— Ну, типа…
— Детей нет?
Кир достал бутылочку рисового виски, оглядел ее, убрал, и опять замотал головой.
— И не надо! Вот у меня-то, у меня… ох, ладно… расскажу! У меня двое пацанов. Старший-то балбес, он тут, всегда около мамкиной юбки, а младший бошкавитый был, и че ты думаешь? Поехал в Москву учиться. Похуй, собрали бабла… Два курса он отучился, и пишет письмо, так и так, уезжаю жить в Германию. Охуеть не встать! Да ты слушай дальше! А из Германии уже звонит, по компутеру-то, по видео… замуж вышел. Замуж!!! Ебать мой хуй! За какого-то гомосека нашего, который в Германии уже давно живет, и вот он его и совратил! Поженились! — мужик хлопнул себя по ляжкам. — Я вот, знаешь, я вот… если бы я знал что он такой станет, в такое гэ вырастит, то я… вот клянусь тебе… я бы его маленького, взял бы из колыбельки, и за ноги… и об стену… вот… клянусь как на духу! Ну еб жеж твою мать!
— Можно без выражений??? — сунулась к ним недовольная голова в очках.
— Все-все! А мы разве че-то, мы не че! — мужик приложил палец к губам, и разлил коньяк по новой. — Ну ты можешь себе представить??? Два мужика и поженились! Тьфу, блядь!
Кир молча глядел перед собой.
— Германия! Это же Германия! Такая страна, такая культура, такие машины, и во что превратилось? Одни гомосеки эти и арабы, да что такое?!! Вот воистину сказано, кого Господь хочет покарать, того он лишает разума! Ну зачем, зачем было всех их пускать, до всего этого доводить, да, а теперь-то уж что??? — мужик махнул рукой, — Вот ты-то что думаешь? Ты, нормальный пацан!
— Извращенцы! — не двигая губами, проговорил Кир. — Когда до Москвы-то долетим?
Мужик глубоко и надолго задумался.
— Дак мы же вроде и не в Москву летим! Нахер тебе эта Москва??? Там тоже одни гомосеки да черные!
У Кира не было сил отвечать. Не было души что бы думать, чувствовать. Алкогольный дурман топил его в чем-то тяжелом и вместе с тем спокойном, усыпляющем.
Не успел он толком задремать, как включили свет в салоне, и стюардессы пошли всех будить и готовить к посадке. Салон ожил. Зашуршал.
В скором времени он стоял, и тупо смотрел на движущуюся ленту багажа, и все никак не находил свою сумку.
— Это не Москва, не Москва… — шептал он.
На улице его ждал бодрый морозец. Толпы людей выходили на этот мороз, радостные, умаявшиеся с долгого перелета, загорелые, довольные, веселые. Несмотря на глубокую зимнюю ночь, некоторые все еще были в солнцезащитных очках или соломенных шляпах. Волокли за собой заспанных детей и здоровые чемоданы. Толпа быстро таяла, разбредаясь по автобусам, встречающих их машинам и такси. Кир оставался один. Один, на белоснежной морозной площадке перед входом в терминал. Чувствуя, как мороз проходит сквозь тонкие джинсы, он нагнулся, взял пригоршню снега, и умыл им лицо.
— У тебя есть план… — не своим голосом шептал он. — Следуй плану. Когда ты покупал билет ты был пьян, и купил рейс не до Москвы, а обратно в город. Выкури сигарету, вернись в здание аэропорта, купи ближайший билет до Москвы и успокойся. — Взгляд Кир упал на машину такси. — Погреться можно, я погреюсь… — спорил он сам с собой. — В машине. Посижу немножко в машине, — он взял сумку, и пошел к такси. — Урод, дебил поганый. Алкаш! — он сел в машину и поехал в город.
Дверь упорно не открывали. Подъезд казался старым, выкрашенным в какой-то неприятный больничный цвет. Кир долбился покуда у него не заболел кулак, только тогда он вспомнил, что у него есть ключи.
Комната пахнула на него спертым воздухом и густой темнотой. Он громко позвал Савву, но было тихо. Страх тяжело толкнул его сердце. Бросив сумку, он стал шарить ладонью по стене ища выключатель. Свет нещадно полоснул по глазам. Савва лежал на кровати, на самом краю, подтянув колени к животу. Не в силах терпеть духоту, Кир приоткрыл окно. Занавеска дрогнула. Засохшие цветы зашевелились. Было видно, как в жаркую комнату заходят клубы морозного воздуха. Савва лежал без движения. Борясь с внутренним ужасом, Кир все смотрел на его плечи, ждал когда очередной вдох поднимет их. Но вдоха не было. Болезненная ухмылка скривила его лицо. Он подошел, и сел рядом с ним. Он не спускал глаз с плечей Саввы, и когда он решил что они не двинутся, что Савва не дышит, Савва вздохнул. Рядом с ним, на журнальном столике стояла масса кружек, и хлебные крошки по которым бегал таракан.
Кир опустил руку ему на плечо, и позвал его. Савва молчал. Тогда Кир, удивляясь тому насколько костлявым стало это плечо, перевернул его на спину. Савва поморщился. Волосы его потемнели и были грязны. Над кроватью стоял тяжелый запах немытой плоти. Савва открыл глаза и посмотрел на Кира. Взгляд его ничего не выражал. Лицо было болезненно-бледное и потемневшее одновременно, осунувшееся.
— Ты как вообще? Совсем оборзел??? Не встречаешь!!! Валяешься тут! Ты че??? — Кир хотел показаться веселым и немного злым, но выходило у него скверно.
Савва внимательно смотрел на него, а потом произнес не своим, надломленным голосом:
— Загорел…
— Это… Это да. Да в Москве, знакомый, у которого останавливался, у него солярий, и вот он дал мне карту, когда бухали карту подарил, и я вот ходил.
Савва молчал. Кир взял его за плечи и усадил.
— Ты ел хоть что-нибудь?
Савва не спеша кивнул.
— Что? Когда?
— Я… чай пил… сладкий… и хлеб еще…
— А нормальную еду ты ел? Я же оставлял тебе денег! Ты в магазин ходил?
— Ходил… — Савва стал заваливаться на кровать.
— И что ты там покупал? — Кир усадил его.
Савва молчал долго:
— Сни… керс…
— Сникерс??? И все? А нормальную еду??? Пельмени, колбасу, мясо? Где деньги?
Савва молчал. Кир полез в его куртку по карманам, и нашел деньги. Он не лгал, он ничего не потратил, почти все было на месте. Взглянув на Савву со стороны, Кир ужаснулся. Ему стало страшно и жутко. «А если бы я еще на неделю задержался — то он бы и помер от голода! А если бы я не вернулся? Господи!» Кир полез в сумку и достал нераспечатанный тетрапак молочно-фруктового коктейля. Открыл, протянул Савве. Глаза Саввы заблестели от слез, он долго смотрел на угощение, а потом мужественно сделал пару глотков. Кашлянул, выгнулся, и его вытошнило на пол.
— Твою мать! — заворчал Кир.
— Это нервное… — дрожащими ледяными пальцами, Савва вытирал мерзостный рот. — Нервы…
Кир поднял его и поволок в ванную. Около ванной Савва позволил содрать с себя тяжелую, потемневшую, пропитавшуюся горем и болью одежду. Он стоял смирно, худой, острый, плоский, бледный. Когда Кир запихал его в ванну и включил душ, Савва начал стонать. Он все подвывал и трясся. Сначала Кир не понимал чего это он, но потом пощупал воду и понял, что она леденее всякого льда. Он сделал воду теплой, и долго обмывал его и намыливал. Савва сидел и тихо смотрел на Кира, покорно позволяя делать с собой все что ему захочется.
— Почему тебя нельзя оставить одного? Я уехал по делам, а ты, во что ты превратился?
Савва смотрел на него и молчал.
— А почему в Москву? Я хочу в Питер, — омовение закончилось, и Савва стал вылазить из ванны.
— Я тоже думал о Питере, малыш, но в Питере у меня нет никого, и там я никого не знаю. А в Москве у меня знакомые и родня.
После душа состояние Саввы улучшилось, и он смог выпить банку колы.
Зимнее солнце светило отчаянно. Аэропорт был укрыт легкой дымкой. Стоя у панорамного окна и смотря на самолеты, Савва понял, что полет в Москву реален, и что он улетает взаправду, и заплакал. Слезы градом скользили по его лицу, и он все прижимался к стеклу.
— Ты чего? — спросил Кир.
— Я никогда нигде не был! — спертым от слез голосом проговорил Савва.
— Ну вот и будешь! Москва это же рядом с Европой, не то что мы тут. Щас разгребем с делами, и поедем отдыхать. Сначала в Скандинавию, на рыбалку, потом на юга, в Испанию! Ну! Выше нос, плакса!
Когда самолет набрал высоту, Савва провалился в сон. Тело его просто отключилось. От горя и радости, от боли и выматывающей тоски, от страха и надежды. Даже во сне ощущая рядом Кира, он спал крепким и спокойным сном, без кошмаров, и ужасов, в первые за эти две недели.
