Глубоко проваливаясь в свои воспоминания и омуты золотистых глаз, я кажется, приобретаю совсем мечтательный вид, потому что подруга щёлкает пальцами у меня перед лицом:

– Клеменс, с тобой всё нормально? Ты сегодня какая-то странная и ещё ни слова не произнесла о вчерашнем.

Возвращаюсь в реальность и отвечаю всё с той же блуждающей улыбкой:

– Вчера был совершенно необыкновенный день.

– Ого, Астор оказался на столько хорош? – хмыкает Моник.

– Астор? При чём здесь он вообще? – хмурюсь я.

Де Жарр уже набирает в рот воздуха, чтобы задать вопрос, но нас прерывает вошедшая горничная:

– Миледи, её светлость прибыла, она желает видеть Вас наедине.

Я поднимаюсь с места и обещающе смотрю на Моник. Я обязательно всё ей расскажу о вчерашнем вечере, но сейчас меня ждёт ураган под названием «маменька».

Даже не пытаюсь подобрать слова объяснения, потому что меня ждёт жесткий выговор, я уверена. После того, как я вчера отказала Астору во всех смыслах, а тем более дважды, всего скорее Шарлотта пылает праведным гневом.

Обреченно вздыхая в последний раз, я вхожу в зал с огромным камином, расписным потолком и резной белой мебелью. Герцогиня проводит больше всего времени именно в этой комнате в те редкие разы, когда она посещает наш дом недалеко от Парижа.

Меня ждёт неприятный сюрприз, потому что мама пребывает в хорошем расположении духа. Но не сам звонкий смех будит во мне неприятные чувства, а тот, кем он вызван. Астор сидит прямо напротив неё, закинув ногу на ногу, с фарфоровой чашкой в руке.

– Клеменс, дорогая! – мама позволяет поцеловать её и указывает на место на софе рядом с Астором, но я делаю вид, что не замечаю этого, занимая кресло по правую руку от него и лишь после этого киваю, словно только обратила внимание на его присутствие.

– Леди де Винтадур! – он сверлит меня глазами и я буквально чувствую на себе жар его мыслей. – Надеюсь, Вы хорошо спали сегодня? Интересуюсь потому, что сам не мог сомкнуть глаз ни на секунду.

Представление и парад лицемерия начался, да заиграют фанфары!

– И что же стало тому причиной? – я уверенно изображаю интерес.

– Вы, разумеется, – врёт он, вызывая умиленный вздох моей матери. Тоже наигранный, само собой.

– Мне безумно жаль, что я стала причиной Вашей бессонницы, впредь постараюсь не вызывать подобных неудобств.

Кажется Шарлотта едва удерживает чашку в руках.

– Ну, что ты, Клеменс, это выражение особого расположения герцога. Прошу простить её, она в чём-то ещё совсем ребенок, – щебечет матушка, извиняясь за меня, – однако, в юности есть и своя очевидная прелесть.

Чувствую себя животным, которого расхваливают, чтобы повыгодней продать. И похоже, де Буйон готов подписаться под этой сделкой:

– Разумеется, я всё понимаю. Вчера вечером мы с маркизой неправильно поняли друг друга, и я чувствую на себе некий груз вины за это. Однако, надеюсь, что мы сможем преодолеть это небольшое разногласия между нами, что скажете, Клеменс?

Две пары глаз сверлят меня, буквально пригвождая к стулу. Ещё вчера днём я бы, не моргнув глазом, сделала так, как хочет от меня мама, но теперь я не могу этого сделать, это значило бы предать себя.

– Я думаю, Вы, герцог, найдёте себе более..

То ли ему вовсе не интересно, что я хочу сказать, то ли он безошибочно угадывает мою мысль, перебивая на полуслове:

– По правде говоря, я приехал, чтобы поставить во всём этом точку и выразить своё желание жениться на Вас, Клеменс.

Мама взрывается радостными эмоциями, впрочем, в рамках приличия. Они перестают обращать внимание на меня, без конца улыбаясь друг другу и поздравляя со скорейшим объединением семей.

Мой брови сдвигаются и я понимаю, что в лёгких заканчивается воздух.

– Стойте. – они оба перестают говорить, обращая недоуменные взгляды ко мне. – Я ведь ещё не ответила согласием.

Кажется, Шарлотта сейчас задохнётся от возмущения, смотря на меня, словно я главная ошибка в её жизни. Маменька на столько шокирована, что не может подобрать слов, которых я была бы достойна.

Де Буйон же наоборот, откидывается на спинку, принимая расслабленную позу.

– Вполне справедливо, Клеменс, – говорит он, касаясь пальцем своих губ, – я ведь не подарил Вам положенное украшение, но будьте спокойны, фамильные бриллианты моей семьи придутся Вам по вкусу.

– Дело совсем не в этом. – хмуро отвечаю я, рискуя вызвать у Шарлотты сердечный приступ. Она пытается перебить меня, но я всё же заканчиваю мысль, поднимаясь с места. – Я не выйду за Вас, Астор, простите, если ввела Вас в заблуждение своими действиями.

Герцогиня пытается вразумить меня, но к моему удивлению, её останавливает де Буйон. Уже покидая гостиную, я слышу его слова, призывающие мою родительницу к спокойствию:

– Не переживайте, Шарлотта, для молодых девушек импульсивность вполне допустима.

Бегу по коридорам, чувствуя непередаваемую свободу от того, что сейчас сделала. У меня вызывает дикий прилив смеха это организованное мной безумие. И главное, я совершенно точно не понимаю, зачем вообще всё это сейчас сделала, но только знаю, что это было правильно.

Самое правильное решение в моей жизни. Наверное, просто – первое решение в моей жизни. До вчерашнего вечера я и подумать не могла, что посмею пойти наперекор своей матери. Это возмутительная, вопиющая недопустимость! Но я пошла на неё, лишь раз попробовав на вкус свободу. Лишь раз почувствовав то, что человек может быть счастлив за пределом огромных залов и меблированных комнат.

Какая-то безумная радость овладевает мной и я несусь вперед, – нужно срочно найти Моник. Она любит сплетничать со служанками на кухне, поэтому я направлюсь по коридорам вниз, пытаясь отыскать её.

Здесь темнее, чем на жилых этажах, и я пробираюсь практически наощупь. Когда прохожу мимо одного из помещений, мне в глаза ударяет дневной свет и я щурюсь, стараясь разглядеть, что там происходит.

А происходит там не меньше, чем чудо. В дверях кухни стоит Джозеф, вручающий нашему главному повару огромную корзинку с хлебом и булочками.

При виде меня он снова деревенеет, но затем начинает расплываться в уже знакомой, трогательной улыбке. Моё сердце снова пропускает удар. Кажется я смотрюсь крайне глупо вот здесь, стоя в дверях кухни, куда практически никогда не спускаются хозяева, оставляя эту вотчину слугам. Но отныне, кажется, это моё любимое пространство в холодном доме.

– Миледи! – наш повар Жак склоняет голову и пытается поскорее выпроводить Джозефа, но я его останавливаю.

Под взглядом Жака, глаза которого сейчас похоже вылезут из орбит, я хватаю Джозефа за рукав и заговорчески прижимаю палец к губам, призывая к безмолвию.

Он следует за мной, слепо доверяя моим действиям, ни секунды ни в чём не сомневаясь.

Мы крадёмся по коридорам, на счастье, никого не встретив по дороге, и я вывожу его в сад, аккуратно прикрывая за нами дверь. Здесь безопасно. Маменька терпеть не может прогулки, предпочитая пышные залы и игру в карты.

Сначала мы просто молча идем рядом, наслаждаясь этой внезапной встречей. По правде говоря мне столько нужно сказать ему, что я просто не знаю с чего начать.

Он берёт на себя первый шаг:

– Как Вас зовут на самом деле?

Уличённая во лжи, я мгновенно вспыхиваю с испугом глядя на него, но мои подозрения напрасны – он совсем не злится.

– Не переживайте, я знал с самого начала, что Вы не Моник де Жарр, потому что знаком с ней лично, она частенько заходит в мой магазин. Наверное у Вас были веские причины скрыть своё имя. – под его солнечной улыбкой тает моё сердце.

Конечно же, я должна была догадаться, что Моник там частая гостья и мой обман раскроется очень быстро, однако, он даже не подал вчера вида, дав мне притворяться кем-то другим целый вечер.

Но я больше не хочу врать ему. Ни сейчас, никогда более.

– Клеменс. Моё имя Клеменс де Леви-Винтадур.

Вот оно, теперь я знаю истинную причину того, почему соврала вчера. Я просто не хотела, чтобы имя моей семьи сразу возвело между нами глухую стену. Моё собственное имя звучит куда проще и легче.