В нём уже не было былой бравады, он выглядел подавленным.

— За что он его избил?

— Ксавье взял без спроса его шпагу, когда ему было четыре года. Он не смог удержать её и уронил. Украшения на эфесе выпали, он на них наступил, и они раскололись, — пробормотал Эмиль.

— Это кто-то видел?

— Да, слуги и моя матушка.

— Рауль, встань с лавки… Порка тебе заменяется изучением Библии, с месье аббатом, — холодно произнёс граф.

Мальчик громко застонал.

— Может всё-таки розгами, пару раз? — с надеждой предложил он.

— Я вижу познавать Слово Божье этот молодой человек не желает. Но, мы выучим наизусть парочку псалмов, — ехидная улыбка мелькнула на лице Рене.

Рауль захныкал.

— Вы же, молодой человек, были непозволительно дерзки сегодня, поэтому нагнитесь, — скомандовал граф.

Я хотела покинуть комнату, но Оливье поднял руку, дабы я осталась. Он начал наносить по заду мальчика приличные удары. Тот стонал, но от крика сдерживался, прикусив губы.

— Если ещё раз ты попытаешься покалечить Рауля, брата или, не дай Бог, мою жену, то я пущу в ход хлыст, — прошипел Оливье на ухо мальчику, когда экзекуция кончилась.

Тот кивнул, вытирая рукавом слёзы, и попытался разогнуться, но сделать это теперь было проблематично. Вздохнув, граф резко дёрнул мальчика вверх, помогая ему распрямиться.

— Если место побоев будет сильно болеть, то обратись к месье Жаме, и он с радостью вам поможет. А теперь брысь в свою комнату, — процедил Оливье.

— Это было довольно жестоко, — заметила я.

— А сбить вас с ног, это не жестоко? — поинтересовался граф.

Он подошёл ко мне вплотную, и, дождавшись, когда Эмиль, прихрамывая, пройдёт мимо по направлению к лестнице, произнёс:

— Эти дети нам слишком дорого обошлись. Я не собираюсь терять их из-за шутки глупого мальчишки.

Он поднял мой подбородок и властно поцеловал меня в губы, затем, отстранившись, улыбнулся мне:

— Вытрите слёзы. Воспитательная работа с мальчиками необходима. Вам же не стоит переживать из-за них. А насчёт Ксавье я поговорю с Эммильеной, когда она успокоится.

Но сестра графа сама нашла его. В этот момент мы все были в холле, и я собиралась показать Марианне её новую комнату. К слову, нашу старую спальню с Оливье, где проходила первая брачная ночь. Эта комната сейчас пустовала, учитывая, что я перебралась в спальню к супругу.

— Как вы смели поднять руку на моего мальчика? — взвизгнула она, спустившись по лестнице к нам.

— Дорогая, я ведь не знал о данной его особенности, — попытался граф успокоить сестру.

— Вы не смеете бить моих детей! В них течёт кровь старинных испанских родов! Это вам не ваши бастарды, которые являются плодом вашего греха! — выкрикнула, не подумав, она.

Марианна отшатнулась, как от пощёчины, а Рауль, шедший с нами, захлопал глазами.

— Мадам, Рауль мой сын. Он не может наследовать земли и титул, но я его признал, так что последите за словами, — холодно процедил Оливье.

— И вы удивитесь, когда узнаете, кто был в роду у Марианны. Я скоро уезжаю в Париж, откуда вернусь с документами подтверждающими наше родство. Моя дочь по знатности не уступает вашим сыновьям, хоть и рождена вне брака, — прошипел Рене.

Видимо, Эммильена хотела сказать нечто колкое, но граф прервал её.

— Сестра, нам нужно серьёзно поговорить с вами по поводу того, что случилось с Ксавье.

После этого Оливье с сестрой прошли в его кабинет. Марианна, взяв Рауля за руку, повела его в детскую.

— Я схожу в библиотеку, за книгой по Истории Испании, — пробормотала я.

Рене кивнул мне и пошёл следом за дочерью.

Я быстро взяла первую попавшуюся книгу с полки в библиотеке. Возвращаясь, я услышала голоса из кабинета. То были возмущения Оливье и рыдания Эммильены. Непроизвольно я задержалась в коридоре. Дверь в кабинет супруга была прикрыта, но не плотно.

— Это всё власть и деньги! Они испортили Ксавье, — всхлипывала Эммильена, — Когда после нашей свадьбы я родила Эмиля, его дядя, сеньор Македа, был доволен, что у рода появился ещё один наследник. Он окончательно переписал земли на моего мужа. Но после смерти дяди Ксавье как с цепи сорвался. Выпивка, азартные игры, кутежи в Мадриде, куча любовниц и бастардов, которых он стал усиленно плодить. А потом ещё и скандал, который нанёс сильный удар по репутации нашего рода.

— Что за скандал? — холодно спросил граф.

— На дороге, которая вела к одному из монастырей, он увидел плохо охраняемую карету, в которой находились две юные девушки с дуэньей. Они ехали в монастырь святых Алодии и Нунилы, дабы принять постриг. Мой муж возжелал этих практически детей. Он со слугами похитил девушек и спрятал в одном из имений. В течение нескольких месяцев он насильно брал их, пока родные несчастных искали похитителя. Алондра и Кастодия были сиротами и небогаты, поэтому их отправили в монастырь. Но их дядя и опекун был богатый человек, со связями — Гарсия де Суньига. Когда девушек всё-таки нашли, то они были уже на восьмом месяце беременности, от моего супруга. Это был большой скандал. Я сама к тому моменту недавно родила своего младшего сына.

Девушки родили дочерей, которые по слухам вскоре умерли от детской болезни. Но я думаю, что их родня просто избавилась от плодов позора. Алондра и Кастодия не выдержали этого, они сбросились с башни замка, где их содержали родственники, обнявшись. Господи, им было всего лишь по пятнадцать лет! Мы отдали львиную часть денег семье де Суньега, дабы они не начинали процесс против нас. А затем наше финансовое положение ухудшилось одержимостью азартом, куда обратился мой супруг. Поэтому дабы поддерживать видимость респектабельной жизни, будучи в Мадриде, он продал все мои фамильные драгоценности. Мы с сыновьями прозябали практически в нищете. Единственное, в чём нам не было отказано, так это в посещении святых мест. Так я старалась объезжать с детьми целый год все монастыри, дабы они не наблюдали буйный нрав своего отца. Я поняла, что он стал совсем пропащим человеком, когда он продал драгоценности из эфеса шпаги, перешедшей от дона Македа и заменил их стекляшками, которые и раздавил случайно мой сын.

— Но почему же вы не написали мне или родителям? Этьен долго жил в столице Испании, вы могли бы связаться с ним! — воскликнул Оливье.

— Я писала пару раз матери, но кроме сухих ответов с упрёками ничего не получала. Я пыталась поговорить с Этьеном, узнав, что он в Испании. Но мой муж не пускал меня на встречи с родней. А когда вы приехали с отцом и тот отказался встретиться со мной, разве я могла после этого ещё и писать ему?

— Но, чтобы вы делали, если бы ваш муж был жив? — спросил граф.

— Убила бы его однажды, — честно призналась Эммильена, — После случая с Ксавье, я хотела это сделать, но донна Беренгария, которая состояла при мне, предотвратила это. Она напомнила, что меня могут отправить на костёр, а дети потеряют земли. Да мало ли, что с ними сможет сотворить враг моего супруга — Хорхе. Я держалась ради них…

— Вы понимаете, что у Ксавье может быть падучая? — тихо проговорил Оливье.

— Да, — вытирая слёзы проговорила его сестра, — Но когда он спокоен, ничего не происходит.

— Если это не пройдёт с возрастом, то, думаю, тогда ваш сын должен избрать другую стезю, нежели военная карьера. С мальчиком будут усиленно заниматься науками, — пообещал граф, — И… Сестра, я думаю, что вам нужно со временем подыскать мужа. Более того, вы сами можете выбрать его себе. У нас много одиноких вдовцов в Провансе, как с детьми, так и без оных. Вы красивы, молоды, можете ещё родить, приданное — дам, — спокойно поведал мой супруг.

— Чтобы опять меня избивали или унижали?! — вскрикнула Эммильена.

— Дорогая, не все мужчины таковы. К тому же, зная, что поблизости здесь есть ваша родня, с вами никто так не поступит, — заметил Оливье.

— Я подумаю над вашими словами, брат, — кротко ответила женщина.

Я же быстро отошла от двери, и, прижав книгу к себе, поднялась на вверх. Раздумывая над словами супруга я вспомнила, что только один человек вызывал у Эммильены особо яркие, хотя несколько негативные эмоции. Но сейчас он покинул нас, вернувшись на службу в Париж. Его отъезд, однако, сделал её более раздражительной, что не могло не бросаться в глаза. Свои домыслы я, однако, держала при себе.