Наконец отряд возвратился. Издали было видно, что двое солдат несут живой груз. Это был несчастный данакилец, в пояснице которого застряла пуля. Цепь помешала ему далеко убежать, он был замечен, и вся свора погналась за ним по пятам. Несмотря на десятикилограммовую железную ношу, его никак не могли настигнуть, ибо борьба за жизнь удваивает силы. Глубокий овраг преградил путь беглецу. Он бросился вниз очертя голову, скатился по отвесному склону вместе с каменными глыбами и чудом остался жив.

Разрыв между ним и преследователями значительно увеличился, ибо никто не отважился последовать его примеру.

И вот, когда туземец бежал внизу по речному песку, его подстрелили, как дичь, с высоты обрыва. Три раза пули пролетали мимо, четвертая настигла беглеца.

Эйбу удалось спастись. Он предусмотрел, что его напарник, отягощенный цепью, надолго задержит преследователей, и он успеет убежать.

Вот какую службу сослужила моя пила: я отдал ее из жалости, которую внушила мне грустная улыбка узника, а она стоила несчастному жизни и спасла негодяя. Таково начало зловещей истории, которую я расскажу в свое время.

Я поставил в Массауа, на мысе Рас-Мадур, у подножия большого маяка времянку и оставил там жену и дочь Жизель. Таким образом, я смогу навещать их время от времени в течение почти четырехмесячного промысла.

Жизнь ловцов брюхоногих моллюсков проходит в вечном зловонии огромных морских улиток, разлагающихся в трюмах, подобном зловонию скотобоен, с которым не сравнится ни одна смердящая свалка. Но люди привыкают к нему и едят, пьют, спят и грезят под этот запах, как ни в чем не бывало.

Тучи мелких черных мошек вылетают из зловонной массы и заволакивают небо над судном. Даже самый сильный ветер не может разогнать их. Только ночью они дают нам короткую передышку.

Эти ужасные насекомые проникают в уши, нос и рот, впиваются в кожу. Они падают в наши тарелки сотнями, и мы едим их вместе с пищей, выплевывая поначалу, но постепенно смиряемся с ними, как со зловонием, и спокойно глотаем мерзкую приправу.

Судно с моллюсками узнаешь в море по запаху за шесть тысяч миль, особенно с подветренной стороны, и сходящие на берег рыбаки долго еще хранят воспоминание о промысле в своей коже, волосах и одежде, не поддающейся никакой стирке.

Ныряльщики презирают ловцов моллюсков, как квалифицированный рабочий презирает чернорабочего, считая их труд грубым и безыскусным.

Как правило, этим занимаются данакильцы с побережья, очень простые и примитивные люди, не гнушающиеся самой грязной работы. На первый взгляд их труд несложен: требуется лишь оставаться в течение долгих часов в морской воде, теплой воде, омывающей коралловые рифы.

Места, благоприятные для ловли моллюсков, расположены к северу от Суакина и простираются за пределы Джидды. Это обширные пустынные воды, куда не заходит ни одно торговое судно.

Аравийское побережье, удаленное на сорок-пятьдесят миль, также пустынно и безводно и служит пристанищем лишь пиратам и контрабандистам, которые следуют к нему внутренним фарватером между рифами, отделяющими берег от открытого моря, преодолевая неизменный северный ветер со стороны Египта.

Судно ловцов моллюсков бросает якорь между большими рифами, выступающими на поверхности воды подобно гигантским столам, отделенным друг от друга извилистыми проходами. В летние месяцы уровень моря на шестьдесят сантиметров ниже, чем зимой. Поэтому лучше заниматься ловлей моллюсков летом, когда можно держаться на рифах. В лучшем случае ловцы находятся по пояс в воде, но зачастую вода доходит им до подмышек.

Они медленно продвигаются вперед, толкая перед собой танику[13], застекленную с одной стороны, чтобы лучше видеть морское дно. Если на пути попадается моллюск, они всякий раз погружаются в воду с головой, чтобы схватить его. Обжигающий ветер и солнце вмиг высушивают их кожу, которая становится белой от морской соли.

Каждый риф — это сложный мир с напряженной жизнью, протекающей в борьбе. Его поверхность покрыта хрупкими кораллами, под которыми таятся зияющие пустоты. Кораллы ломаются под босой ногой и впиваются в кожу. Ядовитые морские ежи усеивают дно, и при малейшем соприкосновении их острые колючки вытягиваются и разят как жало.

Ядовитые рыбы, укусы которых часто оказываются смертельными, также обитают в этих теплых водах. Самые опасные из них прячутся в расщелинах подводных скал, слившись с водорослями. Другие, застыв неподвижно в кристально чистой, пронизанной солнечными лучами воде, шевелят своими разноцветными плавниками, похожими на перья райских птиц. Ловцы моллюсков поют и бьют по воде, разгоняя опасных обитателей коралловых джунглей.

В часы прилива все рыбаки возвращаются на борт судна — их единственного приюта посреди водной пустыни.

Парус, натянутый на рангоут, заменяет им шатер, где они наслаждаются отдыхом под монотонные звуки тамбуры[14], не обращая внимания на назойливых мух, духоту парильни, исходящую от моря, и стоящее кругом зловоние. Они медленно потягивают горько-соленую настойку кышра[15]с неизменно тошнотворным вкусом из-за воды, протухшей в деревянных бочонках. Но пряный аромат имбиря щекотит ноздри и обманывает пустые желудки.

Рыбаки растирают друг другу кожу, сожженную солнцем, жеваным табаком. Все они поражены лишаем из-за разновидности бесцветной медузы, невидимой в воде, при соприкосновении с которой возникает очень болезненное раздражение кожи и сильный зуд, как от ожога крапивы.

Почти у всех на ногах — незаживающие язвы, тропическая болезнь, которая постепенно разъедает ткани до самой кости. Они накладывают на раны свинцовые и медные пластины.

Я невольно вспоминаю каторжников при виде тяжелой жизни этих людей.

Тем не менее все они веселы, ведь им кажется, что они пришли сюда по доброй воле. Они не думают о том, что их привела сюда нужда, и к тому же никто еще не говорил им, что такое счастье… Поскольку им незнакомо это понятие, ради которого мы готовы пожертвовать даже необходимым, они бездумно наслаждаются настоящим и предаются отдыху без тревог и сожалений.

Какой великолепный урок цивилизованному человеку, осознающему собственное ничтожество!

В это время покой снисходит на внутренние воды. Зеркальная поверхность моря становится матовой, и рифы исчезают из вида. Горизонт сливается с небом, и вокруг простирается безграничное пространство, пустая бесконечность… Только разум одушевляет и заполняет ее миром нашей души… Человек чувствует себя бессмертным… Человек превращается в Бога.

Уже почти два месяца я живу среди ловцов моллюсков, которые ведут промысел на пяти фелюгах, и еще пятьдесят пирог раскиданы среди рифов в отдалении друг от друга. Я привязался к этим беднякам, которые часто приплывают ко мне, чтобы попросить «дауа» (лекарство) для больного.

Джобер, о котором я рассказывал в связи с кораблекрушением «Ибн-эль-Бахра»[16], рыбачит на большой фелюге, бросившей якорь в кабельтове от нас. Часть людей, потерпевших со мной кораблекрушение, ловят вместе с ним моллюсков.

Как обычно, они взяли с собой пяти-шестилетних детей, чтобы обучать их ремеслу, но на сей раз среди них оказался младенец, которому нет и двух лет. Это сын Рамадана, жена которого умерла перед самым его отъездом. Не успев подыскать ей замену, он захватил с собой ребенка. Малыш чувствует себя превосходно среди грубых людей, которые обращаются с детьми очень ласково.

Однажды ночью неожиданно налетевший ветер оборвал якорные цепи фелюги Джобера. Пришлось спешно ставить парус и искать новую якорную стоянку, пока море не пришло в волнение.

Малыш спал на свернутом парусе вместе с котом. В суматохе они были сброшены за борт, и в темноте никто этого не заметил. Спящий ребенок немедленно пошел на дно, не проронив ни звука, а кот всплыл на поверхность и отчаянно замяукал. Тогда все обеспокоились исчезновением мальчика, который обычно не отходил от кота, и поняли, что произошло. После получасовых поисков безжизненного ребенка извлекли на поверхность и сочли его погибшим. Я подоспел вовремя, чтобы спасти его путем искусственного дыхания.