Но набрасываться на неё и срывать одежду, как в том ролике, что включила Катя, делал брутальный небритый мужик с хрупкой блондинкой, Савву не тянуло почему-то. Ему вообще всегда казалось, что это только в фильмах бывает вот такая животная страсть, когда он пытался представить подобные сцены в реале, становилось скорее смешно. Ну разве не смешно было бы, если бы Катя вот так же изгибалась и кричала: «О да-а, Савва, да! Возьми меня, я вся горю!», — он тихонько фыркнул в горлышко пивной бутылки.

«Во, смотри, еще одна!» — прокомментировала Катя появление на экране третьей участницы — брюнетки с длинными волосами, в ажурных чулках и черном корсете, плотно стянувшем тонкую талию. Брюнетка с нереально длинными ресницами и ярко-алым широким ртом выглядела вульгарно, но все равно секси. Савва непроизвольно сглотнул. Особенно притягивали взгляд открытые участки кожи над кружевами чулков, бедра на контрасте с черным выглядели белоснежными и словно светились.

Мужик, отвлёкшись от блондинки, переключился на брюнетку и резко завалил ту на кровать, грубо раздвигая ей ноги рукой.

«Вау, мне нравится, когда так… так, будто он насилует», — Катя ненавязчиво положила ладонь Савве на ширинку. «А тебе, похоже, тоже?» — уточнила, чувствуя, как под ее пальчиками начинает твердеть.

А короткие жесткие пальцы порно-актера мяли и тискали нежные бедра брюнетки, поднимаясь выше к трусикам. Оператор взял крупный план, и под тонкой тканью с нашитыми красными бантиками стало видно очертания стоящего члена.

«Что? Она чё? Это транс, что ли? Фу, бля, гомосятина!», – Катя презрительно скривилась.

А Савва, не отрываясь, смотрел на то, как развернув к себе брюнетку, то есть брюнета, мужик, пару раз приложив того ладонью по заднице, потянул вниз символические трусики, пристроился между разведенных стройных ног в чулках и довольно резко вошел в транса. Тот ахнул, выгнулся, застонал. Мужик замер, а потом стал двигаться медленно, аккуратно, и вскоре транс застонал от удовольствия, прогибаясь и выставляя выше задницу, тонкие завязки от корсета вздрагивали, как живые, от каждой фрикции. Намотав на кулак длинные волосы, мужчина заставил транса запрокинуть голову, потянул с силой и принялся вбиваться со всего размаха, шлепая яйцами тому по промежности. Транс зашипел сквозь зубы, обернулся на своего любовника: алый рот мучительно изогнут, из-под ресниц сверкают яркие откровенно блядские глаза, но то, что ему нравится принимать в себе член, было видно без сомнений.

Лоб Саввы покрылся холодной, возбужденной испариной. «Не-е, это я смотреть не буду! — Катя решительно ткнула на стоп: — Да ну их!», — она отложила планшет и потянулась к Савве с поцелуем.

А у того перед глазами стояла только что виденная картинка — белые круглые ягодицы с розовым отпечатком ладони. Черное кружево на мужском теле смотрелось намного более порочным и возбуждающим, чем на предназначенным для него женском. Ощущение чего-то запретного, стыдного и в то же время притягательного концентрировалось в налившемся члене, требовало выхода, Савва так же, как тот мужик, завалил Катю, подминая под себя, пытаясь представить, что на ней сейчас не растянутая футболка и плотные синтетические трусы, а шелковое сексуальное белье. Каково это проводить ладонями по колким кружевам, чтобы потом ощутить под пальцами гладкость и жар тонкой кожи?

«А как чувствовать на себе? Прохладу шелка и жесткость корсета?», — и вот эта мысль буквально ошпарила сознание, вырвала из мучительно-сладких фантазий и швырнула в действительность — в маленькое плохо освещенное помещение, на шершавые влажные простыни между толстоватых Катиных ляжек. Савва сделал по инерции ещё несколько толчков, стараясь почувствовать плотный обхват, но ощущая лишь податливую влажную мягкость, и замер. Член упал.

Катя, надо отдать ей должное, не стала никак насмехаться или говорить что-то язвительное, но по её лицу Савва и так всё прочел.

А теперь она заявила: «Мне сон приснился»…

«Это наша последняя встреча!» — подумал Савва, стиснув руль. И ему стало как-то и страшно, и весело, и тоскливо, и свободно. Он вытер холодную испарину со лба. Поезд наконец-то убрался. Шлагбаум открыли. На город давили черные тучи. Машины тронулись.

Она сказала, чтобы он высадил ее у метро.

— Ты не спросишь, куда я? — Савва промолчал. — Не спросишь? Не интересно тебе?

— Нет, — тихо ответил он, не глядя на нее, ощущая, как устали глаза, и как давит на виски.

— Я к нему!

Савва кивнул. Катя хлопнула дверью так, что он был уверен, что вывалится стекло.

Оставшись один в машине, он ощутил облегчение. Но как только он подъехал к дому… Как только он увидел издали эту серую девятиэтажку, зубы его заскрипели от тоски. Он припарковался и пошел куда-то прочь, не задумываясь, куда идет. Он хотел побыть наедине: видеть мать, отвечать на ее расспросы, думать, что соврать ей… у него не было на это сил.

В городе было душно и как-то нервически тревожно. Весь день душила жара, и вот к вечеру напарило на целую грозу. Но грозы все не было. Где-то по окраинам вселенной вспыхивали бесшумные молнии, вот и все. Один раз злой ветер вылетел из подворотни, и швырнул Савве в лицо песком.

Он хотел пройтись еще, ходьба помогала, но усталость налила ноги свинцом, и он зашел в пиццерию у метро. Народу почти не было, только пара девчонок сидела за ноутбуком, да еще какой-то волосатик с пирсингом в губах пялился в телефон.

Савва взял бумажный стакан с зеленым чаем и сел за свободный столик. Положил перед собой телефон. Он смотрел на него, как самурай на кинжал перед харакири…

— Вспомни хорошие моменты с ней! Вспомни! — нашептывал один голос. — Как вы гуляли в лесу, и она собрала тебе букетик из земляники. Вспомни!

— Помню, — думал Савва, надрывая пакетик с сахаром. — А потом ее клещ укусил, и я ее в больницу повез.

От этих воспоминаний его передернуло.

— Где твоя девушка? — подлез другой голос. — Где она?

— Я не знаю! — солгал Савва, но солгать самому себе не получилось.

— Знаешь! Она у этого, длинного, с татухой на руке! И не в первый раз, кстати!

Он дернулся, посмотрел в окно. Уже темнело.

— Ему она, наверное, скандалов не закатывает! У него, наверное, на неё всегда стоит! Он, наверное, себя в чулках не представляет!

Савва посмотрел на телефон.

— Набери ей! Поинтересуйся! Помирись! — вкрадчиво начал другой голос.

Савва принялся нервически обгрызать заусенца на пальцах. Потом схватил телефон, снял крышку, достал батарею, вытащил симку, и принялся ломать ее.

Он сидел и все мял ее, и мял, и мял. Мимо прошла уборщица, и он почему-то покраснел. Потом бросил кусочки симки в пустой стаканчик и вышел.

Бредя домой, он чувствовал, как редкие, большие, прохладные капли дождя капают на его раскаленное лицо и тут же испаряются от его жара.

Подойдя к дому, он долго стоял в нерешительности, как будто у него был какой-то выбор. Заходить домой не хотелось страшно, и он с тоской оглядывался по сторонам. Но потом вздохнул, собрался с силами и шагнул в подъезд.

Медленно поднимаясь в лифте с кислой рожей, он судорожно соображал, что бы такого наврать матери про Катьку. Но так ничего и не придумав, зашел в квартиру.

— Где ты был?! Я тебе звонила-звонила! Я думала, ты в аварию попал! — стараясь не смотреть на мать, он прошел в санузел. Пощелкал выключателем. — Нету света! Лампочка перегорела!

Он вздохнул. Принялся намыливать руки.

— Бабушка умерла… — вдруг сказала мать.

Он тряхнул руками, развернулся, взялся за полотенце.

— Бабушка умерла! — повторила мать. Не выпуская полотенце из рук, он опустился на унитаз. — Ну! Что ты молчишь?!

— А что ты от меня хочешь? — с каким-то болезненным ужасом выдохнул он.

— Как у вас с Катей всё прошло?

Он встал, протиснулся мимо нее и дверью, и пошел в свою комнату:

— Ничего у нас с Катей… — буркнул он.

— Что? Что ты сказал? Я с тобой разговариваю! Куда ты уходишь?