– Когда я был маленьким, отец часто водил меня на реку рядом с нашим домом, там мы заходили по колено в воду, закатывая брюки и рассматривали как маленькие рыбы вьются вокруг наших ног, совершенно не страшась того, что мы люди. Может они просто не понимали, что столкнулись с главной опасностью в этом мире, – человеком. – он задумчиво смотрит на воду и продолжает. – В любом случае, Сена напоминает мне о моём детстве. Пусть она на самом деле грязная и кишит жуткими тайнами, которые в ней похоронили люди, но всё же это призрачный отголосок того, кем я был.

– Где сейчас Ваш отец? – тихо спрашиваю я.

– Умер. Уже достаточно давно. Он без устали трудился, чтобы прокормить нашу семью и в конце концов, подорвал своё здоровье. Мать покинула нас за несколько лет до него, поэтому как только я похоронил отца, решил, что терять мне особо нечего. Продал дом, где мы жили и вложил все деньги в эту пекарню.

– Кажется, это было хорошей идеей? – улыбаюсь я, любуясь его мимикой.

– В первый год мне так не казалось, – отвечает он, усмехаясь, – у меня не было ничего, кроме этого помещения, поэтому ночевал я тоже здесь, с утра до ночи экспериментируя с ингредиентами и старясь сделать самую лучшую выпечку в городе.

– И Вам это удалось.

– Да, удалось, – он согласно кивает, – иногда я скучаю по тем временам. У меня не было ничего и нечего было терять. А сейчас моя жизнь всё больше наполняется такими вещами, без которых я уже не могу представить своё существование.

Джозеф заглядывает мне в глаза и чувствую, что желудок опускает куда-то вниз. Что-то мне подсказывает, что он говорит вовсе не о деньгах.

– Конечно, мне грех жаловаться. Теперь у меня есть собственные апартаменты, средства, чтобы их тратить, возможность помогать другим и делать их жизнь чуточку лучше, и..

– Что? – почти не дыша спрашиваю я.

– Вы, Клеменс. – он очень грустно опускает глаза и я невероятным усилием воли останавливаю себя от того, чтобы провести рукой по его лицу, избавляя его от этих сомнений. – Я страшно боюсь, что Вы внезапно исчезнете из моей жизни, точно так же, как и появились в ней.

– Я не исчезну. – сама удивляюсь тому, как уверенно звучит мой голос.

– Не обещайте того, что не сможете выполнить. – он всё так же мягко улыбается мне.

– Джозеф, я..

– Я сделал для Вас кое-что особенное, – внезапно перебивает он, – подождите здесь минуту.

С хитрым видом он исчезает в дверях пекарни, оставляя меня наедине со своими мыслями.

Солнце золотит Сену, переливаясь на ней радужными бликами. Это по ночам река превращается в братскую могилу самоубийц и жертв преступлений, сейчас же спокойные воды кажутся обманчиво безмятежными. Всё в жизни так – самые уродливые секреты и тайны никогда не лежат на поверхности, они прикрыты красивым антуражем, обманывая человеческий глаз.

Так и моя жизнь, жизнь всех родовитых дворян – идеальная и беззаботная снаружи, скрывающая отравления ради власти, интриги за расположение королевской семьи и борьба, направленная не на выживание, а на удовлетворение своего эго.

– Вот, – Джозеф приносит небольшой бумажный пакет, в котором я вижу маленькие кусочки теста, связанные в узелки, – я заметил, что Вы не очень любите сладкое, поэтому решил поэкспериментировать. – отправляю в рот один кренделёк и кусочки соли, смешанные с приправами, вновь вынуждают закатить меня глаза от удовольствия. – Здесь розмарин, сыр и соль.

– Вы просто волшебник, Джозеф! Не знаю как Вам это удаётся, но я готова питаться ими всю жизнь!

– Осторожнее, а то я могу принять всерьёз Ваши слова, – улыбается он, заставляя меня краснеть. – Надеюсь, что когда-нибудь мои кондитерские изделия будут украшать стол короля.

– О, непременно! – с энтузиазмом восклицаю я. – Хотите я могу преподнести ему одно из Ваших изделий?

Но Джозеф отрицательно качает головой, сбивая меня с толку.

– В том и смысл, Клеменс, что Людовик должен услышать обо мне сам и сделать заказ. Только тогда это будет тем самым исполнением. Просто стать очередным поставщиком для Его Высочества, у меня нет никакого желания.

– Но ведь так было бы проще. – непонимающе произношу я.

– Проще, разумеется, но не правильно. Когда я открою ещё несколько пекарен в городе..

– У Вас есть это в планах?

– О, да, проекты уже на стадии реализации, поэтому у короля нет ни единого шанса не услышать обо мне. – смеётся он.

– Вы хотите, чтобы он пожаловал Вам дворянский титул?

Джозеф молчит какое-то время, внимательно глядя на меня.

– Никогда не хотел, по правде говоря, но теперь, видимо, он просто мне необходим.

Очередной кренделёк встаёт у меня в горле, рискуя там и остаться, с такой надеждой я вдруг начинаю осознавать своё будущее.

Если ему пожалуют дворянский титул, то мы сможем быть вместе не наперекор всему, а по их правилам. Даже маменька, возможно, сможет принять Джозефа. Со временем.

– Вчера я сам вызвался принести Вам выпечку, – признаётся он, – отправил мальчика посыльного в другое место и пришёл в Ваш дом, надеясь застать Вас. Я знал, что Моник де Жарр живёт в этом доме и подозревал, что Вы либо её сестра, либо хозяйка дома. Надеялся я, конечно, на первый вариант, но в жизни никогда не бывает просто, не так ли?

Мне хочется сказать ему, что я уже всё решила, что для не вижу никаких преград, но молчу. Молчу потому, что знаю, что готова следовать за ним куда угодно, но вот готов ли он? Как бы больно мне не было, я не могу сделать за него такой выбор, он сам должен определиться, нужно ли ему идти на весь этот риск и попирать устои общества.

Мои лучшие надежды оправдались. Нет, не так. Худшие опасения моей матери сбылись.

За две недели, во время которых я жила от встречи к встрече с Джозефом, я поняла, что окончательно и бесповоротно в него влюбилась. Он оказался лучше самых смелых моих надежд, лучше чем все герои из запрещенных приличным девушкам книг о любви.

Джозеф Вьен помогал малоимущим семьям, отдавал бесплатно оставшуюся выпечку бездомным, которые по вечерам собирались возле «Дюсер», благодаря его и произнося молитвы. Он точно знал, чего хочет от жизни и наслаждался каждым прожитым днём, не оглядываясь в прошлое и не заглядывая в будущее.

Я помогала ему, чувствуя себя рядом с ним на своём месте.

Когда девушка смотрит на мужчину, она неосознанно представляет себя частью его жизни. Если картинка ей нравится, то мужчина становится интересен, если же нет, то, сколь бы хорош он не был, попадает в немилость и забывается.

Мне совсем не нравилась наша история с Астором в моей голове, и я отчаянно хотела стать частью жизни Джозефа.

Я понимала всё то, от чего мне предстояло отказаться рядом с ним, но это меркло в сравнении с тем, что я могла обрести.

Мы были очень осторожны, встречаясь только на заднем дворе его кондитерской, где были надёжно укрыты каменными стенами с горшками цветов от посторонних взглядов.

Здесь, в нашем маленьком мирке, Джозеф брал мою руку в свою, и я таяла от этих прикосновений, слушая истории из его детства и юности, часто роняя слёзы над тем, как обходилась с ним судьба. Там были и голод и грань нищеты, но он проводил рукой по моей щеке, стирая солёную воду, говоря, что ни о чем не жалеет. Всё это привело его туда, где он находится сейчас. А именно – сюда, в Париж, ко мне.

Сначала я выбиралась к нему лишь на пару часов, чтобы не вызывать подозрений слуг и сестры.

Моник как могла прикрывала мои отсутствия. Вначале она надеялась, что это просто блажь, иллюзия в которую я попала, но с течением времени начала понимать, что это серьёзно, слушая мои восхищенные речи шёпотом в спальне перед сном.

Мне так хотелось поделиться своим счастьем со всеми вокруг, что, наверное, мой вид выдавал меня сильнее всего. Глаза, светящиеся любовью и тайной, которую знали только мы втроем.

Потеряв бдительность, я задерживалась с Джозефом чаще, и Моник встречала меня дома с бледным лицом и бескровными губами. Её заботило, что всё это могло раскрыться даже сильнее чем меня.