Когда же в монастырь пришли,
То гостя в келью привели,
И отыскав кувшин вина,
Усердно взялись его пить,
И осушив кувшин до дна,
Стал Павел дьякона хвалить:
«Ведь надо же себе представить,
Всего лишь за год из монаха,
Он стал придворным патриарха.
Ещё бы я хотел добавить,
Не малый надо ум иметь,
Чтоб так на службе преуспеть».
Вдруг Мисаил засуетился
И робко к гостю обратился:
«Ты мог бы с нами поделиться,
как смог ты славы сей добиться».
Григорий, осушив бокал,
Монахам с гордостью сказал:
«Умом я славы сей добился»
За тем лениво с лавки встал,
И с гордым видом продолжал:
«Когда в монахи я подстригся,
В Ефремьевом монастыре,
Ко мне однажды на заре,
Монах как лунь седой явился.
Со мною разговор завёл,
И так мне сразу полюбился,
Что я с ним в тот же день ушёл.
С тех пор я у монаха жил,
И вот однажды навестил,
Нас в келье протопоп Еуфимий,
С ним вместе служит поп Василий.
Он с нами долго говорил,
Тогда ж его я попросил,
В столице монастырь найти,
В который мог бы я уйти.
Пообещав помочь мне в деле,
Он поспешил в Москву отбыть
И ровно через три недели,
Я прибыл в Чудов монастырь служить.
Вот так я к вам сюда попал.
Однажды в церкви я стоял,
Когда меня Пафнутий там заметив,
Со мною вдруг заговорил,
И грамотность мою приметив,
Мне труд нелёгкий предложил.
Но вскоре дело я смог завершить
И настоятелю отдать,
Он высоко сумел мою работу оценить
И сразу же решил сан дьякона мне дать.
Когда ж он труд мой прочитал,
То был настолько поражён
И так моим талантом восхищён,
Что вскоре патриарху отослал.
Меня святейший полюбил
И высоко так оценил,
Что стал мне тайны доверять
И вверх на думу с собой брать.
Ему я часто помогаю,
С ним важные дела решаю,
Умом всех привожу в восторг,
Но знает только один Бог,
Что я сын Грозного – Димитрий,
Не я был в Угличе убитый,
В тот день, когда народ восстал.
Я раньше с преданным слугою,
Из города тайком бежал»
Монахи так и обомлели.
Когда ж немного осмелели,
С улыбкой робкой Мисаил,
Григория переспросил:
«Сказал ты правду без обмана,
Что ты сын Грозного Ивана?»
В ответ Григорий заявил:
«Я Дмитрием с рожденья был»
Монахи снова удивились,
Поверив, Гришке извинились,
И начали его хвалить,
Да Годунова поносить.
Один лишь Павел покосился,
Встал, перед всеми извинился,
Да вышел вроде по делам.
Смекнув. в чём дело Варлаам,
Григория стал умалять:
«Отсюда надо нам бежать.
Нельзя царевич нам здесь быть,
Пошёл ведь Павел доносить.
Я не хочу, чтоб ты Димитрий,
Лежал в снегу плетьми забитый,
Да нас невинных заберут,
Допросят, а потом прибьют».
Монахи сразу отрезвели.
Поняв, что могут их забрать,
Тулупы быстренько одели
И вместе бросились бежать.
И возле Фроловских ворот,
В ужасном страхе увидали,
Что в монастырь стрельцы бежали,
Распугивая весь народ.
Монахи башню проскочили,
Как должно грудь перекрестили,
Дорогу нужную нашли,
И к Сретенским вратам пошли.
Когда ворота миновали,
Почувствовали что устали,
На снег присели отдохнуть,
Обдумывая дальний путь.
Недолго сей вопрос, решали,
Поняв, что некуда идти,
Надумали ночлег найти,
И по дороге зашагали.
До ближнего села добрались,
В домишко чей-то постучались,
Хозяин дверь гостям открыл,
И всех их в дом свой проводил.
Монахи у двери разделись,
За стол на лавочке уселись,
И вместе начали просить,
Гостей не званных накормить.
Хозяин дома удивился,
Главою молча, покачал.
На печь пустую покосился
И глубоко вздохнув, сказал:
«Да что вы гости дорогие,
Глухие вы или слепые.
Не знаете ,что люд страдает,
Бояре досыта лишь жрут,
Жестокий голод Русь терзает,
Как мухи нынче люди мрут.
Я сам двоих похоронил,
Мальца и дочку потерял.
И чем я Бога прогневил?
За что моих детей забрал?»
От этих слов все приуныли,
Хозяин тоже замолчал,
И обратившись к Мисаилу,
Варлам задумавшись, сказал:
«А ведь в монастыре не знают,
Что люд простой наш голодает».
Главою старец покачал,
И грустным голосом сказал:
«Ну что ж голодными видать,
Уляжемся мы нынче спать».
Монахи с лавки тихо встали,
Свои тулупы разослали,
Иконе трижды помолились,
И на полу спать завалились.
До утренней зори проспали.
Когда же домочадцы встали,
Хозяин дома их поднял,
И посмотрев на дверь, сказал:
«Стрельцы монахов трёх схватили
И всех их в заговоре обвинили».
Монахи так и обомлели.
Когда ж пришли в себя, присели
И вместе начали решать,
Как быть и что им предпринять.
Все варианты обсудили,
И прежде чем уйти, решили,
Что больше нечего терять,
Осталось лишь в Литву бежать.
Перед уходом извинились,
Со всеми в доме распростились.
Дорогу нужную нашли
И не спеша, по ней пошли.
И обойдя кругом Москву,
Направились пешком в Литву.
Глава третья.
«
Царевич Дмитрий
»
Часть 1
В подвале каменном, сыром,
Накрытый стареньким тряпьём,
Слуга магната умирал.
Казалось, он едва дышал,
Что смерть его вот-вот настигнет
И мир земной душа покинет.
Но он за жизнь свою сражался
И за неё, как мог, цеплялся.
Но вскоре в бред опять впадал,
И что-то тихо бормотал,
Царей московских поминая,
Бояр неистово ругая,
Во всех грехах их обвинял
И в несознании умолкал.
И через муки все пройдя,
Болезни тяжкой и суровой,
Однажды он, в себя придя,
Через туман в глазах свинцовый,
Увидел друга своего,
Когда он Господу молился.
Больной, решив прервать его,
К нему негромко обратился:
«Пока я жив мой верный друг,
Хочу тебе всё рассказать,
И если я скончаюсь вдруг,
