Сквозь открытое окно Чэд видел сверкающий золотом песок пляжа и широкую полосу прибоя, мягко накатывающего на пологий берег. Справа, вдали, виднелись холмы и светлый изгиб дороги, по которой должен был прийти Ларри. В пляжном домике было нестерпимо жарко. Только вентилятор приятно обдавал сильной струей прохладного воздуха разгоряченное лицо Чэда. Он сидел без пиджака, с закатанными рукавами рубашки, положив перед собой на столе сильные мускулистые руки с зажженной сигаретой между пальцами.

В большом теле Чэда угадывалась мощь. А его лицо, с черной ленточкой усов над волевым ртом, с немного тяжеловатым подбородком, выдвинутым вперед, и голубыми глазами, было красиво, хотя и стало коричневым от постоянного пребывания на воздухе.

Чэд дотянулся до бутылки скотча и на четверть наполнил бокал. Пить стал приятную влагу медленно, глотая не сразу, а смакуя. До прихода Ларри оставалось еще два с половиной часа. Чэд рассчитал, что запись на магнитофон займет два часа, и еще тридцать минут останется в запасе. Значит, времени было достаточно, чтоб подготовиться к появлению Ларри.

Чэд отпил еще немного скотча, отодвинул стул и встал, приглаживая густые черные волосы. Затем заставил себя посмотреть на диван, стоящий у противоположной стены комнаты.

Луч света падал на лежащую на спине мертвую женщину. Ее голова и плечи свешивались через валик дивана, и их не было видно. Чэд был рад этому: распухшее сине-черное лицо с застывшим взглядом и высунутый из широко открытого рта язык – ужасающее зрелище. Мужчина отвел взгляд от дивана и подошел к тому месту, где оставил гаечный ключ, взятый им из багажника машины. С инструментом вернулся к столу и положил его так, чтобы можно было легко дотянуться. После этого уселся и вновь закурил. Некоторое время задумчиво смотрел на магнитофон, затем его мысли вновь вернулись к женщине, лежащей на диване. Он не мог забыть тот безумный страх, отразившийся в ее глазах, когда он сильно сдавил ей горло.

– Ну-с, приступим, – сердито произнес он вслух. – Все кончено, она мертва. Теперь ты должен подумать о себе: твое положение весьма незавидно. Так что возьми себя в руки и займись делом.

Чэд выпрямился и включил магнитофон. Лента пришла в движение. Наклонившись к микрофону, он начал медленно и разборчиво произносить слова, так же неторопливо лента перематывалась с одной бобины на другую.

«Лично Джону Харрингтону.

Мистер районный прокурор, я делаю признание в убийстве, совершенном мной, Чэдом Винтерсом, в Клифсайде, Литл-Иден, Калифорния. Дата – 30 сентября, время 2 часа 45 минут дня…»

Винтерс сделал паузу, взглянул на золотой песок и голубые волны Тихого океана, мерно накатывающиеся на берег. Затем поставил стул поближе к столу и продолжил:

«Довольно просто рассказать об убийстве и о причине, по которой я его совершил, и почему лейтенант Леггит не арестовал меня сразу, как только узнал, что это убийство. Но за всем этим скрывается нечто большее. Я хочу, чтобы вы имели ясное представление о том, с чего все началось и почему закончилось так трагически.

Немного терпения, мистер прокурор, и вы услышите факты, которые действительно вас заинтересуют. Я обещаю, вам не придется скучать…»

В мае прошлого года я сидел на своем рабочем месте в главной конторе «Пасифик-банк корпорейшен», занимаясь своими прямыми обязанностями. Я был рядовым банковским клерком, причем, если говорить честно, эта работа явно не соответствовала моему характеру. Сидеть на одном месте и смотреть на чужие деньги, не имея и цента собственных, – занятие удручающее.

В это прекрасное майское утро я получил пять писем. Четыре из них были от моих кредиторов, которым я задолжал приличные суммы. В них они угрожали сообщить об этом моему непосредственному начальнику. А пятое – от девицы, написавшей, что она беременна, и спрашивающей, что я думаю по этому случаю.

Я не волновался по поводу девушки: с ними я всегда хорошо ладил. Но вот кредиторы… Те могли создать мне некоторые трудности. Я так часто с ними объяснялся, что знал наверняка: никакие мои отговорки уже не помогут. Мне необходимо где-то раздобыть денег, иначе я рисковал в два счета вылететь из банка.

Не оставалось ничего другого, как идти к ростовщику. Не самый лучший выход из положения. Я однажды уже попадал в их лапы и даже давал себе зарок не связываться с ними. Придется нарушить слово, ничего не поделаешь: деньги мне были нужны позарез. Я уже было собрался взять в руки телефонную книгу, чтобы отыскать номер Ловенштайна, как вдруг телефон сам пробудился к жизни.

– Винтерс, – ответил я уверенным тоном, так как, хотя и занимал в банке одну из самых маленьких должностей, предпочитал говорить с апломбом, игнорируя этот факт.

– Мистер Винтерс, не могли бы вы зайти в кабинет мистера Стенвуда, пожалуйста?

Это приглашение не сулило мне ничего, кроме лишнего волнения. Стенвуд приглашал подчиненных к себе лишь в тех случаях, когда намеревался устроить подчиненному очередную головомойку. Но приказ начальника – закон для подчиненного. Сердце заколотилось, предчувствуя беду. Мысли понеслись, опережая друг друга: «Неужели один из моих кредиторов, не дожидаясь объяснения, уже наябедничал Стенвуду? Или эта потаскушка Паула позвонила ему? А может, я что-то напутал в бумагах?»

Пока я шел мимо длинного ряда столов к кабинету Стенвуда, сослуживцы сочувственно смотрели на меня. Большинство из них составляли женщины, имеющие по несколько детей.

Пожалуй, за исключением Тома Литбетера, все они не любили меня. Им не нравился фасон моего костюма, не устраивали мои отношения с молоденькими машинистками, не подходил объем работы, выполняемой мной в банке. Их недовольство мной выпирало из этих людей, как иглы у дикобраза. Но до поры до времени меня это мало интересовало. У меня имелись друзья, которых я сам выбирал, и они, уж поверьте, не были так ограничены и завистливы.

Я дошел до двери кабинета начальника, повернул ручку и вошел.

Старый Стенвуд был давнишним приятелем моего отца. Именно Стенвуд настоял на том, чтобы я пришел работать в банк. Отец обеими руками ухватился за это предложение, так что пришлось начинать трудовую деятельность в качестве банковского клерка.

Я не был в кабинете Стенвуда с того дня, когда вновь вернулся ко своим обязанностям после пятилетнего пребывания в армии. Тогда шеф был достаточно общителен и разговорчив. Он принял меня как героя и выразил надежду, что я буду преуспевать в банковском бизнесе.

Теперь же он явно не стремился заключить меня в объятия.

– Входи, Чэд. – Стенвуд отложил бумаги в сторону. – Присаживайся.

Я робко присел. Он пододвинул золотой портсигар через стол, и мы закурили. После непродолжительного молчания он спросил:

– Сколько тебе лет, Чэд?

– Тридцать два, сэр.

– Ты у нас уже четыре года, с тех пор как вернулся с войны?

– Да, сэр.

– И три года ты работал перед войной. Литбетер работает у нас всего пять лет, а уже заместитель заведующего отделом, в то время как ты все еще прозябаешь за одним и тем же столом.

– Я думаю, ему просто везет, сэр, – сказал я, понимая, что не это он хочет от меня услышать.

Стенвуд покачал головой.

– Нет, причина в том, что он старается сделать работу как можно лучше, а ты не отличаешься особым тщанием.

– Это не совсем так, сэр, – начал было я, но осекся, поймав его взгляд. Стенвуд мог выглядеть очень жестким, и сейчас был именно таким.

– Не надо оправданий, Чэд. Я знаком с твоими ежемесячными отчетами, а в настоящее время постоянно наблюдаю за твоей работой. Ты ее выполняешь спустя рукава, и тебя совершенно не интересует престиж отдела.