Нужно ли говорить, какое впечатление произвела на Василья эта надпись, по-видимому, ещё ни разу не замеченная Андреевым, который один был грамотен из всех обитателей таинственного его убежища?
Наступила ночь. Утомлённый Бурмистров лёг на скамью, но не мог заснуть до самого рассвета. Тогда послышалось ему в верхних горницах дома пение и потом шум, производимый несколькими бегающими людьми. Вскоре опять всё затихло, и Василий, как ни напрягал слух, не мог ничего более расслышать, кроме ветра, который однообразно свистел в вершинах старых сосен и елей.
III
От милых ближних вдалеке
Живёт ли сердцу радость?
И в безутешной бы тоске
Моя увяла младость!
Жуковский.
Вскоре после солнечного восхода вошёл в горницу Василья бывший пятидесятник Титова полка Иван Горохов. После длинной речи, в которой он доказывал, что на земле нет уже нигде истинной церкви и что антихрист воцарился во всём русском царстве, Горохов спросил:
— Имеешь ли ты желание убедиться?
Бурмистров хотя и не вполне понял этот вопрос, однако ж отвечал утвердительно, потому что к спасению себя и своей невесты, которая, по догадкам его, находилась во власти Андреева, не видел другого средства, кроме притворного вступления в его сообщники. Притом желал он приобресть этим способом доверенность сотника и узнать, не томится ли в убежище его ещё какая-нибудь жертва изуверства, которую ожидает такая же участь, какая постигла несчастного, возбудившего в Василии глубокое сострадание прочитанною на стене надписью.
Пятидесятник взял Василия за руку и сказал ему:
— Горе тебе, если притворяешься. Ужасная казнь постигнет тебя, если ты из любопытства или страха изъявил согласие соделаться сыном истинной церкви. Пророческая обедня изобличит твоё лукавство.
После этого вывел он его из подполья и, взойдя вместе с ним по деревянной лестнице в верхние горницы дома, остановился пред небольшою дверью, которая была завешена чёрною тафтою.
— Отче Пётр! — сказал пятидесятник. — Я привёл к двери истинной церкви осквернённого человека, желающего убедиться.
— Войдите! — отвечал голос за дверью, пятидесятник ввёл Бурмистрова в церковь, наполненную сообщниками Андреева. Все стены этой церкви от потолка до полу покрыты были иконами. Пред каждою иконою горела восковая свеча. Нигде не было заметно ни малейшего отверстия, чрез которое дневной свет проникал бы в церковь. Вместо алтаря устроено было возвышение, обитое холстом и расписанное в виде облака, а на возвышении стояла деревянная дверь, увешанная бисером, стеклянными обломками и другими блестящими вещами. Отражая сияние свеч, она уподоблялась яркому золоту.
— Скоро начнётся обедня, — сказал Андреев Бурмистрову. — Ты прежде должен покаяться по нашей вере. Встань на колена, наклони голову до земли и ожидай, покуда священник не позовёт тебя.
Бурмистров исполнил приказанное, внутренне жалея отпадших сынов церкви и чувствуя невольное отвращение, смешанное с удивлением, при виде нелепых обрядов, столько удалившихся от истинного христианского богослужения.
Все бывшие в церкви запели:
Приидите последнее время,
Грядут грешники на суд,
Дела на раменах несут!
И глаголет им Судия:
Ой вы, рабушки-рабы!
Аз возмогу вас простите,
И огонь вечный погасит.
Когда кончилось пение, Бурмистров слышит, что дверь, находившаяся на возвышении, отворилась. Чей-то нежный голос говорит ему!
— Иди ко мне!
Бурмистров встал… и кого же увидел? На возвышении, пред блестящею дверью, стояла в белой одежде с венком из лесных цветов на голове и с распущенными по плечам волосами Наталья. Радость и изумление сильно потрясли его душу. Он долго не верил глазам своим. И бедная девушка, увидев жениха своего, едва не лишилась чувств. Страх обличить его пред изуверами придал ей сверхъестественные силы. С неизобразимым трепетом сердца подала она знак рукою Василию, чтобы он к ней приблизился.
— Поклонясь священнику, что ты отрекаешься от прежнего своего нечестия и всякой скверны, — сказал Андреев, — покайся ему во всех беззакониях твоих и скажи, что ты хочешь убедиться.
Все стоявшие близ возвышения удалились от него, чтобы не слышать исповеди Бурмистрова. Подойдя к своей невесте, он по приказанию её стал пред нею на колени и тихо сказал:
— Наталья, милая Наталья, скажи ради Бога, как попалась ты в этот вертеп, изуверов? Научи меня, как спасти тебя?
— Да, спаси, спаси меня! — отвечала трепещущим голосом Наталья. — О! если б ты знал, сколько я перенесла мучений от этих извергов!
— Ты бледнеешь, милая Наталья! — прошептал Бурмистров. — Ради Бога, собери все твои силы, скрой твоё волнение. Во что бы то ни стало я спасу тебя!
— Тише, тише говори, они нас услышат.
— Научи меня, как избавить тебя, я на всё готов.
— Отсюда невозможно убежать. Всякого беглеца изверги называют Иудою-предателем и вешают на осине!
— Скажи, что ж нам делать? Я ещё не знаю ни правил, ни обрядов этого убежища изуверов. Неужели нет никаких средств к побегу?
— Никаких. Прошу тебя об одном: беспрекословно повинуйся здешнему главе. За малейшее непослушание он сочтёт тебя клятвопреступником и закоснелым противником истинной церкви. Пятеро уже несчастных случайно попались в его руки… Я убеждала их исполнять все его приказания, но они, считая меня сообщницею еретиков, не послушались меня, с твёрдостию говорили, что они не изменят церкви православной, и все погибли.
— И я не изменю истинной церкви. Клянусь спасти тебя и истребить это гнездо изуверов.
От тебя еретики потребуют торжественной клятвы, что ты волею вступаешь в их сообщество и никогда им не изменишь.
— Я дам эту клятву и её нарушу. Если бы безумный, бросясь на меня с ножом, принудил меня произнести какую-нибудь нелепую клятву, неужели я должен был бы исполнить её или упорством заставить его меня зарезать?
— Слова твои успокаивают мою совесть. Меня часто мучило раскаяние, что я, спасая жизнь свою, решилась исполнить все нелепости, которые мне предписывал мой похититель. Много раз решалась я неповиновением избавиться от мучительной жизни, но всегда ты приходил мне на ум. Слабая надежда когда-нибудь спастись из рук моих мучителей и с тобою увидеться воскресала в моём сердце. Для тебя переносила я все мучения и дорожила жизнию.
— Милая Наталья! Сам Бог послал меня сюда для твоего избавления. Положимся на его милосердие. Я не предвижу ещё средств, как спасти тебя, но Он наставит меня!
— Я всякий день со слезами Ему молилась! Кто ж, как не Он, послал тебя сюда? Предадимся Его воле и, хотя спасение наше кажется невозможным, но для Него и невозможное возможно!… Пора уже кончить исповедь. Глава пристально на нас смотрит. Не забудь моей просьбы исполнять все, что он тебе скажет. Не измени себе и подивись нелепостям, которые ты ещё увидишь!
Наталья, положив руку на голову Бурмистрова, сказала:
— Буди убелён!
Андреев и сообщники его подошли к возвышению и начали целовать Бурмистрова.
— Поклянись, — сказал он Василию, — что ты добровольно вступаешь в число избранных сынов истинной церкви. Оборотись лицом к небесным вратам, подними правую руку с двоеперстным знамением и повторяй, что я буду говорить. Никон, антихрист и сосуд сатанинский, бодый церковь рогами и уставь её стираяй! — отрекаюся тебе и клянусь соблюдати уставы истыя церкве; аще ли нарушу клятву, да буду предан казни и сожжён огнём, уготованным диаволу.
По произнесении клятвы Андреев подвёл Бурмистрова к двери, находившейся на возвышении, и сказал ему, чтобы он три раза пред нею повергся на землю. После того все вышли вон из церкви, надели на себя белые саваны и взяли в руки зажжённые свечи зелёного воска. Андреев, подавая саван Бурмистрову, приказал ему надеть его на себя и также взять свечу. Когда все возвратились в церковь, Наталья в белой широкой одежде с чёрным крестом на груди и подпоясанная кожаным поясом, на котором было начертано несколько славянских букв, вышла из небесных врат и стала посередине церкви. Андреев и все его сообщники составили около Натальи большой круг и начали бегать около неё восклицая, чтобы на неё сошёл дух пророчества.