Из-за возбуждённого состояния, она совершенно не замечала внимательного взгляда сидящей напротив Марины Борисовны, смотрящей на неё не зло, как ей казалось, а наоборот — с жалостью и пониманием.

Когда они вышли из поезда и Маша рванула во весь опор, ища глазами припаркованные у вокзала такси, женщина, задыхаясь, догнала её, и, схватив за руку, заставила остановиться:

— Маша! Да погоди ты! Кричу, кричу! Надо поговорить.

«Маша?»

Странно, что она так обратилась — все эти дни, грымза именовала её строго на «вы» и по имени-отчеству, словно князь Святослав, идущий на врагов. Заинтересовавшись, чем вызваны такие изменения, Маша остановилась, приплясывая на месте от нетерпения, и вопросительно посмотрела на «опекуншу».

— Да?

— Маша, я должна дать вам один совет… — снова переходя на «вы», продолжила женщина, — Пока мы ещё не пришли…

«Да пошла ты! Видала я таких советчиков!» — едва не выкрикнула Маша, но, естественно, сдержалась и произнесла прохладно:

— Слушаю вас.

— Я теперь вижу, вы нормальная женщина. Поэтому должны понять правильно. Не советую ругать сына за побег. Тем более наказывать. Знаете… Ошибка многих матерей, переживающих за своих детей в том, что… Вместо того чтобы обнять ребёнка и объяснить, как вам страшно, как сильно вы желаете ему добра… Вы начинаете ругать. Это неправильно. Подчинение — ещё не любовь. Подумайте, кто вам нужен? Любящий или послушный сын? Решите для себя. Часто это разные вещи. У вас очень умный мальчик. Он простит, если вы признаетесь в слабости. Поймите, дети в этом возрасте очень обидчивы. Возможно, вы пытаетесь мотивировать сына, подталкиваете его к действию, а он слышит только оскорбления. Поговорите с ним. Выслушайте. И обязательно скажите всю правду! Только так вы найдёте общий язык…

Женщина говорила и говорила, всё больше вгоняя Машу в ступор. Первые её слова, разозлили и вызвали негодование. Но чем дальше, тем острее становилось недоумение. Неужели это все правда? Ей не чудится?

Маша несмело посмотрела в лицо представительнице службы опеки, и, впервые за эти шесть дней увидела её как следует. Поняла, что глаза у неё  не злые и недовольные, а грустные и очень усталые. И мимика не выражает неприязни — это она сама придумала, пока, ощетинившись на весь мир, искала вокруг себя врагов. На самом деле, уголки рта у Марины Борисовны опущены, и даже когда она улыбается, как сейчас, печаль всё равно не скроешь.

— Ну вот, вроде всё сказала. Пойдёмте?

— Да… Спасибо вам…

По дороге в участок, женщина пересказала Маше всё то, что ускользнуло от её внимания в Твери. Что Кирюшку увидел какой-то полицейский на рынке, когда тот с другими мальчишками таскал ящики какому-то лоточнику. Поэтому тот и не успел сбежать, хотя и пытался.

Судя по болтовне таксиста, нужный им участок полиции находился недалеко от сквера. По дороге от вокзала, они пересекли мост через реку, проехали вперёд, а потом почему-то развернулись и двинулись обратно. Маша встрепенулась и кинулась к водителю, с трудом удерживаясь, чтобы не вышвырнуть его из-за руля и не сесть туда самой. Но тот, явно забавляясь «возбуждённой дамочкой», снисходительно пояснил, что на нужном повороте сплошная. Пришлось делать большой крюк.

Марина Борисовна, видя нервное состояние подопечной, ободряюще сжала ее руку, и несколько раз произнесла:

— Успокойтесь, Маша. Всё будет хорошо. Успокойтесь.

Наконец, приехали. Дежурный на входе нарочито медленно изучил её документы, решив построить глазки симпатичной посетительнице, и она с трудом удержалась, чтобы не послать его куда подальше. Спасибо Марине Борисовне — только благодаря её своевременному пожатию и прохладному тону, Маша не сорвалась с катушек.

Подробно объяснив, куда и как они должны идти, их пропустили в участок и Маша сорвалась с места, со скоростью хорошей скаковой лошади.

Вломившись в кабинет без стука, она, не обращая внимания на присутствующих полицейских, кинулась к сидящему на стуле сыну:

— Кирилл!

Тот вскочил, взгляд у него заметался, а лицо отразило испуг. Маша, потрясенно охнув, остановилась посреди кабинета — бурлящие эмоции схлынули, словно смытые ледяным потоком воды. Довела ребёнка… Собственной матери боится!

Её наполнила горечь и стыд — как же так… Почему она раньше не обращала на это внимания? Всё-таки, Марина Борисовна неправа: она не нормальная женщина, а психопатка… Не будь она такой слепой, давно бы заметила. Когда она вошла, Кирилл разговаривал с полицейским — спокойно так, уверенно, дружески даже… С ней он так никогда не общался!

Мужчина, заметив возникшую паузу, вышел из-за стола, кивнул помощнику, посмотрел на кого-то за Машиной спиной, откашлялся и произнёс:

— Ну, мы, пожалуй, выйдем покурим… Не будем вам мешать. Поговорите пока.

Сзади хлопнула дверь — кабинет опустел. Маша шагнула навстречу сыну — Кирилл нерешительно замялся на месте, поглядывая на неё исподлобья, и явно не зная, что сказать.  

— Мам…

— Кирюша, прости меня, пожалуйста, за всё…

— Ма…

— Подожди, не перебивай. Иначе я всё-таки струшу. Сынок… Я твоя мама. Твоя настоящая мама!

— Мам, да мне всё равно, честное слово. Ты только…

— Нет, не всё равно! Слушай! Я родила тебя, когда ещё училась в школе. Твоя бабушка тогда уже умерла, но у меня была сестра… Намного старше меня, почти как мать. Сама она родить так и не смогла, и потому, видя мою глупость и безалаберность, усыновила тебя. Я тогда ещё обрадовалась — с одной стороны, могу возиться с тобой, с другой — избавлена от всех неприятных хлопот… Глупая! А потом, Ольга с мужем разбились в аварии. Естественно, я не могла допустить, чтобы тебя забрали в детский дом. Прости меня, если сможешь…

Кирилл молчал. Решившись, Маша подняла глаза, которые весь свой нелёгкий монолог, держала опущенными, встретила потрясённый взгляд сына и всхлипнула.

— Кирюш… Скажи мне хоть что-нибудь!

— Мам… — запинаясь,  выдавил он, — мам…

И вдруг брякнул:

— Мам, можно я на каратэ запишусь?

Маша разрыдалась от облегчения —  кинувшись к сыну, наконец-то стиснула его в объятиях и принялась осыпать поцелуями лицо.

— Можно, конечно можно сынок!

Кирилл стоял как чурбан, не смея её оттолкнуть, но стесняясь обнять, и только неловко бормотал:

 — Мам, ну ты чего… Мам… Ну не надо…

В кабинет вернулись полицейские вместе «опекуншей». Началась бюрократическая катавасия. Но теперь, когда рядом с ней сидел сын, Машу наполнила эйфория и все страхи последней недели показались смешными и нелепыми.

Когда они втроём вышли из участка и Марина Борисовна предусмотрительно ушла немного вперёд, Кирилл, смущаясь и запинаясь, вдруг сказал:

— Мам…Тут мальчик один есть…Ну не прямо тут. В городе. Егор. Он… Хороший. У него родители в секту уехали, а он сбежал. Ему тоже двенадцать, как и мне. Знаешь, у него бабка в Мурманске. И я подумал… Может, ты его отвезёшь к ней? По моим документам? За мои деньги, из копилки! Я их не потратил!

Какой же всё-таки у неё хороший сын… Маша приподняла лицо вверх, смаргивая слёзы. А если бы не это всё, она и не узнала бы... Вздохнув, она посмотрела на аристократически-прямую спину впереди и подумала, что если даже у неё самой не получится помочь тому мальчику, то она точно знает, кто это сделает.

— Конечно, сынок.