Соломон запустил руку в карман пиджака и вытащил мелкую банкноту, которую просунул сквозь приоткрытое окно. Нищий не стал утруждать себя сложным ритуалом принятия дара – издал восторженный нечленораздельный возглас, с удивительным проворством цапнул банкноту и, все так же ковыляя, устремился прочь.

- Зря ты ему денег дал, - сказал Баросса, когда автомобиль тронулся, - Он же лгал. Всем алкоголикам давно ставят блокирующие нейро-модули бесплатно за счет муниципалитета.

- Я знаю.

«Умляутмобиль» давно уже миновал перекресток, а нищий и подавно скрылся из вида, растаяв в беспокойно трепещущей неоновыми огнями ночи. Но Соломону казалось, что он все еще ощущает чужой взгляд, гадкий и липкий.

«Забавно, - подумал он, - Уж кому бы бояться чужого взгляда. На меня множество раз глядели убийцы, грабители, насильники, садисты и воры. И в их взглядах никогда не было любви и обожания. Они всегда смотрели с ненавистью. Я к этому привык. А когда на меня посмотрел этот старик, я чуть не вздрогнул, так сделалось противно…»

А ведь в этом взгляде не было ничего сверхъестественного, ничего такого, чего не могло быть во взгляде нищего, голодного и грязного старика, который сквозь стекло дорогого автомобиля смотрит на мужчину в хорошем твидовом костюме. Жажда, зависть, отвращение…

Жажда. Даже не так – плотоядность, понял Соломон. Вот что было во взгляде.

Как у хищного зверя, в медно-желтых глазах которого отражается то, что еще не случилось. Этот нищий не просто ждал подачки. Он смотрел на Соломона как на добычу, недоступную, но очень желанную. Настолько желанную, что, кроме ненависти, в его взгляде было и восхищение. Наверно, так смотрят на врага, который находится несоизмеримо выше тебя и безнадежно лучше. На врага, которого можно ненавидеть, но с которым нельзя сравниться. На врага, которого не просто хочешь уничтожить, а которого… Которым сам хочешь быть.

Вот оно. Точно.

- Кажется, я знаю, кого мы ищем, - сказал Соломон.

Он произнес это так буднично и спокойно, что Баросса не выказал удивления, лишь шевельнул бровью.

- Кого?

- Действительно, это не хладнокровный убийца и не жадный вор.

- Уже интересно. Кто тогда?

- Психопат. Маньяк, если угодно. Ему не нужны деньги, и чужие жизни он отнимает не из-за внезапно вспыхнувшей страсти. Это сумасшедший, Баросса. И, кажется, я начал понимать, что им движет.

- Выкладывай. Пока идея кажется вздорной, но, может, и есть в ней зерно… кхм… чего-то там.

- Он ненавидит себя. Это характерно для многих психопатов. Стесняется себя самого, презирает и клянет. Глубочайший комплекс самоуничижения, о котором окружающие наверняка не догадываются. Такому человеку мало удовлетворить свою страсть к убийству. Его движет не голод, не любовь к теплой крови, а нечто более сложное, более изощренное. Желание завладеть чужой личностью. Перевоплотиться. Уйти от себя. Превратиться во что-то другое, пусть и на время.

- Знаю таких парней. Некоторые из них после убийства срезают со своих жертв лица, чтобы сделать из них кожаные маски. Им кажется, что это хороший способ стать другим человеком, а?

- Да, я говорю именно об этом. О людях с болезненной фобией собственной личности. Они надевают чужое лицо и чужую одежду, пытаясь обмануть природу и самих себя, вживаясь в чужую роль. У нас здесь именно такой случай. Этому парню нужен был не нейро-софт. Ему нужны были чужие жизни. Вот как. Он срезал со своих жертв нейро-софт не для того, чтоб продать его или оставить в качестве трофея. Он хотел не просто убить их. Он хотел стать ими.

«Умляутмобиль» дрогнул на ходу, словно рука, лежащая на рулевом колесе, безотчетно дернулась. Баросса снизил скорость и несколько секунд молчал, глядя прямо перед собой.

- Кое-что сходится, - сказал он наконец, - Это верно. Все убитые относились к разным социальным группам.

- Вот именно. Он менял личности как перчатки, хотел перепробовать все. Он хотел быть продавцом, преподавателем, бизнесменом… Ему нужны были новые и новые маски. Он снимал с жертвы весь нейро-софт до последнего модуля – привычки, манера общения и мышления, даже жесты… Идеальное перевоплощение. Ты не просто примеряешь костюм другого человека, ты и становишься им.

Лицо Бароссы скривилось от отвращения. Этому лицу редко приходилось выражать подобное, поскольку его обладатель был в высшей степени хладнокровен. Тем неприятнее было видеть судорогу лицевых мышц.

- Какая дрянь… - прошептал Баросса, - Это хуже, чем каннибализм. Хуже… Великий Макаронный Монстр, да хуже, кажется, ничего и не бывает! Как представлю… Кто-то щеголяет в твоей личности, напялив ее на себя, точно украденный из прачечной костюм… Он думает, как ты, чувствует, как ты, держится как ты…

- Судя по тому, что интервалы между кражами неравны, чужая шкура со временем надоедает ему. Где-то он задерживается больше, где-то меньше. Когда постоянно носишь один и тот же костюм, это утомляет. Поэтому он время от времени отправляется на поиски нового. Не знаю, по какому принципу он выбирает свою жертву. Может, действует по наитию, инстинктивно. Может, находит интересующий его образец и долго изучает его, разглядывает… Потом один молниеносный удар – и готово. От человека остается подрагивающая бесхребетная личинка, опустошенная, смятая и ужасно напуганная. А у него есть время погулять в новом костюме.

Баросса скривился.

- Тогда получается, что Эмпирей Тодд в некотором смысле не умер, - произнес он, - Потому что то, что ходит как Эмпирей Тодд, разговаривает, как он, и чувствует, как он, разгуливает сейчас по Фуджитсу. И в некотором смысле это действительно Эмпирей Тодд.

- Пожалуй. Не хочу обсуждать этот вопрос.

- Ладно… Но почему он использует нейро-бомбы? Ведь он получает то, чего хочет. Зачем ему убивать людей?

- Потому что он собственник, Баросса. Собственники часто безапелляционно ревнивы. Заполучив объект своей страсти, он не останавливается до тех пор, пока не убеждается в том, что никто не заберет его назад. Ограбленные им люди – это опасность, пусть даже крошечная. Кроме того, он определенно психопат, если ты не забыл. Наверно, переселение в новую квартиру не кажется ему окончательно свершившимся, если предыдущей жилец не отошел в лучший мир. В данный момент он хочет быть единственным Эмпиреем Тоддом на планете, а не одним из двух, пусть даже другой – всего лишь бледный призрак. Поэтому, ограбив человека, он оставлял нейро-бомбу. Которая ждала несколько дней – и посылала в мозг мощный деструктивный импульс. Все просто. Самоубийство отчаявшегося человека не вызовет подозрений. И обезопасит убийцу от дальнейших претензий кого бы то ни было. Резонно?

- Угу. Звучит отвратительно, но вместе с тем и логично. Как думаешь, сколько у нас времени до следующего раза?

- Не знаю. Зависит от того, как быстро наш нейро-маньяк наиграется с очередной игрушкой. Как быстро ему надоест быть господином Эмпиреем Тоддом. Может пройти полгода или год… А может, пять лет? Как знать?

- Надо действовать, - решительно сказал Баросса, с изяществом закладывая поворот, - Мы не можем позволить, чтоб этот дьявольский допельгангер продолжал карьеру в Фуджитсу.

- Судя по тому, как легко ему дались девять убийств, пока что он опережает Транс-Пол как матерый волк – свору разжиревших слепых дворняг. К нашему несчастью, он превосходный нейро-взломщик. Наносит удар и тут же исчезает. Как его ловить? Приставить к каждому из десяти миллионов жителей по детективу? Мы ведь даже не знаем, чью шкуру он захочет напялить в следующий раз. Мы ищем бизнесмена Тодда – а он уже стал барменом, например. Или таксистом. Или проповедником. У него десять миллионов потенциальных целей.

- Надо подготовить обращение к населению. Напомнить, чтоб пользовались только сертифицированным нейро-софтом и…

Соломон покачал головой:

- Этот ублюдок – не школьник, ловящий простаков на дешевую наживку. Он запросто взломал сложнейший ассоциативный замок третьего уровня.