Когда случайность, приходя, тебя собою задевает… Когда случайность, приходя, тебя собою задевает, Не знаешь ты, да и она еще, наверное, не знает, Что будет, что произойдет с тобой от этого касанья, Но счастлив ты, а не она, от этого ещё незнанья. То ль ангел поцелует в лоб, то ль масло выльется на рельсы… То ли подгонит к сорока твою температуру Цельсий… А может, светофоров ряд тебе поставит свет зеленый Иль голова твоя слетит от тяжести твоей короны. Невероятное вчера сегодня станет вероятным, Всех иероглифов язык вдруг станет близким и понятным, Твоя безумная любовь тебе взаимностью ответит… Или придет к тебе покров на самой середине лета. Иль вдруг проступят на стене все письмена знамений чудных! Иль попадешь из чистоты ты в тенета стыда и блуда. Поверишь в нового себя, приобретешь стальную волю! Или останешься стернёй, томясь по убранному полю. Случайность, сбившая с пути желанную закономерность… На искажения ее не налагается трехмерность. Мутация вселенских струн и свет, из темноты блеснувший, Как ультразвук, слепит глаза и обесценивает уши. Она всегда, она везде – наивна и закономерна. Она не думает о нас и не играет нам на нервах. Она обычна, как и мы. Она не мщенье, не награда. Приходит из кромешной тьмы в урочный час, туда, где надо. Не нужно врать, когда не врется… Не нужно врать, когда не врется, И тешить дьявольскую спесь. А на вопрос «Что остаётся?» Я отвечаю: «Даждь нам днесь». Зачем разглаживать морщины И на лице, и на душе? Старайся выглядеть мужчиной, Хоть не мужчина ты уже. Пускай смешной, пускай нелепый В приблудной старости твоей — Жизнь человека проще репы У подданных и королей. Существованья вздох глубокий, Несимметричности в телах, Почти проставленные сроки Ухода из болячек в прах И глаз усталых отстраненность, Внутри продуманная речь В нас выдают бесцеремонность Надежды, жаждущей прилечь. Любое пониманье лживо В своей смиренности тупой. Существованья без мотива Не принимает и слепой. Не врать бодрячеством прилежным, Не строить замков на песке… Быть злым, но оставаться нежным, Не биться, как ведьмак, в тоске. Не нужно говорить всей правды. Вся правда – это та же ложь. Как мысль, что нам уже не рады, А все, что было, – медный грош. Есть нечто выше нервных истин, Воспринимаемых на вкус, — Нетленная свобода мысли И пониманья горький груз. И обрамленный белым снегом Блеск лысины над взгорком лба… Есть приуставшая от бега Неугомонная судьба. О, где вы, карандашные стихи?… О, где вы, карандашные стихи?.. Где вы, стихи, написанные ручкой? Где почерков штрихи и закорючки И подписей лихие завитки? А я печатаю недрогнувшей рукой Слова живые мертвою строкой… О век изделий типа гайка-болт! Где волшебство любовного обряда, Когда экстаз прикосновенья взглядом Зашкаливал за двести двадцать вольт, Когда ещё блюли девичью честь И лишь на доски крыш стелили жесть? Куда ушло безумье правоты И слов горячечных восторг и укоризна? О, где вы, христианские подлизы, Султанов надувные животы? Бездонный обывательский ресурс И правильный до слез партийный курс… Интимное свидание с собой На черно-белых пнях клавиатуры… Да, я художник поэтической структуры, Не втянутый в культурный мордобой. Казенных клавиш шрифт в себе хранит Алмазную слезу моих обид. И я пою о скорби безголосых Бетонной арфой виртуальных струн, Я правду говорю, как истый лгун, Стихами отвечая на вопросы О странных людях, заменивших нас, О музыке металла и пластмасс. Я снова в вечность строчками плюю. Картина маслом – даже рама в стразах… Сознанье мне нашептывает: «Лазарь, По воскрешении не быть тебе в раю»… А мое эго нагло говорит: «Нет, братец, ты не Лазарь, ты Давид». Я остаюсь последним на земле. От пяток до волос биологичен, Пятно упадка на ее величье. Готовый обезличиться во мгле… И набираю звук финального аккорда Ушедшей музыки бумажных клавикордов… О, женщина, которой сорок пять!.. О, женщина, которой сорок пять!.. Уже не бриллиант, еще не страза, Пока поэма, но отчасти парафраза, Еще свежа, но начинает увядать. На венах рук читается судьба. На мрамор щек стекает глаз пучина… Глядит поверх голов, ступает чинно, Еще молитва, но уже мольба. Одежда безупречно совершенна. Священен запах дорогих духов. Она мудра, как кладбище грехов, Загадочна, как храмовые стены. Невозмутим и равнодушен взгляд. Ей неудобно задавать вопросы. Холодная, как снежные заносы, Мужчин-солдатиков выстраивает в ряд. Ее слова изысканно просты — Не разберешь, тигрица иль весталка. Мечты в бинтах, как тело на каталке. Кровоточат на фоне чистоты. Она своим небудущим больна, Себе самой себя не доверяя. Она в своем аду не жаждет рая, На берег не взбежавшая волна. Такую не захочешь пригласить В начисто стертом истинном обличье. Ей сорок пять. И, как приличный нищий, Она любви стесняется просить. |
