Ему нужен Кир! Теплый, живой, пульсирующий. Кир! Чтобы он обнимал его, ласкал, прижимался, Савва хотел ощущать его всем своим телом, а это… Чтобы любил, чтобы кончал в его, а что может эта мертвая идиотская пластмасса?!

— Кир! Убери! Развяжи! — Кир задумался, а потом с силой утопил ручку на всю длину. — КИР! — дернулся Савва, громко вскрикнув.

— Тихо ты! — прикрикнул на него Кирилл. — Как же тебе не нравится, если ты влажный?

— Не надо этой фигней! — сопя и выворачивая к нему голову, прошептал Савва.

— Не указывай мне тут! — рявкнул Кир и шлепнул ладонью ему по заднице.

Савва выгнулся и тонко обиженно завыл, уткнувшись лицом в пуховик на столе.

Кир нахмурился, ему не нравилась реакция парня, но и прекращать так быстро не хотелось. Собственная реакция тела в виде твердо стоящего члена требовала продолжения. Внутри натянутой струной вибрировала яростная какая-то первобытная восторженность от полноты собственной власти над этим бледным и худым телом, что жалко вздрагивало и скулило.

«Потерпит, — решил Кир. — Не всё коту яйца лизать». Он огляделся, прикидывая что же еще из подручных средств можно использовать, и, подойдя к коробке в углу, вытащил тонкий резиновый шланг.

— Тихо-тихо, ну что ты? Не больно ведь, нет? — вытерев пальцами потное лицо своего рыжего мальчика, он утешающе погладил его по спине.

И решил подождать пару минут, чтобы Савва успокоился. Кирилл закурил, ощущая, как от возбуждения подрагивают пальцы. Вид распластанного распятого Саввы заводил, а особенно понимание, что он может всё — всё, что угодно! — сделать с ним.

Савва сжал в сгусток последние капли воли и решил потерпеть. Проклятая палка раздражала невыносимо, веревки и чувство скованности бесило.

Выкурив сигарету, Кир тихо подошел к нему, и провел кончиками пальцев по нежной гладкой ягодице. Савва вздрогнул. Присев, Кир раздвинул половинки и прошелся языком по напряженно сжатому кольцу мышц.

— Ки-ир! — скулил Савва.

— Нравится? — спросил Кир и продолжил.

— Кир! Ну сними ты эту палку! Кир!

— Отвечай на вопрос, сука! — рявкнул Кир, и ввел язык до предела.

— Да! Хорошо! Очень! Но палку-то зачем? Палку-то?!

Доведя Савву почти до предоргазменного состояния, Кир отстранился, выпрямился и незаметно поднял шланг.

— Кир! Не уходи, Кир! — хныкал Савва. — Вставь мне! Блин! Ну где ты? Ну пожалуйста! Вставь! Трахни!

— Вставить? — прошептал Кир, размахиваясь для удара.

— Да!

— Получи!

От возбуждения Кир не рассчитал удар, и он вышел довольно сильным. На белоснежных ягодицах вмиг проступила малиновая вздувшаяся полоса. Савва выгнулся, вывернулся спиралью, в нестерпимом приступе боли, и задохнулся. От шока он только открывал рот, как выброшенная на берег рыба, но не мог ни вздохнуть, ни крикнуть.

Кир, не услышав ни звука возражения, хлестанул его еще два раза.

— Ки-и-и-ир!!! — завизжал Савва.

Это было так громко и до нервов пронзительно, что Кир опешил, и только сейчас сквозь туман возбуждения до него дошло, что он перестарался. Он хотел сделать Савве очень приятно, и тут же очень больно, а потом опять очень приятно. Получилось всё не так, как он задумал. Трепещущее тело Саввы, и его заплаканные глаза, вызывали в его сердце разряды дикого кайфа. Хотелось продлить это сладкое ощущение, но сейчас боли стало, наверное, чересчур много. Савва не мог ее переварить, и она выходила наружу диким ором.

— Тихо ты, блядь! — чуть даже испугался Кир и зажал ему рот. По-настоящему сильно он не хотел бить, разве немного. Ну кто же знал, что тот окажется такой неженкой? От трех ударов разорется, как роженица!

Савва выворачивался, уже не понимая, что и как делает, в очередном рывке он сшиб палкой жестяные банки. Звон и грохот разлетевшихся по всему полу гаек, болтов и прочей железной мелочи, что хранилась в банках оглушил обоих.

Схватив нож, Кир принялся срезать веревки, но Савва дергался, и острие полоснуло по предплечью. Савва отчаянно взвизгнул и пнул Кира в живот. Тот, отлетев, приложился боком о бочку и чуть не упал, громко выматерившись. Обливаясь слезами, шмыгая носом, капая кровью из порезанного локтя, Савва сам освободился от последних веревок. Плохо соображая, он принялся натягивать штаны.

— Дай рану забинтую! — потянулся к нему Кир.

— Пошел ты на хуй! — истерично взвизгнул Савва и резко отшатнулся, приложившись со всей силы головой о край полки с громким медным звоном.

Из разбитой брови бодро побежала струйка крови.

— Долбоёб! Да стой ты, — Кирилл, уже не пытаясь прикоснуться, что-то говорил еще резким злым голосом, но Савва не слышал и не понимал ни слова.

Пошатываясь, одной рукой все время держась за голову, он напялил на себя одежду, и выскочил прочь из гаража.

— Это есть такая порода людей! Паразиты!

Савва словно бы очнулся. Он сидел в автобусе, уже темнело. Раскаленный, кислотно-малиновый закат тонул за домами и деревьями. Впереди все было перекрыто из-за дорожных работ, и автобус стоял в пробке.

Он толком не помнил, как убежал от Кира и как сел в автобус, все это прошло мимо сознания, на автомате. Рубашка на локте присохла от крови и неприятно тянула кожу. Висок саднил, чувствовалась, как кровь сворачивается, твердеет.

— …, а Сталин еще добрый был! Вместо того что бы уничтожать таких паразитов, он отправлял их в лагеря, работать на благо страны…

Савва болезненно затравленно огляделся. Напротив сидел мужик — здоровый, пузатый, в очках и с дорогим телефоном в руке.

— …, а потом их всех реабилитировали, так их потомки сейчас залезли во власть. Сидят там и издают законы, которые позволяют им и дальше паразитировать на стране… — было душно и тошно, Савва поерзал, пытаясь углядеть край пробки. — И вообще, надо восемьдесят процентов Думы ликвидировать!

«Почему восемьдесят? — подумал Савва, чувствуя как голова начинает раскалываться от головной боли. — А остальные двадцать это кто?»

— И восемьдесят процентов нашей эстрады! Попсы этой! За одну их сексуальную эту ориентацию, вырезать всех…

Савва дернулся, подскочил, голова закружилась. Огромный болотный пузырь внутри набухал-набухал и вдруг лопнул. В глазах зарябило, начало мутнеть и двоиться. Савва принялся тыкать в кнопку остановки на поручне, но ничего не происходило. Духота стала невыносимой.

— Открой заднюю! — устало крикнула кондукторша водителю.

Дверь с шипением открылась, и Савва вывалился наружу. И как бы жарко не было на улице, после салона автобуса, он все равно ощутил порыв свежести и прохлады.

Уже в сумерках брел он по пустой улице. Все случившееся было похоже на сон, на глупость. Почему-то он думал, что знает Кира. А сейчас выходило, что Кир оказывается совсем другой. Оказывается, Кир может быть злым и делать больно. Тогда, ночью, на крыльце, Кир обещал часто говорить ему хорошие слова, хвалить его, и Савва не сомневался, что так будет всегда… И чего уж он совсем не ожидал, что Кир сделает ему больно, что будет кричать и бить…

Комок все подымался из груди по горлу, все душил, и наконец, слезы скопившись на ресницах, потекли по щекам.

— Эй! Савик! Подойди-ка!

Тьма сгустилась и превратилась в этот неприятный, шершавый окрик. Придавленный тихой ночной тишиной двор был пуст и безлюден. Фонари нигде не горели, только дорога была освещена подслеповатым оранжевым светом.

Говорить с кем-то, общаться, выслушивать какие-то речи, было для Саввы сейчас невыносимо, и он решил просто молча зайти в свой подъезд. Он уже почти дошел до своей старой квартиры, где жил с матерью, и тут такое…

— Эй! Ты че такой! Не слышишь, что ли?

Что-то юркнуло в темноте, и перед ним возник высокий, худой парень, в футболке и спортивных штанах. Он жил в соседнем дворе, Савва его знал. Они ходили в одну школу, тот учился на пару классов старше, но его имя в памяти не отложилось. Савва ощутил на плече жесткую костлявую руку.

Пройдя ведомый ей через весь двор, он очутился около лавки, на которой сидел еще один парень: приземистый, плечистый, тоже в спортивках, и в «хулиганской» кепочке на лысой шишковатой голове.