– Не помню, – Глеб обескуражено почесал подбородок, но не стал возражать. Он вполне мог допустить, что пропустил часть объяснений Арье.

– Сам виноват, надо было остаться и послушать. Я немного рассказала Арье о себе. Он сказал, что ткань реальности устойчива, но не настолько, чтобы не было возможности отодвинуть ее хоть на мгновение. Например, шаманы это могут делать легко…

– Так уж прямо и легко…

– Ну да, это он так сказал... Им, может, и легко. Еще Арье говорил, что шаманы и другие люди, имеющие тайные знания, используют абсолютное сознание для того, чтоб выявить суть вещей.

– Как это?

– Я тоже до конца не поняла, но примерно так: человек входит в необычное состояние. С помощью молитвы или медитации. Шаман с помощью бубна или даже без его помощи. Даже простой человек иногда может войти в такое состояние под влиянием стресса или необычных жизненных обстоятельств. И тогда его внутреннее человеческое «я» каким-то образом соединяется с… небом…? с… богом? с…

– С универсальным сознанием вселенной?

Ника посмотрела на Глеба и с притворным восхищением кивнула:

– Ну, вот видишь, какой ты умница, Глебушка! Все ведь понимаешь… Да, точно, с ним. Вот именно с этой штукой, про которую ты сейчас так здорово сказал, и соединяется сознание шамана… Или не обязательно – шамана. Как назовешь человека, так и будет правильно. И когда эти два сознания соединяются, то человек начинает обладать могуществом… ну почти что… почти как боги.

– Как это?

– В этот момент человек становится центром вселенной, и через него начинает… в общем он начинает светиться светом… особым каким-то светом, который до этого момента в мире почти отсутствовал. И… абсолютное сознание вместе с индивидуальным сознанием человека образуют единый светящийся поток… нет, не поток… он такой… одновременно струится во все стороны. Как свет от лампы, но это не поток частиц, и это не энергия…. Ну… в общем, абсолютное сознание действует как универсальный растворитель, – Ника улыбнулась, довольная подобранной метафорой. – И оно растворяет иллюзию.

– А зачем?

– Затем, чтобы показать кому-нибудь то, что стоит за иллюзорной картиной, которую мы каждый день видим перед глазами. Чтобы реальность показать.

– Непонятно. – Глеб, и правда, не очень хорошо понимал.

– Ну, затем, чтобы дать тебе понять, что ты, хоть и помрешь когда-нибудь, но все равно это ничего не значит – потому что ты не являешься смертным существом… не знаю зачем... Чтоб ты не задавал бестолковых вопросов…

– Да ладно тебе, – Глеб примирительно положил ладонь своей руки на кисть руки Ники. Она бросила взгляд на Глеба, но ничего не сказала. И руку не убрала. – Рассказывай дальше.

– А что еще – дальше?... А, точно, есть еще! – воскликнула она. – Арье еще говорил, что это необходимо, чтобы преодолеть принцип формы.

– Что преодолеть?

– Принцип формы. Не знаю, как это правильно объяснить. Не путай меня! – Ника пристукнула кулаком по столу и улыбнулась. – Ты же знаешь, что я не могу вот так с ходу. В общем, в нас заложен принцип формы и все тут. И для того, чтобы увидеть, что стоит за видимыми формами, нужно… ну, нужно идти к этому, в общем. Долго идти. Или озарение должно быть. Но оно быстро затуманивается, проходит… потом не вспомнишь, о чем оно было.

– И что потом?

– Потом… сначала увидишь то, что стоит ближе всего за видимой формой, за обликом вещей.

– А что это?

– Да не знаю я! …Хотя нет, кое-что помню. Вот, например, мы видели у Арье и Лиора крылья. И у того, который ледяной гигант… Помнишь?

– Еще бы! Ох, я и испугался же…

«За тебя испугался, Ника», мысленно довершил он.

– Я тоже тогда здорово перетрусила, подумала – все, конец, с ума сошла. Но Арье мне потом в двух фразах все объяснил. Он сказал, что если удастся проникнуть, пусть хотя бы взглядом и с чьей-то помощью, за первое, самое ближнее покрывало иллюзии, то начинаешь видеть те части человеческого существа, которые обычно не видны.

– То есть как? Энергии какие-то, из которых мы состоим?

– Ну, что-то вроде того. Это уже место обитания просветленных, святых, бодхисаттв. И настоящих шаманов тоже. Это шаманские угодья. Ты проникаешь в них взглядом, и иллюзия, которая обычно нам закрывает обзор, больше не такая плотная.

– И…?

– Но принцип формы все еще владеет нами. Поэтому мы продолжаем как бы непроизвольно фантазировать, дорисовывать в своем воображении картину. Если, например, в этом мире мы видим перед собой шамана, то наше воображение, точнее, владеющий нами принцип формы, заставляет мысленно пририсовывать ему какие-то сказочные атрибуты. В нашем случае – крылья, но может быть и еще что-то другое, например, сияние вокруг головы – нимб. Или каких-нибудь мифологических существ, стоящих рядом. Ангелов, например. Или духов-помощников шамана. И сколько бы людей ни смотрело на святого или бодхисаттву в этот момент, они все увидят одно и то же. Потому что принцип формы для всех одинаков. Это закон законов.

– Это ты сама придумала?

– Нисколько! – уверила Глеба Ника. – Мне такое никогда не выдумать!

– И тот город с куполами, он что, тоже наваждение принципа формы?

– Какой город, древний Иерусалим?

– Да.

– Конечно. Даже с помощью Арье и Лиора мы с тобой не смогли проникнуть дальше…

– Погоди, Ника… – казалось, у Глеба в голове перемешались все мысли, но одновременно для него и многое прояснилось. – Но ведь тогда, после того как ты и я, мы вместе увидели древний Иерусалим, мы же встретились там… в другой реальности. Помнишь – там, в звездных пространствах?…

– Пойдем отсюда, Глеб… – Ника, не ответив на его вопрос, поднялась с места.

Они вышли на широкую улицу, которая уже осветилась яркими огнями уличных фонарей. Глеб в очередной раз поразился тому ощущению полноты и покоя, которое испытывал в ее присутствии. Он, замирая от волнения, согнул левую руку в локте, Ника очень естественным движением взяла его под руку, и они, стараясь держаться поближе друг к другу, медленным шагом направились по направлению к Невскому проспекту.

Толпы праздных гуляк затопили Невский, начинавший свою обычную беспокойную ночную жизнь. Мчащиеся автомобили заливали все вокруг своей мощью, заглушая нестройное пение уличных музыкантов, стоявших группками то там, то тут в разных частях проспекта.

Прошло еще некоторое время, они остановились напротив Казанского собора. Ника повернулась к Глебу и сказала:

– Ты спросил, помню ли… Да. Я все помню. А вот ты… Ты помнишь, рыцарь?

Ника приложила руку к сердцу и, глубоко вдохнув, посмотрела на Глеба. Чуть помедлив, она сделала тот самый жест, который Глеб так хорошо запомнил – движение открытой ладонью от сердца, как будто отпускала на волю птицу. Глаза ее сияли мягким светом, а лицо стало очень спокойным и одухотворенным.

Сердце Глеба упало глубоко в пропасть и потом в одну секунду расширилось до размеров Млечного Пути. Принцип формы отступил, и ткань бытия на короткое время потеряла свою силу. Для Глеба уже не осталось сомнений в том, кто он, откуда и куда идет.

Он сказал негромко, стараясь не выдать своего волнения, переполнявшего его через край:

– Я же обещал тебе. И я вернулся.

Глава 10. Закат альтепетля

«Знали [они]... что есть небеса многие, лестниц есть двенадцать.

Господь там живет истинный, вместе с противоположной ипостасью своей,

зовут его Ометеотль».

Бернардино де Саагун

Если проснуться до восхода солнца, то можно явственно ощутить дыхание ночи. В этом дыхании со всей силой и полнотой чувствуется первичная, доисторическая сила, скрывающаяся в мягком бархатистом море темноты. Темнота как отсутствие света не более чем иллюзия, в самой «темной» и беспросветной тьме, если приглядеться, можно увидеть проблески света.

В эти предрассветные минуты, краткость течения которых компенсируется их интенсивностью, человеческий разум может постичь такие истины, на познание которых могли бы уйти годы. Да, не зря, совсем не зря день в монастырях – христианских ли, буддийских ли – начинается до восхода солнца. Суета мирская в это время спокойно спит вместе с ее носителями – людьми. Самое время творить молитву или выполнять утреннюю медитацию.