Он сказал, что да, те самые, плюс еще один новый, завершающий, и в нем-то как раз вся соль.

– Но ведь эти ваши наброски – лучшее, что когда-либо было написано о Париже, – возразил я.

Прилетев как-то раз в Париж, мы с Эрнестом остановились в отеле «Ритц» (именно тогда фонд «Хем – Хотч» выиграл на скачках в Отейле, поставив все деньги на явного аутсайдера, который в результате пришел первым, причем ставки были 27:1), и, обедая с нами в один из дней, Шарль Ритц, ставший владельцем отеля после смерти своего отца Сезара, сказал Хемингуэю, что совсем недавно, когда они ремонтировали подсобные помещения, был найден чемодан Гуччи, который Эрнест оставил у них еще в тридцатые годы. Этот чемодан Гуччи сам сделал для Хемингуэя, и Эрнест страшно обрадовался, что он вынырнул из небытия. Мы открыли чемодан в кабинете Шарля и обнаружили в нем среди всего прочего несколько школьных тетрадей, в которых Эрнест делал записи о Париже двадцатых годов, о людях, с которыми был дружен или знаком в те далекие времена. Эти записи Эрнест тогда же отдал мне и попросил прочесть. Сколько в них было блеска, поэзии, глубины, грубой правды, и как это было ново, необычно! Вот уж истинно рука великого мастера – так до него еще никто не писал о Париже и о замечательных людях, бывших его блистательными современниками.

В дверь постучали, и вошла сестра Сьюзан. Она сказала, что Эрнеста ждет врач: нужно сделать какие-то анализы, но много времени это не займет. Эрнест взял со своего импровизированного письменного стола пачку листов и протянул мне, чтобы я читал, пока его нет. Сказал, что этой главы я не видел, она будет завершающей, в ней все самое важное.

Я придвинул стул к окну и начал читать фрагмент, который Эрнест мне оставил, – он назывался «С Парижем не расстаются». Текст очень сильно отличался от тех других фрагментов, которые я читал тогда в отеле «Ритц», где Эрнест рассказывал о парижских кварталах и о людях, с которыми был дружен в те времена, и прежде всего о Гертруде Стайн, Сильвии Бич, Форде Мэдоксе Форде, Эзре Паунде, Скотте Фицджеральде… Было очевидно, что фрагмент, который я сейчас читал, задуман как завершающая глава книги, а отличие заключалось в том, что это был и гимн, и реквием по его нищей, но счастливой жизни в Париже в те далекие годы, повесть о том, как он сам эту жизнь разрушил и почему это произошло.

Словом, это было пламенное признание в любви к его первой жене Хэдли, тоска по тем годам, когда они жили на четвертом этаже в доме без лифта на улице кардинала Лемуана, и потом, уже с их сыном Бамби, на улице Нотр-Дам-де-Шам, в доме 113, на втором этаже, где во дворе была лесопильня, и Хэдли, надев на себя несколько свитеров, играла в ледяном подвале соседней кондитерской на стареньком пианино, которое Эрнест взял для нее напрокат.

Эрнест с восторгом вспоминал в этом фрагменте и об их авантюрной поездке в Австрию, в Форарльберг, о том, как они учились кататься на лыжах в Шунсе, как жили в гостинице «Таубе», где в номерах были огромные окна, огромные кровати с прекрасным бельем и пуховыми одеялами, а утром подавали восхитительный завтрак – огромные чашки кофе, свежайший хлеб, джем, яйца, вкуснейшую ветчину… а потом еще была красивейшая старинная гостиница «Мадлевен-Хаус», и там они спали, крепко обняв друг друга, на огромной кровати под пуховым пледом, крепко прижавшись друг к другу, а окно было распахнуто настежь, и звезды были совсем рядом.

И вдруг, рассказывая о романтической молодости, когда они с Хэдли были бедными, но счастливыми, Эрнест начал объяснять, что случилось с этой прекрасной идиллией, когда в их жизни появились богачи – их косяк привела рыба-лоцман, хотя никаких имен он не называл, ни косяка богачей, ни рыбы-лоцмана. Когда двое по-настоящему любят друг друга, писал Эрнест, они притягивают к себе богатых людей, но он и Хэдли были слишком простодушны и не умели себя защитить. Очарованный своими новыми знакомыми, Эрнест, как он сам признавался, совсем потерял разум, стал похож на охотничью собаку, которая бежит за всеми, у кого есть ружье.

И самое главное – среди этих новых богатых знакомых Эрнеста оказалась некая незамужняя дама, которая возжелала заполучить Эрнеста и, стараясь всеми способами втереться в его жизнь, подружилась с Хэдли, чтобы разрушить их брак изнутри. Эрнест сознавался, что ему льстило внимание этих двух женщин и что, на свою беду, он любил их обеих.

И пока он еще жив, ему было очень важно рассказать в этой последней главе, какое горе он сам себе причинил, позволив уйти от себя женщине, которую одну в своей жизни только и любил по-настоящему. Он так всегда и любил двух женщин одновременно – это проклятие тяготело над ними всю жизнь. И когда он чудом остался жив после крушения самолета, он решил вернуться в далекие двадцатые годы, когда впервые приехал в Париж, и заново пережить трагедию, которая длилась так долго и отравила ему радость от публикации его первого романа «Фиеста». И он ее пережил, рассказывая обо всем мне: это дало ему возможность хотя бы отчасти принять прошлое. И все же до конца его жизни эта трагедия оставалась кровоточащей раной, Эрнест так и не смог с ней смириться, не помогали ни слава, ни восторженное признание его таланта, ни деньги.

Пока Эрнест был у своего врача, я прочел главу дважды и стал осмысливать прочитанное. Меня удивило, что, всматриваясь в те годы, когда он жил в Париже, оценивая людей, обстоятельства, успехи и неудачи, радости и разочарования, жизнь с Хэдли, которую он вспоминал с такой нежностью, он опустил много важных эпизодов и подробностей, как, например, «договор о ста днях», о котором он мне однажды рассказывал. Может быть, его истерзанный ум не сумел охватить полную картину, или помешали мучения, которые он преодолевал, пытаясь писать. Не исключено и другое: он доверил мне рассказать за него о трагической развязке, к которой привела его любовь к двум женщинам одновременно, – путаница, из которой он не смог выбраться за всю жизнь.

В дверь постучали, вошла сестра Сьюзан и сказала, что Эрнесту должны еще несколько раз измерить артериальное давление, это займет столько-то времени, поэтому, если я хочу подождать его в холле, она меня туда отведет, там мне будет удобнее. Но я сказал, что лучше подожду его здесь.

И, сидя у окна с последней главой его рукописи на коленях, я стал вспоминать о крушении самолета – вернее, о крушении двух самолетов, – что стало причиной моей с Эрнестом встречи в 1954 году в Венеции, в отеле «Палаццо Гритти».

Уганда, Африка, 1954 г.

Обломки самолета, потерпевшего крушение. Первая из двух авиакатастроф, которые пережил Эрнест Хемингуэй. (Ernest Hemingway Collection at the John Fitzgerald Kennedy Presidential Library and Museum in Boston.)

Утром 25 января 1954 года мир облетела весть, что Эрнест Хемингуэй и его жена Мэри погибли при крушении самолета в Уганде, в Национальном парке «Водопад Мёрчисон», вызвав взрыв всеобщего горя и наводнив страницы газет некрологами. Но очень скоро после сообщения о трагедии появилось опровержение: Эрнест неожиданно, чудесным образом вышел из джунглей возле Бутиабе с гроздью бананов в одной руке и с бутылкой джина «Гордонс» в другой. Корреспондент «Ассошиэйтед пресс» написал в своем репортаже, что, когда ошеломленные журналисты бросились к Эрнесту брать интервью, он ответил: «Я счастливчик, мне всегда везет».

Однако через несколько часов выяснилось, что везет ему не всегда. К месту крушения за Эрнестом и Мэри послали спасательный самолет «Де Хэвилленд Рапид», он должен был доставить их обратно на базу в Кении, однако упал при попытке взлететь и загорелся, и во время этого второго крушения Эрнест сильно пострадал.

Я рассылал телеграммы куда только можно, пытаясь его найти, и наконец получил от него ответную, в которой он просил меня позвонить ему в Венецию, в отель «Палаццо Гритти». Я в это время находился в Гааге, куда приехал взять интервью у королевы Беатрис и ее штатной прорицательницы, с которой королева советовалась о государственных делах.