– Ты совсем потеряла разум. Иди к матери, – вздыхает Моник обреченно, – она хочет тебя видеть. И заклинаю тебя, Клеменс, не говори ей об этой кондитерской. По крайней мере пока.

Я заверяю её, что не пророню ни слова и целую в знак дружеской признательности. Она отмахивается от меня и ворчит, но кажется, начинает по-немного оттаивать.

Сквозь кроны деревьев пробивается майское солнце и я подставляю ему лицо, давая солнечным бликам играть на моей коже. Под ногами хрустят камешки и я слушаю музыку шуршащих листьев, ощущая как у меня легко на сердце.

Я абсолютно счастливый человек, которому подарили надежду.

Шарлотта сменила позу, закинув ноги на софу, это значит, что герцог де Буйон отбыл, иначе она бы никогда не позволила себе такую вольность.

– А ты молодец, Клеменс! Я тебя недооценила. Как я сама не догадалась, что Астору нужно показать характер! Это лишь более распалило его чувства. В тебе есть потенциал, девочка, видимо, мои гены всё же передались тебе.

Не знаю, ужасает ли меня или спасает новость о том, что чувства Астора только распалились ко мне от всего произошедшего.

Я слишком недальновидно отказала ему в грубой форме, рискуя навечно быть запертой в доме, а мне совсем нельзя находиться здесь, когда завтра меня ждёт встреча с Джозефом, от которой я уже сейчас не могу спокойно сидеть на своём месте.

– Через две недели состоится бал в Версале. – говорит Шарлотта, грациозно обмахиваясь веером. – На этом балу ты будешь мила с де Буйоном, но продолжишь пресекать его попытки женитьбы, будучи при этом милой с ним. Ты слышишь, Клеменс? Очаровательной и милой. Продемонстрируй наконец своё воспитание. Далее, – задумчиво произносит она, – ещё через две недели состоится маскарад. Вот там-то ты и ответишь ему согласием. Подробный план я ещё проработаю. Таким образом, я сэкономлю на твоём приданном, а он осыплет тебя всевозможными благами. Все будут в выигрыше.

Я смотрю на неё, понимая, что всё это звучит для меня чуждо, но мне нужно выяснить, что из себя представляет Джозеф Вьен, а для этого мне необходима свобода перемещений. Поэтому:

– Да, мама, как скажете.

Шарлотта благосклонно кивает. Если её и удивляет моя подобная сговорчивость, то она не подаёт вида. Видимо, думает, что её дочь наконец-то взялась на ум.

**

Я не могу дождаться утра и ложусь спать много раньше обычного, но это никак не помогает делу. Я бесконечно сминаю под собой простыни, запутываясь в постельном белье, как в паутине. Забываясь наконец тяжелым сном, вижу какие-то сновидения, где Астор пожирает булочки, а я призываю его остановиться, но он лишь отталкивает меня от себя, запихивая в рот всё больше выпечки.

Распахиваю глаза, пробуждённая майским солнцем и поскорее вскакиваю с кровати. Платье выбираю оливкового оттенка, слишком простое для девушки моего статуса, но мне ни к чему привлекать к себе внимание.

От недосыпа в моей голове немного мутно, но это нисколько не смущает, хочется поскорее оказаться за пределами особняка и я, под удивлёнными взглядами слуг, приказываю запрячь карету.

Привычный распорядок дня нарушен. Паника на корабле началась. Люди обожают правила и размеренность, когда хотя бы какая-то мелочь выбивается из родного и привычного, они начинают бунтовать, лишь бы вернуть всё «как было».

– Куда ты собралась? – вскидывает бровь Анна, встречая меня в парадной, надевающую накидку трясущимися руками.

– В кондитерскую. – отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо.

– Ты же не любишь сладости. – сестра складывает руки на груди.

Почему она решила проявить интерес к моей жизни именно сегодня?

– Там есть не только сладости, – поясняю я, – хочешь поехать со мной?

Как я и предполагала, это предложение заставляет её закатить глаза и махнуть на меня рукой.

Чудесно, сегодня меня это даже не задевает. Почти.

Карета движется медленно, просто ползёт по заполоненным улицам Парижа, и я в нетерпении скручиваю платок в руках, испытывая желание выскочить и бросится бегом туда, куда тянет моё сердце. Представляю, как на меня будут оглядываться прохожие, смеясь и недоумевая, а я не буду обращать на них внимание, просто несясь ему на встречу.

Но всё это может произойти только в параллельной реальности, в нынешней же, меня наверняка заметит кто-то из знакомых матушки и, прикладывая пальцы к губам тут же поспешит доложить ей, что её высокородная дочь носится по улицам, точно простая крестьянка.

Не могу так рисковать. Нужно вести себя в рамках приличий. По крайней мере пока. Именно поэтому я, изнывая от нетерпения, трясусь в душной карете, обмахивая себя веером, пока кучер не произносит заветное «пррру» лошадям.

Тут уже я не выдерживаю и выскакиваю ещё до того, как он успевает подать мне руку. Ещё один удивленный взгляд на сегодня, но не последний, я уверена.

В «Дюсер» невероятное количество народу, все они толпятся, разглядывая кондитерские шедевры и расплачиваются за покупки серебряным монетами, которые у них принимают молоденькие юноши, носящие белые фартуки поверх своих камзолов.

Джозефа пока нигде не видно и я аккуратно протискиваюсь к одной из витрин. На улице стоят два совсем маленьких мальчишки в лохмотьях, с перепачканными лицами. Они зачарованно рассматривают сладости голодными глазами. У меня сжимается сердце, и когда я уже решаю выйти, чтобы подарить им по золотой монете, перед глазами возникает Джозеф, который наклоняется к ним, вручая каждому большую корзинку с выпечкой, в которой лежат огромные буханки хлеба и несколько разновидностей пирожных.

Мальчишки смотрят на него неверящими глазами, принимая эти дары, которые еле могут унести. Джозеф ерошит им обоим волосы и улыбается так, что у меня к глазам подступают слёзы.

Выпрямляясь во весь рост, он провожает их взглядом и только потом замечает меня сквозь стекло витрины.

Время словно останавливается. У меня ощущение, что я нахожусь совершенно в другой реальности. В моём мире такие поступки невозможны. Там подают милостыню, приложив к лицу надушенный платочек и кидают монетки на землю, чтобы не дай бог не коснуться руки, просящей помощи.

А Вьен проявляет заботу. Он тот, кому не всё равно, он делает это не потому, что так принято, а потому, что считает это правильным.

Прикладывая палец к губам, совсем как я накануне, он указывает куда-то за мою спину, делая жест рукой, изображая направление. Я согласно киваю и аккуратно протискиваюсь мимо людей, не обращающих на меня никакого внимания. Они охают, разглядывая клубнику, посыпанную сахарной пудрой и двухъярусные торты, разрисованные причудливыми узорами.

Остаюсь незамеченной, ныряя за разделяющую стену и вижу перед собой дверь. Толкая её, я буквально врезаюсь в грудь Джозефа, который тянул её с другой стороны.

Начиная хохотать, я вдыхаю уже знакомый аромат вишни и заглядываю ему в глаза. А там меня не ждёт ничего хорошего. Только знание того, что я больше никогда не смогу вернуться к своей прошлой жизни. Кровь стучит в ушах и мне безумно хочется, чтобы он больше никогда не отпускал меня, всегда держал в своих руках, вырвал их того фарса, который они называют «хорошая жизнь».

Джозеф поправляет мой локон, выбившийся из прически и мягко улыбаясь, проводит тыльной стороной указательного пальца по моей щеке.

Впрочем, он тут же приходит в себя, немного отстраняясь и вызывая у меня жгучее разочарование.

Наконец, обвожу взглядом место, где мы оказались: задний двор, куда обычно лавочники сливают отходы, которые затем попадают в Сену. Но только не Джозеф. Он оборудовал здесь что-то вроде дворика, поставив скамейку, окружённую горшками цветов, с видом на реку.

– Прошу Вас, – он подает мне руку, и я сажусь на деревянную конструкцию, откидываясь на спинку и наблюдая за плавными движениями Джозефа.