– А если и сейчас не получится? – спросила Ника, набирая новую порцию воды из стремнины. Ей очень хотелось попасть на другой берег.

– Когда не получится, тогда и будем думать, – ответил проводник и, приготовившись катнуть вторую монету, скомандовал: – Поджигай!

Глеб еще раз чиркнул спичечной головкой о боковую стенку коробка и сразу же, не дожидаясь, пока пламя разгорится, спрятал огонек в ладонях. Аким плавно с размаху движением катнул монету, и она покатилась по центральной доске мостика. Гурт этой монеты был толще, а диаметр – меньше, чем предыдущей, поэтому движение монетки было ровным и уверенным. Она очень удачно миновала препятствие в виде торчащего гвоздя, перескочила через пару нешироких трещин и выкатилась на финишную прямую. Дальняя часть доски была ровной и не имела никаких изъянов. Увидев, что монета вот-вот беспрепятственно доберется до противоположного края моста, Аким выпрямился и проворно рванулся вперед по мосту, стараясь бежать только по центральной доске. Он на ходу крикнул Глебу и Нике:

– Давайте за мной!

Глеб, бросив спичку наземь и подхватив гитару, бросился за проводником настолько быстро, насколько позволял ему тяжелый рюкзак, бивший по спине. Ника, выплеснув остатки воды наземь, помчалась последней. Они неслись, грохоча сапогами по деревянному настилу, а жердевые перила качались при каждом их шаге. Пробегая по мосту, Глеб заметил, что на досках лежит еще несколько десятков монет, какие-то из них застряли в щелях настила. Некоторые были, судя по их виду, оставлены здесь очень давно. Он успел подметить, что среди монет были и иностранные, но не успел удивиться этому факту – он бежал за проводником со всех ног. За несколько секунд они пронеслись по мостику на другой берег ручья, по инерции пробежали еще десяток метров и, перейдя на быстрый шаг, поднялись на холм к центральному дому.

Аким остановился в нескольких метрах от дома и сказал, пытаясь отдышаться:

– Ну дак и ладно… Сейчас пойдем к… Хотя – вон он стоит. Ждет.

Встречавший их человек, и точно, ждал их, стоя в свободной позе у крыльца с резными столбиками, огораживающими ступеньки лестницы. Выглядел он как обычный егерь, каких много в тайге – росту выше среднего, плотный, даже кряжистый, не старый еще бородач в камуфляже, с обветренным загорелым широким лицом. Лохматые брови, глубоко посаженные серые глаза. Нос поломан и, похоже, неоднократно, отметил Глеб, стало быть, забияка, каких поискать. У его ног сидели три огромных волкодава, внимательно наблюдавших за гостями.

Аким подошел к хозяину и поздоровался с ним за руку, то же самое по очереди сделали и Глеб с Никой. Все собаки как по команде напряглись и оскалили белые клыки, приготовившись, если что, защищать своего хозяина. Бородач, оценивающе оглядел Глеба и Нику с ног до головы и спросил звучным голосом:

– Ну, здравствуйте. Я Аксентий. Как добрались?

Его коми акцент был еще более выражен, чем у их проводника. Он коверкал половину произносимых им слов, то и дело произнося «щ» вместо «с» и «к» вместо «х», а его оканье было поистине невероятным. Такому колоритному оканью позавидовал бы даже и коренной волгарь.

– Спасибо, хорошо. – Глеб смущенно пожал плечами, показывая, что он нисколько не устал. Он старался держаться спокойно, но это ему не очень хорошо удавалось. Он пытался определить, кто сейчас перед ним стоит – тун или нет.

Ника же, наоборот, чувствовала себя как рыба в воде. Таков уж был ее характер – свободный, независимый, авантюрный. Она с любопытством оглядывалась вокруг и уже успела приветственно потрепать волкодавов по их широким лохматым загривкам. Те, к удивлению всех присутствующих, нисколько не протестовали.

– Ну, молодец, молодец. Я тут из окошка наблюдал за вами – как вы через ручей перебирались… Ну ты, Аким, даешь! – обратился хозяин к проводнику, успевшему закурить очередную сигарету. – Ну, ты артист! Опять заставил наших гостей в спектакле поучаствовать. Спички, штоле, опять поджигали и воду лили?

– Да, Аксентий, спички. Две штуки, по числу гостей, – с очень довольным видом сказал проводник. – А монеты в этот раз я сам кидал.

– Да уж, – бородач снова повернулся к Глебу с Никой. – Вот такой Аким мужик хитрый. Хлебом его не корми, дай только спектакль разыграть. Прошлый год, кажись, он тут профессора одного заставил ручей по пояс вброд перейти и еще тяжелый каток от трактора на спине перетащить на эту сторону. Сказал ему, что это ржавое железо не позволит его душу унести.

Хозяин произносил слово «железо» с ударением на первом слоге, да и в других словах путал ударения. Перебросившись несколькими фразами на коми языке с Акимом, он повернулся, жестом пригласил всех пройти в избу, в два прыжка взбежал на крыльцо и вошел в дом. Собаки, потеряв интерес к гостям, пошли по своим делам.

Глеб, поднимая с земли чехол с гитарой, сказал проводнику со смехом:

– Ну и здорово ж ты нас разыграл, Аким! А я поверил! Думаю, вот это да! Всякие штуки такие… Прямо как в фильме «Сталкер». А ты даже не улыбнулся ни разу.

– А я и не шутил, ребятки, – слова Акима, сказанные вполголоса, заставили Глеба осечься. – Это никакие не шутки. Это все смертельно серьезно.

– Как это? Да Аксентий же сам сказал, что это спектакль был…

– Как-как… А вот так. Повезло нам просто, что сегодня именно Аксентий нас встретил. А если бы тун… Да если б мы без этого, как ты говоришь, «спектакля» сюда зашли… Точно, не миновать бы беды.

Холодок пробежал по спине Глеба, когда он осознал, что Аким и в самом деле говорит серьезно. Он притих и пошел в дом за Акимом и Никой, стараясь идти след в след.

Хозяин уже был на светлой веранде, расположившись на старомодном, крепко сколоченном стуле. Он сидел во главе большого стола, покрытого чистой и белой праздничной скатертью, вышитой северным национальным орнаментом. На скатерти стоял пышущий жаром самовар.

Аксентий сказал, потягиваясь:

– Будем чай пить. И решим, что делать будем. Анна! – позвал он негромко.

– Я тут! – откликнулся женский голос из соседней комнаты, и на веранду вошла женщина в простой длинной светлой юбке и домашней кофте. Высокая и большая, она, несмотря на свой уже далеко не молодой возраст, держалась замечательно прямо. Такой благородной осанке обучали когда-то, сотню лет назад, дворянских детей специально нанятые гувернантки. Широкоскулое лицо Анны, небольшой курносый нос, большие светло-серые глаза и светлые волосы – все говорило о ее северном происхождении. Похоже, она родилась и выросла тут, в этих краях, и была привычна и к суровому северному климату и простым, не изысканным условиям жизни.

Анна вошла неторопливо и плавно, и все пространство помещения, словно заполнилось до отказа и стало плотным и освещенным внутренним светом. И лицо самого Аксентия тоже просветлело и стало выглядеть менее суровым.

– Анна, чаю бы нашим гостям, – просительным тоном сказал он. – И, это… Варенья бы домашнего.

– Да, – сказала она грудным голосом, – вот, принесла уже.

– Вы чай-то пейте, жена моя хорошо его заваривает, – Аксентий приглашающим жестом показал, чтобы гости не стеснялись. – А вы, должно буди, Эзирку-то тувинца давно знаете?

– Я совсем не знаю, – ответил Глеб. – Это вон Ника…

– Да, – согласилась та. – Знакома с ним уже несколько лет.

– Дак он мне звонил тут давеча… – Аксентий вытащил из кармана спутниковый телефон и показал всем, как бы подтверждая свои слова. – Говорит, надо вам показать что-то. Каждому свое. Дак вы как, согласны?

Краем глаза Глеб видел напряженное лицо их проводника, который весь подался вперед в ожидании ответа. Пока Глеб раздумывал над ответом, Ника сказала серьезным голосом:

– Конечно, Аксентий. Вам виднее, вы же тун. Мы вам верим.

– Да, тун я, – бросив острый взгляд на Нику, сказал тот. – Но не это главное… Чтоб быть туном, ума много не надо. Труднее всего другое…

– Что? – спросила Ника.

– Труднее просто человеком быть… Не колдуном каким-то, не шаманом… Не экстрасенсом, которых сейчас множество.