— Может, принести тебе пива? — с надеждой в голосе предлагает Уэйд.
— Нет! — несчастно всхлипывает Питер. Может быть, если он очень захочет, он сможет провалиться под землю? Это было бы лучше, чем — вот так…
— Тебе понравилось, — настаивает Уэйд, — просто признай это! Слушай, такому ботанику, как ты, вряд ли часто перепадает что-то вроде. То есть перепало бы, скажи ты цыпочкам, что ты Человек-Паук, но с твоим идиотским моральным кодексом… Я уважаю это, но разве тебе не кажется, что ты совсем одинок?
— Ты пытаешься соблазнить меня с помощью оскорблений? — недоверчиво спрашивает Питер.
— А что, работает?
Питер вздыхает, уныло опускаясь на диван.
— Эй, всё о’кей, у тебя просто чешется, а я — как чесалка для спины. Нет ничего стрёмного в мужской связи, а? Что плохого во взаимной дрочке, пока всё это остаётся между нами? — Уэйд ухмыляется, но на смену его энтузиазму приходит нервная нерешительность.
— Уэйд. Я не собираюсь спать с тобой. Я никогда не пересплю с тобой. Даже если бы мне было одиноко — а это не так, — мне не нравится быть друзьями с привилегиями, о’кей? — Питер и сам слышит, как устало и напряжённо звучит его голос. Это сверхъестественная способность Уэйда — изматывать его, даже пальцем не шевеля.
Рука Уэйда ложится на его бедро.
— Откуда тебе знать? Ты пробовал?
Пальцы Уэйда скользят по его бедру круговыми движениями — достаточно невинно, чтобы Питер мог ему это позволить. В конце концов, ему следует расставить приоритеты.
— Я просто знаю Уэйда, — вздыхает он. Рука поднимается на несколько дюймов выше, Уэйд наклоняется к нему. Он должен что-то сделать с этим…
— Питти, я могу начать умолять, — шепчет Уэйд, и расстояние между их губами сокращается до считанных дюймов.
Время прекращает свой бег. Дыхание Уэйда обжигает его губы; Питер чувствует напряжение между ними, чувствует жар, прокатывающийся по телу, когда рука Уэйда касается кожи в нескольких дюймах от его члена.
Чёрт возьми, один поцелуй — всего лишь один — не повредит…
Он едва успевает задаться вопросом, кто из них сказал это.
Поцелуй мягок и робок, это больше похоже на прощупывание границ; как будто Уэйд думает, что его могут ударить, и на самом деле Питер знает, что должен сделать это: ударить, оттолкнуть, что угодно…, но он не может. Не после стольких недель бесконечного проживания того их поцелуя заново. Не после целого месяца, проведённого в мыслях о том, к чему это могло привести. Может быть, именно запретность делает этот поцелуй таким горячим. Или то, как его трогают — его не трогали так месяцами, и он не может заставить себя уйти.
Язык Уэйда вылизывает его губы, и Питер открывает рот, чтобы возмутиться, но вместо этого скользит языком по чужому. Но когда кончики чужих пальцев скользят по выпуклости в его джинсах, он испуганно разрывает поцелуй.
— Уэйд, н-нет, подожди, Уэйд, мы не должны, мы… о господи, это… где ты этому научился? — он давится изумлением, и Уэйд сжимает его член через джинсы, будто демонстрируя, на что способны его руки.
— Не спрашивай, не говори ни слова, — загадочно отвечает Уэйд, и Питер запрокидывает голову, потираясь о его руку. Его рвёт на части — его мозг кричит: «нет!», пока он толкается бёдрами в ладонь, посылающую искры удовольствия по его телу.
Взгляд Уэйда обжигает голодом даже через наполовину задранную маску, и Питер не может отказать желанию, написанному на его лице.
— Чёр-рт… один раз, только один, хорошо? — выдыхает Питер, ненавидя себя за то, как сильно он этого хочет. Хочет, чтобы руки Уэйда, губы Уэйда, тело Уэйда прикасались и прижимались к нему, чтобы гладили и сосали, превращаясь в накал жара и обещание невероятного удовольствия.
— Раздевайся, — приказывает Уэйд, и Питер едва не падает с дивана в лихорадочной спешке.
— Диван слишком маленький. Спальня, — Питер поднимается и избавляется от рубашки и штанов. Даже когда Уэйд срывает свою собственную одежду, он делает это осторожно, будто ожидает, что Питер сбежит.
— Пойдём, — зовёт его Питер, и это, кажется, отвлекает Уэйда. Он торопливо стряхивает оставшуюся одежду, хотя маска и остаётся на нём, и прижимается обнажённым телом к Питеру — и этого чувственного контакта достаточно, чтобы оба застонали.
— Поцелуй меня, — выдыхает Уэйд. Это почти вопрос — и потому Питер вжимается своим ртом в его, слизывая все переживания и сомнения.
Если его появление здесь считается за ошибку номер пять, это — шестая, но, чёрт возьми, как хорошо…
Они добираются до кровати, и Питер толкает Уэйда вперёд, наблюдая, как он раскидывается на постели, ожидая, когда Питер присоединится к нему.
Ждать долго не нужно — Питер знает, если он промедлит, разум вернётся к нему и потребует, чтобы он ушёл, а он близок, он слишком близок к человеку, прикасающемуся к нему, чтобы захотеть остановиться. Даже если этот человек — Уэйд Уилсон.
Он крадёт у их времени секунду — ровно столько, сколько нужно, чтобы рассмотреть тело Уэйда. Какие пугающие шрамы… вот они, ярко-красные, резко выделяющиеся на бледной коже. Питеру не противно, но эти шрамы — они выглядят так, будто Уэйду больно, и жить с таким неизбежным и очевидным напоминанием о болезненном прошлом…
Он дотрагивается до одного у Уэйда на животе, проводя пальцем вдоль линии, и Уэйд вздрагивает — Питер считает это хорошим знаком. Уилсон неловко елозит по кровати, и Питер переводит взгляд на его член. Обыкновенный — несмотря на шрамы — член, чуть больше, чем его собственный.
Он сжимает чужие яйца, и Уэйд издаёт восхитительный скулящий звук.
— Ого, ни волоска… ты прямо как порно-звезда, — восхищённо шепчет Питер.
— Ясное дело. Бьюсь об заклад, Фредди Крюгер — звезда твоих мокрых снов, — мрачно бормочет Уэйд.
Питер зажимает ему рот ладонью. Трахаться с Уэйдом — всё равно что пытаться перейти минное поле, и теперь он не уверен, что останется невредим.
— Мы собираемся продолжать, или я нашёл твою кнопку отключения? — почти рычит Уэйд; видимо, взгляды и прикосновения заставляют его нервничать.
— Похоже на то, что я отключён? — спрашивает Питер, вжимаясь членом в бедро Уэйда и потираясь о его тело. Это трение восхитительно, кожа Уэйда на ощупь странная, но приятная, и, боже, как он стонет, когда член Питера наконец прижимается к его…
Когда они начинают двигаться, это грубо, это почти по-животному, и у Питера никогда не было чего-то подобного — да, он занимался сексом с несколькими людьми, но Уэйд… о, Уэйд был переполнен яростной хаотичной энергией, и он толкался, толкался, толкался, и царапался, и кусался с жестокостью, которой Питер никогда не испытывал раньше. Это не «заниматься сексом», это не «заниматься любовью», это «трахаться», и Питеру охереть как нравится это.
— Сильнее, да, вот так… — он кричит, когда Уэйд поднимает бёдра, чтобы потереться своим членом о его. Это неловко, будто он — подросток, подражающий всем порно-видео, которые он когда-либо смотрел, но он не может — он не хочет — остановиться. Особенно когда Уэйд рычит:
— Да, Питер, да, кричи для меня… Я знал, что ты будешь великолепен, но, чёрт побери, ты просто потрясающий. Пожалуйста!..
И внутри у Питер — пьянящее чувство власти над ним и голод.
Он мог бы закрыть глаза и представить, что кто-то другой касается его, но шрамированная шершавая кожа вжимающегося в него Уэйда делает это почти невозможным (и Питер не хочет представлять кого-то ещё). Голый Уэйд Уилсон — это, на самом-то деле, совершенно невероятное зрелище, эти его мускулы, напрягающиеся, когда он извивается под Питером, и терпкий запах пота…
Уэйд в постели похож на чёртов ураган, но ведёт Питер — это его рука обхватывает оба члена и скользит вверх-вниз по стволам. Уэйд умоляюще скулит, его дыхание сбивается; его тело под Питером горячее, словно у него жар, и они двигаются, двигаются, двигаются, целуясь так отчаянно, что губы начинают ныть, и на них наверняка останутся следы зубов.
Уэйд кончает со стоном и глухим шёпотом, подозрительно похожим на «спасибо», и Питер срывается сразу после него, и ему почти больно от того, как остро ощущается контакт их тел.
