– Мама, эти твои шутки иногда меня пугают.

Шарлотта качает головой, словно не веря, что я могу быть её дочерью. Если бы не наше внешнее сходство, я бы тоже могла задуматься об этом, ведь мама была очень живой, эксцентричной, умела поддержать разговор на любую тему и буквально влюбляла в себя мужчин. Я же была более замкнутой, мне нравилось проводить время вдали от двора, гулять по нашим владениям, читать книги и играть на фортепиано. Мне бы хотелось, чтобы мой муж разделял моё желание относительно уединенной жизни. Проводить время в бесконечном круговороте танцев и развлечений не было моей стихией.

– Ну, поболтали и хватит. – мама поднимается со стула, расправляя складки на платье. – Пойдём, мы не можем появиться там позже Луи, он мне этого не простит.

Ведомая ей, я следую мимо роскошных залов и гостиных по коридором, уставленным предметами роскоши и восхищаюсь этим великолепием Версаля, над которым трудились сотни мастеров многие годы. Салоны дворца носят свои названия, в соответствии с которыми и меблируются.

Мы заходим в бальный зал, пол которого устлан цветным мрамором, зеркала от пола до потолка украшают внутреннее убранство помещения, тысячи свечей горят в золоченых канделябрах и жирандолях, заставляя серебряную мебель и каменья в украшениях дам и кавалеров гореть огнем.

Мы здороваемся со знакомыми, следуя этикету, и я понимаю, что мама ведёт меня целенаправленно в одну сторону, вот только пока я не понимаю, куда именно.

– Миледи Шарлотта! Как я раз нашей встрече, Вы продолжаете сиять ярче любого украшения!

– О, Астор, Вы как обычно мне льстите, но продолжайте милый, если хотите и дальше пользоваться моим расположением. – она жеманничает с красивым мужчиной, одетым в тёмно-зеленый камзол, изготовленный из парчи, богато вышитый и украшенный золотыми лентами. Рукава, отвернутые как манжеты, позволяют видеть украшенную рубашку, а отогнутые передние части камзола – нижний жилет, который продолжен до самых колен и прикрывает узкие брюки, переходящие в белоснежные чулки. Не смотря на то, что в моде сейчас парики, Астор пренебрегает этим, обладая собственными густыми волосами, лишь немного подернутыми сединой у висков. – Моя дочь Клеменс.

Мама изящно указывает на меня рукой и я делаю неглубокий реверанс, чувствуя, как меня окутывает взгляд его карих глаз.

– Леди Клеменс, как я рад нашей встрече! Окажете ли Вы мне честь?

Астор протягивает руку, приглашая на танец и я, под благосклонное кивание матушки, вкладываю свою похолодевшую руку в его.

– Вам здесь не нравится. – его насмешливый голос не спрашивает, он констатирует.

– Отнюдь, – пытаюсь оправдаться я, – балы Людовика четырнадцатого ещё никому не казались скучными.

– Но ведь дело не в этом. Вам по душе более размеренная жизнь, не так ли?

Астор ведёт уверенно, даже немного грубо, то отпуская, то вновь сжимая меня в своих руках. От его близости к щекам приливает кровь.

– Я понимаю всю необходимость подобных мероприятий.

– О, Клеменс, прошу Вас! Расслабьтесь хотя бы рядом со мной. Мне Вы можете поведать то, что думаете на самом деле, обещаю, это станет нашим маленьким секретом. – с этими словами он легко касается губами тыльной стороны моей ладони, вызывая волну дрожи до кончиков пальцев.

– Что ж, – хрипло начинаю я, легонько прокашливаясь, – я бы действительно предпочла большую часть времени проводить вдали от двора, мне совсем не нравятся интриги.

– Это лишь потому, что Вы боитесь стать их жертвой, дорогая. – Астор бросает на меня ещё один многозначительный взгляд. – Но это прекрасно, что Вы такая юная и чистая. Вам не стоит мараться во всём этом, нужно лишь найти правильного покровителя, мужа, который обеспечит Вашу безопасность и защиту.

Не могу отвести взгляд от его идеально очерченных губ, он словно гипнотизирует меня своим голосом и приковывает к себе этим проникновенным взглядом.

Остаток танца мы проводим молча и Астор продолжает наслаждаться производимым на меня эффектом, хмурясь, когда музыка стихает, но всё же отводит меня обратно к матери, как того и требуют приличия.

– Благодарю за танец, леди Клеменс, надеюсь, отныне видеть Вас чаще.

Не знаю, кто больше впадает в экзальтацию от его слов – я или моя мама. Мы ещё немного молчим, прежде чем позволяем себе переглянуться между собой. Мой взгляд наполнен радостью и восхищением, что такой невероятный мужчина обратил на меня внимание, мамин же выражает победу.

В этот вечер я танцевала ещё с несколькими кандидатами на мою руку, да-да, уловка матери не могла провести меня, она явно всерьёз настроилась сделать меня замужней дамой. Герцог де Коссе чуть не оттоптал мне ноги, возможно грация и сопутствовала ему в юности, но не теперь. Граф Сен-При тоже был в числе кандидатов, и я как могла незаметно задерживала дыхание, когда он говорил.

На фоне всего этого великолепия герцог де Буйон, а именно такой титул носил Астор, казался мне просто сказочным принцем. Не понимаю, что именно мешало мне влюбиться в него прямо сейчас, пасть жертвой его обаяния в том роскошном зале.

«Ваши глаза – изумруды. Ваша кожа – шёлк. Позвольте мне выразить своё восхищение Вашим совершенством этими скромными дарами,

Навеки Ваш пленник,

Астор де Буйон»

– Боже мой! – Моник, ворвавшаяся в мою спальню с самого утра с коробками в руках, теперь прикладывает роскошные ткани изумрудного цвета к себе, красуясь перед зеркалом. – Клеменс, это просто невероятно, но я не осмелилась открыть бархатную коробку, решила, что ты должна сделать это сама!

Хмыкаю, качая головой. Ну конечно же она её открыла, при чём в первую очередь, вот только не говорит, что там, чтобы увидеть моё лицо.

Провожу рукой по тёмному бархату и чувствую, как по коже пробегают мурашки, мне ещё никто не дарил таких роскошных вещей. Пусть я и не падка на подобное, но всё же девушка во мне пребывает в приятном предвкушении, а потому я поднимаю крышку. Из груди помимо собственной воли вырывается восхищенный вздох, на меня смотрит крупный изумруд в форме сердца, обрамлённый более мелкими бриллиантами.

– Да с такой штукой на шее ко дну камнем пойдёшь, – усмехается Моник.

В этот момент мимо приоткрытой двери спальни проходит Анна и я ловлю её усмешку, прежде чем она, презрительно отворачиваясь, идёт дальше по коридору.

– Анна, стой! – я вскакиваю с кровати и едва не падаю, запутываясь в подоле ночной рубашки. – Анна!

Нагоняю её в коридоре и она с тяжёлым вздохом оборачивается ко мне, словно я отвлекла её от какого-то важного дела.

– Что тебе нужно, Клеменс? Кажется сейчас у тебя есть всё для личного триумфа, не так ли?

– Не всё. Я хочу, чтобы моя сестра была со мной. – улыбаюсь, пытаясь взять её за руку, но Анна специально сцепляет их за спиной.

– Я не собираюсь примерять на себя твои подарки. – кривится она.

– Если хочешь, мы можем сшить из этих тканей платье тебе! Они подойдут к твоим глазам.

Цвет глаз у нас с Анной совпадает, но этом всё сходство и заканчивается. Внешностью она пошла в отца, унаследовав его грубые черты лица, усугублявшиеся тем, что сестра вечно хмурилась и поджимала губы.

– Собираешься кидать мне свои подачки? – усмехается она.

– Ну что ты! Я совсем не это..

– Иди обратно, Клеменс, и наслаждайся этими непристойными подарками.

– Непристойными?

– Ну разумеется, – вздыхает она, – была бы ты чуть умнее, сразу бы смекнула, что такое мужчины присылают, лишь когда хотят затащить тебя в свою постель.

– Не думаю, что герцог де Буйон намекал на это, – хмурюсь я, – он человек чести и очень уважаем при дворе.

– В том и заключается твоя проблема, Клеменс, ты вообще мало думаешь.

С этими словами она резко поворачивается на пятках и почти убегает в сторону часовни. Решительно не могу понять, почему сестра испытывает ко мне такую жгучую неприязнь. Столько презрения в лице, когда она говорит со мной, словно я виновата во всех грехах этого мира. Но каждый раз, когда я пыталась заговорить с ней, с самого детства, у нас происходили диалоги подобные этому.