— Доброе утро, — тихо поздоровалась женщина. Мы просто не знаем, как вести себя друг с другом. Например, я не вижу смысла в этом приветствии, поэтому никогда не отвечаю на него.
Фреджа открыла баночку растворимого кофе, повернулась ко мне, словно собираясь спросить, буду ли его, но тут же опомнилась и отвернулась. Она всё ещё помнит мои вкусы? Я никогда не любила горячие напитки в отличие от неё. Они нагревают тебя изнутри. Мне приятнее холод.
— Как дела? — робко поинтересовалась мама, присаживаясь на другой конец дивана. Я успела спрятать книжку за подушкой — эта женщина не одобряет то, что я беру папины вещи. Особенно его книги. Даже учитывая нашу общую любовь к детективам. Говоря “нашу”, я имею в виду мою и папину. Мать я давно уже вычеркнула из семьи.
— Как обычно, — ответила я в тон женщине. Она включила телевизор, а именно новости. Я не любила их лишь потому, что они напоминали мне себя саму — такие же монотонные и скучные, серые и далёкие. В основном, каждый из нас не воспринимает чужие катастрофы всерьёз. Мы видим их беды, но не чувствуем боль так же сильно, как они — они, люди, не существующие для нас, лишь актёры, играющие роль тени, закрывающей нашу собственную жизнь, испытывают куда большее, чем то, что нам показывают. Мы не хотим видеть их реальность, ведь знаем, от этого будет хуже нам самим. Познав боль других, наши проблемы покажутся ничтожными, а мы не хотим признавать их мелочность, поэтому и закрываем глаза. Нам хочется верить, что нам трудно, нам хочется, чтобы нас жалели. Нам нравится выглядеть жалкими, но быть счастливыми.
Через какое-то время дверь распахнулась, показывая напыщенного и довольного парня. В одной из его рук блестел пластиковый контейнер, другой он заглаживал черные волосы. В такие моменты наступает неловкое молчание, после которого приходит взрыв эмоций. В большинстве ситуаций. И в фильмах.
Итен смотрел на Фреджу и неловко улыбался, она же смотрела на него в ином удивлении и растерянно то открывала рот с немой притензией, то учащённо моргала. Первым атаковал гробовщик.
— Здравствуйте. — Он сделал шаг вперёд и закрыл за собой дверь. Потом посмотрел на меня и сделал вид, что женщины здесь и вовсе нет. — Атти, я принёс тебе кое-что!
Вот надо ж было назвать меня “Атти”! Всё испортил.
Остановившись напротив, он протянул мне контейнер. Внутри краснела клубника.
— Во-первых, мы тут не одни. — Мне хотелось кричать на него, но я не позволяла эмоциям вырваться и сдержанно цедила звуки сквозь зубы. — Во-вторых, я уже говорила тебе не называть меня так. А в-третьих, — ты совсем иди.от?! — какого чёрта…
— Я же уже видела тебя раньше, кажется… — пере.била меня мама, через силу обтягивая своим мягким голосом слова. — Но… у меня такое чувство, словно это было очень давно. Агате, — она посмотрела на меня в поисках поддержки, — ты же знаешь, какая у меня хорошая память на лица, верно?
Я осторожно кивнула в знак согласия, быстро перематывая в голове разнообразные предположения по этому поводу. Если подумать, Итен оказался здесь только по работе, у него просто не было повода появляться поблизости когда-то давно. Но я ничего не знаю о его прошлом и не могу сказать точно, чем он занимался раньше. Учитывая его возраст, — не думаю, что он намного старше меня — она могла видеть его ещё ребёнком, но где? Да и за несколько лет, он мог сильно измениться.
В любом случае, лучше не думать об этом слишком много. Это сейчас неважно.
— А он твой парень? — неуверенно спросила Фреджа, поглядывая на Итена. И почему это первым приходит в голову всем, кто видит нас вместе? Пусть “все” — это и всего-то два человека.
— Нет. — Я тоже посмотрела на него. До сих пор ждёт, что я возьму клубнику. Я перевела взгляд на ягоду. Крупная и ярко-красная. Этот цвет освежает и успокаивает.
— Эй, — я обратилась к Итену, — ты хоть знаешь, какое сейчас время года?
— Весна, — довольный собой, ответил он.
— Ранняя весна.
— Вообще-то уже апрель.
— Ты шутишь, что ли? Да это ягодой-то не назвать!
— Почему же? — Его это и вправду удивляет?
— Сам попробуй.
Он сел на ковёр и открыл контейнер с громким хрустом. Клубника в его руках стала казаться ещё больше. Парень как-то слишком медленно и пафосно поднёс ягоду ко рту и столь же странно быстро съел её.
— Хм, безвкусная, - подметил он, явно расстроившись.
Итен с печальным видом уставился в ковёр и незаметно покачивался. Эта лёгкая улыбка запутывала, а глаза словно покрылись бледной дымкой.
— Я просто хотел развеселить тебя. Сделать тебе приятно. — Он закрыл лицо рукой. — Ничего у меня не получается… И это я-то хочу всё изменить? На что я надеюсь?..
Я молча следила за его движениями. Его слова не шелохнули меня, они были пустыми. Он выжимает из нас сострадание?! Я не стану жалеть его!
Мать явно не находила себе места. Она чуть привстала и с тревожным взглядом подбирала нужные слова — увы, они уже не понадобятся.
Парень резко вскинул голову, отмахнув последние следы печали, и ярко заулыбался нам. Нет, мне не нравятся эти его перепады настроения!
— Хм… — игриво протянул Итен и поднёс палец к губам. — Неужели я прервал драматичную сцену воссоединения матери и дочки?
Я вздрогнула от неожиданности — трудно понять, в какой момент он съязвит, в какой рассмеётся, а в какой вообще промолчит. Но это довольно интересно — разговаривать с таким человеком. В основном, меня не особо интересует общение — часто оно бывает скучным и однообразным, легко можно предугадать реакцию собеседника на твои ответы. Тут же надо извиваться.
— Конечно, нет, — отрезала я, вовремя сдержавшись, чтобы не добавить нечто вроде “Зачем нам воссоединяться?”
— Я, наверное, пойду, — устало пробормотала Фреджа. — Что-то голова разболелась. Агате, не забудь угостить мальчика пирогом.
Я проводила её пустым взглядом до комнаты, повторяя про себя одну и ту же фразу: “Какой к чёрту мальчик?”
— Пирог? — оживлённо воскликнул Итен, сверкая своей детской улыбкой. Я точно видела виляющий собачий хвостик за его спиной.
— Обещаю, конец будет счастливым.
Я вновь оторвала взгляд от книги. Итен заглядывал в дом через окно напротив телевизора, опираясь на раму с сонной, скучающей улыбкой. Его задумчивость парила в холодном влажном воздухе, втекающем в комнату прозрачной волной, а неестественная молчаливость и спокойствие предлагали мне и вовсе забыть о парне.
— Долго ещё собираешься там стоять? — машинально спросила я. В ответ он закрыл глаза и прислушался.
— Пока не пойдёшь со мной в парк, — заявил Итен, растягивая уголки губ и не отрывая от меня взгляда. Почему-то я представляла, что такие глаза смотрят “прямо в душу”, как обычно рассказывают в книгах, но эти были покрыты матовой пеленой и ничего не отражали, даже учитывая его повеселевший настрой.
Я промолчала. Даже если он и вправду простоит там так долго, как утверждает, я не стану потакать ему. Если хочет в парк — пусть идёт. Я-то тут причём? Да и если он так хочет прогуляться со мной, лучше бы вёл себя нормально, а не кидался пафосными фразочками.
Но без них я не представляю его.
Гробовщик неотрывно смотрел на меня, прямо в глаза. Этот кошачий взгляд невозможно отразить своим, мишени приходится смущенно отворачиваться или закрываться книжкой. В моём случае — оба варианта. Я чувствовала его атаку даже за слоем сотни страниц, но, уверена, лишь потому, что сама придумывала её себе. Осторожно опустив защиту, я бросила мимолётный выстрел и снова вернулась за щит. Итен не рассмеялся.
— Я так устал, — произнёс он, выпрямляясь.
Меня не волновали его проблемы, и мне вовсе не нравилось, что он хотел перекинуть их на меня. Несмотря на это, я промолчала. Легче воспринимать это как мысли вслух, не больше.
Итен приготовился к прыжку и одним продуманным движением перелез через окно внутрь. Пока я молча возмущалась у себя в голове, он, весь потухший, приземлился на диван и, свернувшись комочком, положил голову мне на колени. Тут все мои мысли рассыпались, голова опустела так же, как и всякий смысл, наполнявший действия парня, я вскочила и, собираясь выкрикнуть что-то, запуталась и без лишних фраз оставила Итена наедине со своими глупыми желаниями.
