Скотт захотел познакомить нас с Зельдой и пригласил на обед к себе домой, в темную, мрачную, неуютную квартиру на улице Тильзит. Зельда нас с Хэдли очень удивила, она без конца вмешивалась в разговор, неуместно и некстати вставляя свои собственные замечания. Например, что Скотт очень много времени посвящает своей работе, но у нее это вызывало не понимание и поддержку, а обиду, она ревновала его к письменному столу, как к коварной любовнице.
Скотт познакомил меня с приятелями из своей компании, такими же любителями разгульных приключений, как и он сам. Одной из самых популярных фигур в этом обществе была леди Дафф Твисден, классическая героиня английского романа, которая сбилась с пути. Внешность у нее была экстравагантная, шик тоже экстравагантный, а уж язык и способность поглощать спиртное и вовсе сверхэкстравагантны. На уложенных гладкими волнами белокурых волосах – мужская шляпа набекрень, твидовый костюм мужского покроя, и при этом она почему-то нравилась мужчинам. Жила леди Дафф отдельно от мужа, сэра Роджера Томаса Твисдена, десятого баронета и, как она утверждала, солдафона и садиста. Он-де постоянно ее унижал на людях, глумился над ее внешностью, над ее родными, над ее умственными способностями, считал глупой курицей и невеждой. Говорил, что у него никогда не будет от нее наследника, что он сам не понимает, зачем на ней женился, и никогда с ней не спал. Ни единого раза. А развода все равно не давал. Напивался как свинья в своем огромном поместье, закатывал грандиозные приемы, гостей в роли хозяйки принимали каждый раз разные женщины, а он заявлял, что не знает, где она находится, и вообще, есть она на свете или нет. Но ей плевать, говорила Дафф, она ежемесячно получает от него денежное содержание, хотя на месяц ей его и не хватает. Это обидно и унизительно, зато ее обожают Гарольд и Пэт, ей их обожание необходимо, говорила она, к тому же они восполняют недостающие средства.
Я спросил Эрнеста, кто такие Гарольд и Пэт, и он объяснил, что Гарольд Либ был из очень богатой семьи, которая жила в Нью-Йорке, выпускник Принстона, выступал за университет в команде боксеров и борцов. Имел литературные склонности, даже основал в Париже журнальчик, который назвал «Метла». Был до одержимости влюблен в Дафф и жутко ревновал ее к Пэту, с которым та проводила половину выходных, чередуя его с Гарольдом.
Пэт Гатри, десятиюродный кузен Дафф, был на редкость вредный субъект, почти всегда в подпитии, рассказал Эрнест, он регулярно поддерживал Дафф из тех денег, что ему присылали из дома.
Эта троица была неразлучна, рассказывал Эрнест, несмотря на то что Пэт и Гарольд постоянно грызлись.
– Они частенько приглашали меня с собой, когда я заканчивал писать. А писал я по утрам или на столике в «Клозери де Лила»[8] – это было очень хорошее кафе рядом с нашим домом, – или в комнатенке, которую снимал в старой гостинице, на шестом этаже без лифта, а потом встречался с ними в кафе «Селект» – они любили проводить там время. Фицджеральд иногда приглашал эту троицу и нас с Хэдли поужинать, а однажды пригласил еще двух сестер, Паулину и Джинни Пфайфер.
– Так вот, значит, как вы познакомились с Паулиной? Ну и как она вам показалась?
– Первое впечатление? Маленькая, плоскогрудая, совсем не такая привлекательная, как ее сестра. Паулина недавно приехала в Париж и работала в журнале «Вог», выглядела так, будто сошла со страниц этого самого журнала. Последний крик моды. Короткая стрижка под мальчика – тогда это только вошло в моду, – короткое платье с плиссировкой по подолу, нити жемчуга до колен, бижутерия, румяна, ярко-красная помада. Сказала, что училась в школе конгрегации визитандинок в Сент-Луисе, это неподалеку от дома, где жила Хэдли.
Я после того ужина о Паулине ни разу и не вспомнил. В моей жизни была только одна женщина, Хэдли, ее пышное тело и ее пышная грудь, ее длинные, ниже плеч волосы, платья по щиколотку с длинными рукавами, никаких побрякушек, никакой косметики. Я обожал смотреть на нее, чувствовать ее рядом с собой в постели, и больше мне никто не был нужен. Она жила рядом со мной и любила то же, что любил я: кататься на лыжах в Австрии, устраивать пикники на траве во время скачек в Отейле, не спать всю ночь во время велогонок на Велодроме, подкрепляясь сэндвичами и кофе из термоса, ездить в альпийские деревушки, когда проходит «Тур де Франс», ловить рыбу в Ирати, смотреть бои быков в Мадриде и в Памплоне, совершать пешие прогулки в Шварцвальде. Хоть я после встречи с Паулиной ни разу о ней не вспомнил, она, как мне потом довелось узнать, сразу же сделала на меня ставку и начала строить планы, плести интриги, придумывать всякие уловки и ухищрения.
– Как она вошла в вашу жизнь? – спросил я.
– Наверное, всё началось в тот вечер у Фицджеральдов, когда Паулина и Джинни разговорились с Хэдли. Хэдли рассказала им о Бамби, и они попросили позволения навестить нас. И, конечно, навестили. Принесли Бамби игрушки из шикарного детского магазина на улице Сан-Оноре. Паулина очень расположилась к Хэдли, приглашала ее пить с ней чай в «Отеле Крийон», водила на показы мод, приносила модные журналы и книги. Случалось, я встречал Паулину и Джинни в баре «Динго», когда заглядывал туда со Скоттом или Дос Пассосом пропустить рюмочку, и они иногда подсаживались к нам. Джинни была гораздо привлекательней, чем маленькая, похожая на мальчишку Паулина. Сестры щеголяли модными жаргонными словечками и курили сигареты в мундштуках из слоновой кости. Джинни неизменно сопровождала какая-нибудь подружка, которая смотрела на нее обожающим взглядом, и это сужало поле боевых действий. Интересно, думал я, лесбиянство у них в роду? Впрочем, какая разница. Сестры были остроумны, всегда в курсе последних новостей, но мне все это было безразлично. Наш брак с Хэдли был незыблем.
Они начали заглядывать в мой рабочий кабинет в конце дня – в голую крошечную комнатенку, которую я снимал в старой дешевой гостинице на шестом этаже – sans[9] лифт, sans отопление, sans почти все на свете. Они заманивали меня в кафе за углом и наполняли смехом, шутками, весельем день, который я считал неудачным, прожитым зря. Потом Джинни перестала приходить, приходила одна Паулина – с головы до ног последний крик моды, жизнерадостная. Она начинала восхищаться мною, ну и, конечно, это было приятно после изнурительного рабочего дня. Она нежно привязалась к Бамби – или делала вид, что привязалась, – приходила к нам поиграть с ним, водила его в кукольный театр в Тюильри на представления «Панч и Джуди», предлагала посидеть с ним, если мы с Хэдли захотим куда-то пойти, но при всем нашем безденежье мы ни разу не воспользовались ее любезностью, потому что идти куда бы то ни было нам было не на что.
Паулина приглашала нас в ресторан, обещая, что с Бамби посидит Мари Кокотт, однако она знала, что Хэдли ни за что не оставит Бамби на целый вечер, и еще она знала, что Хэдли будет уговаривать меня пойти в ресторан без нее.
Естественно, у меня в кармане не было ни гроша, и, естественно, если я все-таки соглашался пойти, платила Паулина. Она была умна, интересна, умела добиваться своего. Как все очень богатые женщины, она не понимала, что существует слово «нет». Клан Пфайферов владел городком Пигготт в штате Арканзас. Отцу Паулины принадлежали банк, хлопкозавод, а также кукуруза, пшеница, соевые бобы и все то, что выращивали его фермеры-арендаторы. Плюс сеть аптек и много чего еще – может быть, весь Арканзас. А ее дядюшка Гас был и того богаче, ему принадлежали парфюмерный дом «Ричард Хаднат Перфьюм», фармацевтическая фирма «Слоанз лимитед», компания «Уорнер Фармасьютикалз» и еще бог знает сколько фирм, производящих такое же дерьмо. Детей у Гаса не было, и на Паулину он разве что не молился, исполнял все ее самые немыслимые желания, стоило ей заикнуться.
Я спросил Эрнеста, как он чувствовал себя рядом с такой богатой особой, при собственной-то бедности.
