Он выпил и, немного ободрившись, продолжал:

— На берегу меня встретили островитяне. И произвели меня в вожди.

— Ничего нет удивительного, — равнодушно сказал Притчард. — Вообразите простых неискушенных дикарей, к которым торжественно приезжает человек на акуле.

— Шесть рюмок портвейну! — заявил Картер. Он откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами. Но через минуту в глазах его опять зажглось вдохновение.

— Я очень гуманный человек, — сказал он задумчиво. — А у дикарей были дурные привычки, привитые им жрецами. И в тот же день у меня вышел с жрецами конфликт. Можете себе представить, — конфликт окончился потасовкой, и я позорно бежал.

Я стремительно бросился к холмам, а за мной с воем и криками неслась целая толпа. Я бешено мчался, с трудом преодолевая крутые склоны холмов, а дикари неслись по пятам. Я чувствовал, как трещат мои легкие, и сердце наполовину пробило грудную клетку, бешено колотясь о ребра. Есть же предел силам человеческим, и я его превзошел!.. Я упал мертвым.

У Притчарда отвисла челюсть.

— Э! — побледнел он. — Вы говорите… вы хотите сказать: упал замертво?

— Ничего подобного. Мертвым, — твердо ответил Картер. — Я упал мертвым. Да… Через два дня мое истерзанное тело сварили и съели.

Притчард молчал. Затем вздохнул и позвал слугу:

— Бутылку портвейна. — слабым голосом сказал он.

Он повернулся ко мне, и в первый раз за весь вечер его лицо озарилось улыбкой.

— Мне нравится ваш друг Картер, — сказал он. — Это… это необыкновенный герой!

Крупная добыча

Я взглянул льву прямо в глаза. Он находился от меня на расстоянии около двадцати футов и не двигался. А носорог был еще ближе и тоже не двигался. Роговым рылом он метил в самую середину моей крахмальной рубашки. Надо было что-то предпринять. Я позвонил и потребовал еще одну бутылку имбирного пива.

— Мне всегда делается не по себе, когда я поднимаюсь по лестнице и вижу, как они уставились на меня! — заметил мне старый лакей. — Они совсем, как живые, не правда ли, сэр?

— Совсем! — согласился я со вздохом.

Лакей покачал седой головой.

— Они плохо действуют на тех членов клуба, которые выпили больше того, что полагалось бы. Знаете ли, сэр, в прошлом месяце я лично подобрал трех джентльменов, которые наткнулись на этих животных и от неожиданности свалились с лестницы.

Я сидел и пристально смотрел на льва и носорога. Большой университетский клуб, где я состою членом, очень гордится своей коллекцией крупных зверей, застреленных выдающимся питомцем этого университета, освежеванных его собственными руками и, возможно, им же самим и выделанных в чучела. В столовой буйволы и лоси взирают на вас свирепыми стеклянными глазами, пока вы кушаете яйца. В комнате для письма антилопы и гну заглядывают через ваше плечо и следят за тем, как ваше перо движется по бумаге. Там, где в более снисходительную эпоху помещался бар, а со времени введения «сухого» закона устроена молочная, индийский леопард угрожающе скалит зубы на прибор для отделения сливок от молока. А лев и носорог украшают собою небольшую диванную.

Продолжая созерцать самого красивого и самого безобразного из зверей, я заметил, что посетитель клуба, сидящий в соседнем с мною кресле, смотрит на них так же пристально и задумчиво, как и я. Я взглянул на него искоса. Полулысая голова, большие грустные глаза и типичная для жителя большого города бледность лица. На вид ему казалось лет сорок. На коленях у него лежала открытая книга.

Заметив, что я гляжу на него, он кивнул мне. Поспешно порывшись в памяти, я решил, что, должно быть, встречал его несколько лет тому назад. Очевидно, один из случайных знакомых по клубу, когда обычно происходит такой разговор:

— Как поживаете?

— А как вы?

— Не правда ли, как здесь жарко?

— Да, не правда ли?

— Однако, мне надо бежать. Я и так уже запоздал. Рад был познакомиться с вами. До свиданья.

— До свиданья.

Затем с месяц или больше, встречаясь в клубе, вы испытующе смотрите друг на друга. Он не заговаривает с вами, так как не вполне уверен, что вы — тот человек, с которым его познакомили. А вы не заговариваете с ним по той же самой причине. И на этом ваше знакомство кончается.

Так и теперь я ответил обычным кивком. Мне смутно мерещилось, что фамилия его Дэгдэл или Хиат.

— Когда-нибудь охотились на них? — спросил он.

— Нет, никогда. А вы?

— Тоже нет. Всегда хотелось, да не представлялось случая.

— И со мной то же самое.

Он протянул мне несколько скептически, как мне показалось, книгу, которую только-что читал.

— Читали вы это?

Я взглянул. Книга оказалась одним из тех описаний чудес с ружьем и камерой, какие считает своим долгом написать каждый охотник на крупного зверя. Насколько припоминаю, называлась она «Лицом к лицу с царем животных» и принадлежала перу майора А. Б. Дэффа, члена Королевского Географического общества, заслуженного исследователя и охотника и т. д.

— Да, читал, — ответил я. — Пожалуй, я перечитал большинство подобных произведений. Этот малый — превосходный стрелок.

— Либо превосходный враль! — отозвался Дэгдэл или Хиат. И с горечью в голосе добавил: — Счастливец!

— Вам бы хотелось поохотиться?

— А вам хотелось бы иметь биллион долларов? Я даже и во сне вижу охоту.

— Вы хороший стрелок?

— Нет! Однажды я сбил восемь глиняных трубок из десяти в стрелковом тире на Бродвее. Вот и весь мой стрелковый опыт. — Он посмотрел на льва и вздохнул. — По существу говоря, я — не охотник. У меня нет желания непременно убивать. С меня было бы достаточно просто видеть зверей в их родной обстановке, выслеживать их и делать моментальные фотографические снимки. Охотничьи приключения — вот что меня манит.

— Ну, что же, — заметил я, — насколько мне известно, кет такого закона, который препятствовал бы вам поехать в Африку и свалить пару слонов, страусов и кого вам еще заблагорассудится.

Он рассмеялся коротким ироническим смехом.

— По-вашему, нет? А как насчет законов экономики? Я прикован к Нью-Йорку. Люди моей профессии — я счетовод — не могут ездить в увеселительные поездки по Африке, даже если у них есть деньги. А у меня не хватит средств купить даже мелкой дроби для стрельбы по воробьям.

— Ну и я в таком же положении.

— Вам тоже хотелось бы поохотиться?

— Не совсем так. Моя мечта — попутешествовать. Меня манит не столько охота, сколько невиданные мною города и страны. Китай, Япония, Бирма, Сингапур, Калькутта, Каир…

— Перестаньте! Что проку бесплодно мечтать. Мы прикованы к этому городу. По крайней мере, я. Посудите сами: разрешение на охоту в британской Восточной Африке стоит сто фунтов, то-есть, почти пятьсот долларов. Дорога туда и обратно — другую тысячу, не меньше, даже если бы вы проделали часть пути вплавь. Самый дешевый «сафари» с носильщиками и проводниками и всем прочим снаряжением обойдется еще в тысячу. По средствам ли это человеку вроде меня, получающему скромное жалованье и живущему в Нью- Йорке, где съесть пару блинов стоит полдоллара, а подышать свежим воздухом — десять центов!

— По-видимому, единственное, что остается таким людям, как мы с вами, это стать философами и находить во всем хорошую сторону.

— О, ради бога, не приводите подобных самоутешений, — перебил он. — Вот я жажду приключений, ярких ощущений, трепетных охотничьих впечатлений, а что я могу поделать? Читать и мечтать. И только! Но сейчас мне этого уже мало. Может ли человек удовлетворить свой аппетит, глядя на заманчивую фотографию зажаренного индюка? Ответьте мне.

— Очевидно, нет.

— Признаюсь вам, это желание становится моей навязчивой идеей. Я так часто бывал во всех оружейных магазинах города и разглядывал охотничьи ружья, что приказчики считают меня сумасшедшим и я боюсь беспокоить их дальше. То же самое со складами фотографических принадлежностей. И в зоологическом саду то же. Если я буду и впредь там околачиваться, они посадят меня в клетку. — Он окинул взглядом льва, носорога и свою книгу. Порой я впадаю в такое отчаяние, что готов пустить себе пулю в лоб.