И черное на алом. Запах крови, бой часов, закат…

Вместо ответа на приветствие, вместо заученного учтивого поклона, даже вместо крика: «Вы?! Соболезновать? С ума сошли?!» Элиза, снова удивив даже сама себя, почему-то сказала:

– Вам должно быть лет пятьдесят, если я не ошибаюсь. Очень молодо выглядите.

Они были почти одного роста. Элиза смотрела на него в упор, не моргая. Ее взгляд – ненависть, вызов, отчаяние, разбивался об утонченную вежливость.

– Повезло с наследственностью, – едва заметно улыбнулся фон Раух. – Я пришел сообщить, что с вас сняты все подозрения. Павел Николаевич действовал один, вы действительно ничего не знали об его планах. Наказание за покушение на высшее должностное лицо в империи – гражданская казнь, она была совершена. Все его имущество подлежит конфискации, подробный перечень в уведомлении. Еще раз – мои соболезнования. Все конфискованные бумаги и личные вещи вашего отца вам вернут.

Он протянул Элизе длинный плотный конверт, коротко поклонился и направился к выходу.

Проходя мимо, фон Раух снова бросил взгляд на портреты.

Элиза остро пожалела, что в руке нет пистолета. Очень хотелось выстрелить в затылок, точно в основание короткой косички его щегольской прически. Она и не знала, что может – вот так. Ярко, до мелочей представить звук выстрела и отдачу пистолета. Брызги крови и мозги разлетаются по стенам и попадают на портреты, становясь языческой жертвой прекрасным мертвым дамам… И фрейлины довольно улыбаются ей искусно прописанными лицами.

Фон Раух не обернулся, только чуть дернул головой, как будто на затылок сел надоедливый комар.

Секунд через десять после его ухода Элиза с трудом разжала сведенные судорогой пальцы, заломившие край конверта, и развернула уведомление.

На официальной бумаге не было ни слова о том, что теперь с Павлом Луниным. Гражданская казнь – это лишение дворянства, переломленная шпага над головой, и казненный становится никем. Это даже не смерть, мертвого можно вспоминать, его имя остается в сословных книгах, есть могила в фамильном склепе, есть день поминовения. После гражданской казни человек стирается целиком, не «был – и нет», а просто «нет». Так стерли старшего сына императрицы Изольды за попытку покушения на царственную матушку… Теперь и Павла Лунина стерли, как мел с доски.

Элиза была уверена, что отец не умер там, в залитой кровью комнате. Когда ее выводили, она чувствовала – жив, и у него хватит сил справиться с раной. Элиза не знала, на чем основана уверенность, но была убеждена, что все так и есть. Может быть, она просто очень хотела этого? Могло, конечно, случиться что угодно. Но если бы отец был мертв, ей бы отдали тело. Тем не менее, она не получила ни сообщения, ни приказа явиться за покойным, ничего.

Или письмо просто задержалось?

Всплеск ненависти встряхнул Элизу. Ей больше не хотелось сжаться в комок в кресле перед портретами, ждать и на что-то надеяться. Нужно было жить дальше.

Как? Неизвестно.

Но сначала нужно выяснить, что с отцом. И понять, что заставило его кинуться с ножом на канцлера.

Из открытого окна она услышала, как по двору простучали копыта сразу нескольких лошадей.

– Барышня, – поклонился вошедший дворецкий, – неужели все закончилось? Уехала охрана, только коробку с бумагами вам оставили.

– Да, – медленно проговорила Элиза. – Это – закончилось.

Она поднялась обратно в кабинет отца. Велела принести туда же все бумаги, отпустила слуг и еще раз очень внимательно перечитала уведомление.

Казна конфисковала имения, дом в Гетенберге и счета в банках. Суммы…

Что?! Писарь ошибся? Не может быть!

Элиза крепко зажмурилась, потрясла головой и снова посмотрела на аккуратные строчки.

На отцовских счетах не было денег. Совсем. Если собрать все жалкие гроши остатков, хватило бы, наверное, на ужин в узком кругу. На два уже вряд ли.

Отец зачем-то вывел все деньги из банков перед тем, как совершить покушение? Он кому-то за что-то заплатил? Его шантажировали?!

Почему он ничего не рассказал ей, своей единственной дочери?

«Это скучно для юной барышни, – вспомнила она его слова. – Не забивай свою красивую головку сложными цифрами…». И жесткий смешок: «Волос долог – ум короток».

Отец никогда и ничего ей не говорил. Отмахивался на вопросы, высмеивал наивный интерес, не воспринимал всерьез. Она заказывала платья, шляпки и букеты, составляла меню обедов, рассылала приглашения на свадьбу, изводила ювелиров требованиями подобрать камни нужных оттенков и никогда не спрашивала, хватит ли денег заплатить по счетам. Казалось, их богатство – что-то само собой разумеющееся, вечное, как фамильный герб, как галерея портретов предков, как имения и замки, как имя!

У отца больше нет имени. И замков нет… Ничего нет.

Еще надеясь на что-то, Элиза вытряхнула на стол документы из коробки. Схватила первый, попавшийся под руку. Это оказалась закладная на одно из поместий. Крайний срок выплаты – десятое сентября, через неделю. Она отбросила бумагу, взяла следующую…

Примерно через полчаса ей стало окончательно ясно – отец был разорен. Полностью. Долги превышали все возможные доходы, и к концу сентября они оказались бы на улице, если не в тюрьме.

Он не говорил об этом с дочерью, и сейчас Элизе пришлось догадываться, что случилось. Она вспоминала последние пять лет – рассказы о Войне принцев, газетные статьи, императорские указы, обмолвки отца… Как она раньше-то не поняла?!

«Не хотела задумываться, – грустно ответила Элиза сама себе. – Слепо верила отцу… Меня интересовали наряды и кавалеры, а не реальное положение дел!»

***

Пять лет назад скончалась императрица Изольда. Умерла во сне, тихо, совсем не так, как жила. Ее старший сын и наследник всего-то пару лет не дождался трона, попытался совершить переворот и был казнен. Младший задолго до смерти матери отрекся от всех прав и пропал. Говорят, постригся в монахи. Наследниками остались дети Ульриха.

Императором должен был стать старший внук Изольды Константин, но перед смертью она объявила последнюю волю – отдать трон Александру.

Потом кто-то говорил, что завещание было подлогом, а кто-то клялся в его подлинности. Империя раскололась на два лагеря. После серии кровопролитных битв и мелких стычек началась такая неразбериха, что сам черт сломил бы голову, разбираясь в хитросплетениях войны двух императорских армий, баронов, объявивших свою независимость, стремящихся к вольности городов и обычных разбойничьих банд, расплодившихся в огромных количествах.  Кто первый назвал этот кровавый ад красивой фразой: «Война принцев» – неизвестно. Но прижилось.

Павел Лунин в деталях взаимоотношений сторон и не пытался разобраться – голову бы сохранить. Но не сумел удержать сына. Брат Элизы горячо поддержал принца (Императора!) Александра и сложил голову в битве при Гарце.

Элиза тогда воспитывалась в монастыре под Гетенбергом. О течении войны она почти ничего не знала – монашки строго следили за тем, чтобы никто из подопечных не получал лишних известий. Ее вызвали в столицу только на похороны брата.

Мама… Она простудилась на кладбище, под ледяным ливнем. Не стоило так долго стоять над могилой единственного сына, воспаление легких не шутки.