), но часы показывали полвторого ночи, и он понимал, что должен отказать.

– Un canto solamente[45].

Десятилетняя девочка, в немалой степени унаследовавшая от своей матери переговорные навыки, заявила, что согласна пойти на уступки и примет полторы песни.

Качая головой, артист объяснил, что каждая песня – это история, и рассказывать ее до́лжно целиком либо не рассказывать никак. (Каждый раз, когда девочка засыпала, не дослушав колыбельную, Умберто неизменно заканчивал ее на следующий день.)

Эстрелита попросила исполнить «Приверженцы святого Педро». (Эта пространная баллада отличалась тем, что была вдвое длиннее обычной песни.)

– Si. – Умберто прекрасно понимал, что коварная малышка перехитрила его. Взяв дочурку за руку, он подошел к ореховому крючку, на котором висел футляр, и достал уникальный инструмент, который обожал если и не так, как жену и двух своих девочек, то уж наверняка больше, чем любую из своих тетушек или племянниц.

Идя по коридору, отец и дочь миновали костыли Анны и вошли в пристройку, добавленную к дому во время второй беременности Патрисии.

В комнате было темно. Небесный свет не проникал через окно Эстрелиты, и горы сливались с грифельным небом.

Умберто положил футляр, чиркнул спичкой и поднес огонек к фитилю фонаря, висевшего на такой высоте, чтобы его не могла достать дочь. Янтарно-желтый свет разогнал тени.

Девочка заперла дверь (как будто вознамерившись удержать под рукой каждую ноту), забралась в постель и сказала отцу, что готова.

Умберто достал гитарку и сел на подоконник. За спиной черным занавесом висело небо. Нежная мелодия, сорвавшись со струн, достигла ушей девочки. Иным исполнителям приходилось петь во весь голос, но Кальес достигал нужного эффекта при любой громкости.

Речь в балладе шла о вымышленном южноамериканском городке, расположенном на дне лощины и окруженном зелеными лесами и высокими белыми горами.

– ¡Objeto Bendito![46] – пропела Эстрелита в унисон с отцом. (Умберто с удовлетворением отметил, что верхние ноты девочка берет почти идеально.)

Жители Священной Реликвии ходят в церковь, возносят молитву перед едой, выражая признательность за великую жертву Господню. Они благочестивы и праведны. (Умберто сыграл мрачную мелодию – рефрен выражал непреклонную веру горожан в Спасителя.) Как часто бывает с католиками провинциальных общин, обитатели Реликвии дополнили Троицу здешним святым.

(¡San Pedro del Objeto![47] – пропела Эстрелита, чуточку поспешив из-за волнения. Умберто добавил два такта, чтобы поцеловать ее в лоб.)

Святой Педро – небесный покровитель городка, и вот его история.

(Тут лицо Эстрелиты расплылось в улыбке.)

Двести лет назад, ночью, ровно на девятой секунде после семнадцати минут двенадцатого, некий младенец выскользнул из своей колыбельки, выполз из дому и по темной мостовой добрался до ремесленной мастерской, расположенной на дальней окраине. Когда родители отыскали сыночка на следующий день, он был весь в глине. Отец и мать извинились перед владельцем мастерской и заплатили за испорченный материал.

Малыша Педро отвели домой, где аккуратно соскребли прилипшую глину, пользуясь длинным костяным рожком, с помощью которого мужчина надевал высокие сапоги. Потом родители вернули ребенка в колыбель и ушли спать.

Когда на следующее утро они вошли в детскую, то увидели двух малышей: самого Педро и мальчика из глины. Как шестимесячный ребенок мог вылепить такую фигуру? Объяснения не было, и родители заподозрили божественное вмешательство.

Глиняный ребенок стал Реликвией.

Городок, расположенный на дне лощины и окруженный зелеными лесами и высокими белыми горами, назвали Священная Реликвия.

(«¡Objeto Bendito!»)

На протяжении всей своей жизни святой Педро улучшал и доводил до совершенства Реликвию, созданную им еще во младенчестве. Он учился у плотника, постигал искусство работы с деревом и вырезал Реликвии кудри, по пряди за раз. Взяв лазурит, он сделал два глаза. Взяв жемчужины, изготовил прекрасные ногти для пальцев рук и ног.

Достигнув сорока лет, Педро изучил анатомические диаграммы, после чего приступил к самой трудоемкой и сложной работе. Проделав крошечное отверстие в левом плече полой Реликвии, он вложил туда кусочки глины – каждый кусочек не больше горошинки – и, вооружившись иголками и щипчиками, вылепил внутри мальчика кости, нервы, артерии и органы.

Святой Педро умер в шестьдесят шесть лет, прожив ровно вдвое больше Сына Божьего, преданного Иудой Искариотом и распятого в тридцать три года. Его похоронили на центральной площади, и весь город оплакивал своего покровителя.