Но на Джозефа не производит впечатление даже фамилия, произнесенная мной. Или же он делает вид, что его это не беспокоит.

– Клеменс, – произносит он и у меня мурашки бегут по коже от того, как звучит моё имя на его губах. – Мужчина, пришедший за Вами вчера, это был Ваш жених?

– Почему Вы так решили?

– Он обращался к Вам на «ты» и позволял себе вольности.

Справедливо.

– Он мог бы стать моим женихом, но я отказала ему сегодня. – честно признаюсь я.

– Не любите его? – напряженно произносит он.

Мне хочется рассмеяться от того, как просто это звучит из его уст. Словно любовь – единственный аргумент в нашем мире, который может сподвигнуть людей связать свои жизни воедино.

– Не люблю. – всё же отвечаю я, и он удовлетворенно кивает, вновь вызывая мою улыбку.

С ним я чувствую себя по-другому. В конце концов, слова не важны, они лишь жухлая оболочка испытываемых эмоций. Поступки тоже играют не самую важную роль. В итоге, встречая человека мы обращаем внимание только на то, как мы чувствуем себя рядом с ним.

А с Джозефом мне не нужны ни слова, ни действия. С самой первой встречи взглядов я поняла, что он – неотъемлемая часть меня. Поэтому я так легко отказала Астору, и сделала бы это ещё сотню раз.

Одна встреча может изменить всё. Между нами нет никаких классовых различий, это всего лишь мишура, навешанная людьми, такими же, как и я, такими же, как Джозеф Вьен, у которого нет «благородной» приставки к фамилии.

– Если бы я это знал, то ни за что не отпустил бы Вас вчера с ним из «Дюсер».

– Я знаю это.

Я правда знаю. Ему наплевать на все правила и я заразилась этой болезнью.

– Странно, – произносит Джозеф, – рядом с Вами я чувствую себя по-другому. Не понимаю, что со мной, но хочется никогда с Вами не разлучаться. Простите, если мои слова оскорбляют Вас, но я просто не могу сдержать себя.

По моему телу прокатывается волна мурашек. Я не могу поверить в то, что всё это действительно происходит со мной. Я нашла его. Он существует.

Джозеф берёт мою руку, не укрытую перчаткой, и слегка сжимает в своей, заглядывая в глаза, словно видит в них бесконечность. От этого физического контакта во мне происходит водоворот чувств, захлестывающий всё сознание, в одном этом скромном жесте больше интимности чем во всех грубых действиях де Буйона.

– Я думала о Вас. – признаюсь я тихо и щёки заливает румянец.

Вдруг я всё это выдумала? Неужели с людьми случается такое волшебство на самом деле?

– Вы не одиноки, Клеменс. – ветер поглаживает его волосы, донося до меня неуловимый аромат гвоздики и вишни.

Никогда в жизни я не была наполнена такими безумными мечтами, как сейчас. Моя мать впала бы в горячку, узнай она, с кем я стою, держась за руки, пока она хлопочет о моем «счастливом будущем». Но меня это нисколько не беспокоит, а даже немного веселит.

– Клеменс! – голос Моник доносится до нас, заставляя развеяться эту магию вокруг. – Вот Вы где! Добрый день, месье Джозеф, – здоровается она, замечая наши переплетённые пальцы.

– Добрый день, Моник, – отвечает он, озаряя и её своей улыбкой, от чего я даже испытываю лёгкий укол ревности, – Вас давно не было видно, судя по всему, Ваша жизнь заиграла новыми красками?

– Как раз подумывала зайти к Вам сегодня, – отвечает она, – не получая порцию своих круассанов, я словно что-то упускаю в жизни.

Джозеф смеётся, и переключает свой взгляд на меня, смотря сверху вниз с такой нежностью, что у меня снова перехватывает дух.

– Проходите завтра днём, я приготовлю для Вас что-нибудь особенное.

Он целует мою руку и направляется к выходу, оставляя мою кожу гореть в том месте, где её касались его губы.

Я смотрю на его широкоплечую фигуру до тех пор, пока он не пропадает из вида, оборачиваясь и бросая на меня последний взгляд, перед тем как исчезнуть, скрываясь в дверях особняка.

– Нет, Клеменс. Скажи мне, что не он причина того, почему твоя маменька допрашивала меня сейчас о причинах твоего отказа Астору.

– Увы, мне нечем тебя порадовать.

– Да ты с ума сошла, вероятно! – Моник прижимает руку ко рту, не веря в то, что услышала. – Клеменс, ты не можешь позволить себе интригу с.. Джозефом.

Вероятно, она хотела употребить другое слово, но остановилась под моим строгим взглядом.

– Он милый юноша, но он не для тебя.

– А кто по-твоему «для меня»? Астор, который будет развлекаться со служанками до скончания жизни, пока я буду сидеть в заточении в его поместье и воспитывать детей, пока они не вырастут, а я не постарею, превратившись в старую, никому ненужную женщину, вспоминающую о тех днях, когда упустила единственного человека, пробуждавшего в ней чувства? А мои отпрыски будут такими же богатыми, высокородными, но несчастными людьми, обреченными всю жизнь смотреть на своего деспота-отца и зашуганную мать.

Моник оседает на скамейку от моего потока слов, но мне нужно было это произнести, чтобы окончательно утвердиться в своём решении.

– Клеменс, твоё положение тебя обязывает, а мать никогда не позволит этого, очнись! – де Жарр побледнела и её потухшие глаза вынуждают меня опуститься после неё, взяв за руку.

– Я понимаю, ты волнуешься за меня, – тихо произношу я, – но я не могу, Моник. Просто не могу. Как только я посмотрела в его глаза, всё остальное перестало иметь смысл.

– И теперь ты хочешь стать женой булочника? – голос подруги срывается на визг, вызывая у меня приступ веселого смеха.

– А почему бы и нет? Чем эта жизнь хуже любой другой? По крайней мере у меня на столе всегда будет свежий хлеб.

– Клеменс, это вовсе не смешно!

– Ладно, – сдаюсь я, – он ведь не делал мне никакого предложения, об этом рано говорить. Я просто хочу немного лучше его узнать, понимаешь?

Моник отрицательно качает головой, всё ещё прибывая в шоке. Я снова счастливо смеюсь. Ещё никогда в своей жизни я не улыбалась так много и искренне.

Вся моя жизнь проходила по одному и тому же сценарию: я просыпалась, меня одевали, кормили, думали за меня, раздевали и укладывали в постель. На утро всё повторялось вновь и это длилось уже восемнадцать лет. У меня никогда не было подруг, даже моя родная сестра отказывалась проводить со мной время, найдя все свои интересы в молитвенниках. Немного легче стало, когда в моей жизни четыре года назад появилась Моник, но это не изменило привычного хода вещей, а лишь добавило немного красок.

Отец пропадал чёрт знает где и всё время пребывал в состоянии алкогольного опьянения. Когда он приезжал навестить нас, то больше времени проводил со своими собаками, чем с дочерями. Однажды я попыталась завести с ним разговор на политическую тему, думая, что это сможет сделать нас хоть чуточку ближе, но он лишь посмотрел на меня с непонимаем и вышел из комнаты. Он был моим биологическим отцом, но на самом деле, мы лишь чужие люди, изредка ночующие под одной крышей.

С матерью дела обстояли ещё интереснее, сразу после рождения Анны, она сбежала от своего мужа в Версаль, найдя покровительство от побоев и распутства мужа у короля. Мы познакомились, когда мне было шесть лет, после этого мы виделись несколько раз в год. Лишь недавно мы смогли немного сблизиться, когда я стала выходить в свет. Тогда она начала подыскивать мне достойного супруга, но лишь сейчас перешла к активным действиям, предоставляя меня до этого времени самой себе. Мама всегда вызывала во мне восхищение и трепет. Она была идеальной дамой высшего света и олицетворяла всё то, частью чего я никогда не смогла бы стать.

Конечно, моя семья мало отличается от любой другой дворянской семьи во Франции нашего достатка и имени, но почему-то мне всегда мечталось о большем. Ни о славе и богатстве, а о каком-то человеческом тепле, родственной близости, но в силу своей неопытности я не понимала, чего именно хочу. Сейчас же это стало простым и очевидным – я всю жизнь мечтала о счастливой семье.

Я не смела надеяться на это и даже смирилась с собственной участью, подчинилась просьбе своей матери и поехала в поместье Буйонов, о чём ни капли не сожалею. Лишь эта поездка помогла мне познакомиться с Джозефом.