ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВЫШЕЛ ИЗ МОРЯ

Поскольку четыре плавания, которые я совершил в Красном море, доставляя для Ставро половину партии гашиша (см. «Злополучный груз. Шаррас» и «Погоня за „Кайпаном“»), захваченного с «Кайпана» на Сейшельских островах, принесли мне прибыль, превзошедшую все ожидания, следовало заняться помещением этого капитала, чтобы защитить его от уже наметившейся девальвации.

В то время правительство делало еще довольно робкие шаги на пути овладения ремеслом вора-карманника, которое в числе прочих достижений составит гордость Четвертой республики.

Я слишком хорошо изучил повадки грозных марионеток, оспаривающих друг у друга симпатии простодушного народа, чтобы сохранять хоть какие-то иллюзии относительно последствий проводимой ими политики так называемого государственного регулирования. Мы еще не дошли до практики изъятия финансовых средств и других проектов планомерного разрушения национальной системы накоплений, но циничная безнравственность некоторых высокопоставленных чиновников, которых я имел неосторожность застать в домашнем платье по ту сторону роскошного фасада, позволяла мне предвидеть грядущий государственный бандитизм и кляп для тех, кому уже жгли пятки.

Чтобы быть откровенным до конца, я должен признать, что мной двигала не только предусмотрительность, но и в общем-то тщеславное стремление выступить в роли капиталиста, и не потому чтобы я кичился деньгами, обладание коими, в моем представлении, является лишь средством достижения свободы, нет, мне просто хотелось посмотреть, как будут выглядеть джибутийские негоцианты, для которых обогащение — основная жизненная цель. Это был мой ответ на их презрительное отношение к моему почти первобытному образу жизни, желание показать им, что он не был вызван необходимостью, но что я избрал его по своей воле, ради собственного удовольствия, предпочтя их салонам с плетеной мебелью, их фортепиано, их аперитивам и канканам палубу своего судна и общество негров. Я хотел доказать, что я достаточно богат, чтобы пренебречь их мнением по поводу моего желания ходить босиком и путешествовать в каютах третьего класса.

Я не собираюсь оправдать эту браваду, которая может поначалу показаться смелым вызовом, тогда как она была всего лишь безрассудством, если отбросить заключенное в ней тщеславие. Я всего-навсего пытаюсь определить причины, которые в данных обстоятельствах вынудили меня поступить вопреки своей натуре, как если бы замысел Провидения заключался в том, чтобы я превратился в творца собственного несчастия.

И действительно, в Джибути, где возникла необходимость в восстановлении одного предприятия, мне представился случай поместить свой капитал.

Электростанция была создана итальянцем по фамилии Репичи, бывшим рабочим, который сумел выдвинуться благодаря своей работоспособности и дерзости, но он всегда метил выше, чем это было ему под силу. Он был скорее творческой личностью, нежели администратором. В электростанции воплотилась его мечта, но ценой кабального залога в пятнадцать процентов.

Поскольку руководство предприятием оставляло желать лучшего, Репичи крутился как мог и вынужден был прибегнуть к новым займам. Однако станция, освободись она от тяжких оков неумелого директора, стала бы весьма прибыльным делом, хорошее управление могло ее спасти.

Жил в то время один казначей, некий Ломбарди, представлявший собой зловещий тип жестокого карьериста, усугубленный крестьянской алчностью, с мстительной и завистливой душой корсиканца.

Как и большинство его соотечественников, он получил свою доходную синекуру благодаря тому, что не гнушался никакими политическими интригами.

На этом благословенном острове депутата избирают лишь для того, чтобы пользоваться его влиянием. Он должен пристроить всех своих избирателей на теплые местечки и выдвинуть их затем на самые высокие должности, а вернее сказать, поставить выше всех, ибо повсюду, где есть корсиканец, не являющийся начальником отдела, допущена несправедливость, требующая исправления.

Этот Ломбарди был человеком лет сорока, широкоплечим, массивным и тяжелым. Благодаря сангвинической комплекции его широкая физиономия была красной, и этот багровый цвет лица как нельзя лучше подходил к тому человеку, за которого он себя выдавал; на вид это был славный парень, жизнерадостный и добродушный, скрывающий под личиной неуклюжего медведя золотое сердце. Как говорится, цельная натура.

Ломбарди усвоил какой-то пошлый тон, когда начинал излагать демократические взгляды, которым был обязан своим доходным местечком. Он провозглашал республиканские принципы равенства, проявляя фамильярное отношение к тем, кого считал простонародьем, и воображал, что льстит этим людям, щеголяя неистребимой вульгарностью, принимавшей характер иронического презрения ко всему, что отличает образованного человека от грубого невежды.

Таким вот образом простодушный народ заставляют забыть о возмутительных привилегиях, которые обеспечивают положение паразита, безнаказанно эксплуатирующего его труд и наживающегося на его нищете.

Левая рука Ломбарди, всегда почему-то скрывавшаяся под перчаткой, казалась неподвижной, и эта особенность делала его облик еще более зловещим. Вспоминались герои полицейского романа, которые обрели популярность благодаря Морису Леблану.

Каждый вечер он собирал у себя дома несколько страстных любителей картежной игры, и они играли до самого рассвета, делая крупные ставки.

Репичи был там своим человеком и проигрывал, как говорили, большие суммы. Ломбарди оказывал ему знаки особого расположения, но исподволь, прикидываясь бескорыстным другом, дающим благоразумные советы, способствовал его разорению. Он страстно мечтал прибрать к рукам электростанцию, чтобы пристроить туда своего сына, двадцатишестилетнего бездельника, временно получившего стараниями отца должность в местной администрации.

Но Репичи, наделенный тонким чутьем, разгадал намерения престарелого корсиканца, когда тот предложил ему себя в качестве кредитора, посоветовав отказаться от услуг заимодавцев.

Конечно, они его обирали, но, будучи неспособными взять предприятие полностью на свой счет и опасаясь потерять возможность столь выгодно помещать капитал, они проявляли уступчивость и соглашались с отсрочками платежей. Кредиторы были заинтересованы в том, чтобы «топить» Репичи.

Самым крупным среди них был негус Тафари (будущий Хайле Селассье), которому Репичи задолжал триста тысяч франков; эта сумма была им получена для создания новых предприятий в Дыре-Дауа: цилиндрической мельницы и еще одной электростанции. Августейший кредитор также с вожделением поглядывал на электростанцию в Джибути, но не торопил события, а ждал своего часа, когда можно будет поставить должника на грань краха, неожиданно потребовав возмещения долга.

Угрожавшая ему опасность заставила Репичи искать другого ростовщика, чтобы избавиться от дамоклова меча. Тогда-то Ломбарди любезно предложил ему свои услуги, но подозрительный итальянец, почуяв недоброе, решил обратиться ко мне.

Он запросил у меня пятьсот тысяч франков с залоговой гарантией на завод в Джибути. Функции посредника исполнял Мэрилл; он испытывал большую гордость от того, что может всем показать, что его «друг Монфрейд», к которому до сих пор все относились как к полунищему искателю приключений, вдруг оказался могущественным капиталистом.

Поскольку мой образ жизни нисколько не изменился с тех времен, когда я торговал ружьями на аравийском побережье, жители Джибути недоумевали: как мог этот человек, который путешествовал в третьем классе, жил в Обоке почти как туземец, этот чудак, отправлявшийся неизвестно куда на своем паруснике, одолжить Репичи пятьсот тысяч франков? Это наводило на мысль о состоянии гораздо более внушительном, и вскоре возникла легенда о сокровищах Монте-Кристо. Простодушные люди, естественно, строили самые фантастические догадки о происхождении богатств, словно я был для них воплощением Арсена Люпена.