На четвертый день даже Бьорн впал в уныние. Каждый шаг по здешним чащобам давался с трудом, их выматывал страх и постоянное предчувствие близкой беды. Ветви покореженных деревьев извивались ужами, древесные грибы казались чудовищными рылами. Казалось, обернись назад — и в лицо тебе кинутся тысячи глаз, когтей, крыльев и рогов. Вместо неба над головой низко висело тускло-сизое, светящееся марево, в котором не видно было солнца. Тропа завела путников в вонючее болото, где из черной жижи торчали космы кривого, заплесневелого леса, заваленного буреломом. Бьорн неудачно оперся на хилую сосну — и от толчка она вдруг обрушилась, выпростав облепленные тиной корневища, а северянин ухнул по пояс в черную гнилую воду.

— Руку! Руку давай! — крикнул Аларик, в одно мгновение оказавшийся рядом.

— Только… не колдуй… здесь…Гальхе…услышит, — выдохнул Бьорн, ухватившись за его руку и с трудом выбираясь на твердую землю.

После такого потрясения всем был необходим отдых, особенно сьергу. Шестеро людей сгрудились на тесном пригорке, где росло несколько разлапистых елок. Лучше всего в этом царстве вечной вони чувствовали себя мох и лишайник: они затянули тропу, облепили старые камни, высоко взобрались по стволам деревьев.

— Это все она… Хозяйка, — прошептал Бьорн, яростно отжимая штаны и не решаясь лишний раз помянуть вслух страшную Гальхе. — Кружит нас по лесу, как слепых кутят, призраками дразнит, заманивает в топь…

Аларик покачал головой. Он тоже ощущал чье-то недоброе присутствие, как злобный взгляд, нацеленный в спину, но подозревал, что к здешним богам это не имеет никакого отношения. Наверняка лорд Файерс, невидимый, таился где-то неподалеку. Подслушивал, выжидал. Строил планы. «Перебьется! — подумал Аларик с внезапной злостью. — Эринну я ему забрать не позволю!» Он нашел девушку взглядом… и увидел, как они с Кайтоном уединились за одной из елей.

Воспользовавшись передышкой, Эринна украдкой поманила Кайтона в сторонку:

— Нам нужно постараться идти быстрее, — сказала она негромко, кивнув в сторону Дикона. — Его рука все хуже и хуже! Не понимаю, почему, порез был глубоким, но чистым…

Она каждый день прилежно перевязывала рану, промывая ее остатками вина и прикладывая целебные травы, но, похоже, в здешних трущобах выздороветь было просто невозможно. Даже воздух здесь был отравлен разложением и смертью.

— Ночью идти не получится, — так же тихо ответил Кайтон. — Тут и днем-то ни зги не видно! И огонь не зажжешь!

Призванный на совещание Бьорн подтвердил, что зажигать факелы на болоте, где из трясины поднимается ядовитый горючий газ, может быть равносильно самоубийству. Эринна поделилась с ним опасениями насчет Дикона, и Бьорн озабоченно нахмурился:

— Если хоронить кого на болоте, главное — пригвоздить тело ко дну острыми кольями, иначе он потом встанет и будет донимать нас всю дорогу.

— Рано нас еще хоронить, — ответил Кайтон, странно посмотрев на сьерга. Равнодушие северян к смерти его поражало. Кажется, они представляли себе смерть как далекое путешествие, куда человека следовало заботливо снарядить, пожелать ему доброго пути и больше не печалиться об ушедшем.

С наступлением темноты все сбились поближе друг к другу. Всем было не по себе, даже Большому Дику, в понимании которого трущобы Гальхе были просто очень большим лесом. Кайтон что-то пробормотал насчет зависти к людям, лишенным воображения. Эринна украдкой смотрела на бледное, осунувшееся лицо Аларика. Он был еще одной причиной ее беспокойства. Как долго кьяри сможет продержаться, не забирая силу у других? В этом омертвелом лесу не было других источников силы, кроме них самих. А вдруг он… «Прекрати! — одернула она себя. — В пустыне под Серентисом ему пришлось еще тяжелее, но он не позволил магии кьяри подчинить свою волю!» Иногда нужно просто решить, веришь ты человеку или нет.

Ночью хозяйка-луна разогнала свирепые тучи, и в небе ярко вспыхнули семь огней — это Большой Лось вышел на тучное звездное пастбище. Звезды холодно смотрели на незваных гостей, и глаза их казались остриями копий, нацеленными вниз, на людей.

В чаще выло волчье, где-то недалеко расхохотались жабы. Удивительно, какое сильное впечатление производит крик, раздавшийся в ночи! Особенно если он внезапно взрывается у тебя за спиной, в месте, где никого не должно быть. Эринна, вздрогнув, оглянулась и схватила дремавшего Кайтона за руку.

— Это просто сова, — сонно пробормотал он.

— Да? А это?!

Из темноты к ним приближалась цепочка отвратительно-зеленых гнилушечных огней. К уже привычным ночным шорохам добавились другие звуки: скрип, постанывание, хлюпанье, словно кто-то с усилием выдирал ноги из трясины. Или корни. Послышался гнусный утробный стон.

— Торвы! — завопил разом проснувшийся Бьорн. — Скорее, хватайте вещи! Уходим!

Поднялась суматоха. Дик уже подсаживал раненого друга на лошадь, Аларик с Кайтоном наспех похватали мешки. Частокол деревьев впереди торчал демоновым городищем, в шаге от себя ничего нельзя было увидеть, сплошь глухая хлюпающая темнота. Еще одна высоченная сосна неподалеку вдруг с шумом ухнула вниз, ломая соседние деревья. Подгоняемые страхом, путники бросились бежать так быстро, как только могли.

За их спинами взревело.

— Ты его не выдашь! — припечатала Астрид.

Эрл Руот только поморщился. Вчера вечером Болдр снова не дал ему выспаться, задержав допоздна с обсуждениями планов осады Айстада, один бредовее другого. У Руота болела голова, и пронзительный голос назойливой девчонки раздражал, как писк комара в ночи. Он откинул полог шатра, жадно глотнув свежего воздуха. Внутрь сразу ворвались гогот и крики: видать, сьергам сегодня повезло на охоте. Значит, снова будут вечером пировать и вялить мясо, а завтра двинутся дальше к этому проклятому Старому городищу, и они с Болдром следом.

Они прибыли в лагерь три дня назад. Принц обрадовался старому соратнику, выделил Руоту с его людьми целый шатер, правда, насквозь провонявший рыбой и прогорклым жиром. На первый взгляд принц казался бодрым и энергичным, но Руот, давно не видевший своего друга, был поражен: Болдр исхудал, дублет болтался на нем, как на вешалке, он беспрестанно кашлял и кутался в тяжелую шубу, подаренную союзниками-сьергами. В ней он был похож на медведя-шатуна, который вскочил не вовремя и теперь не может найти себе места. Его воодушевление казалось наигранным. Тощий желтоглазый колдун, тенью ходивший за принцем, Руоту тоже не понравился. От него за сто шагов несло смертью, хуже, чем от кровожадных северных богов! Что же все-таки делать с мальчишкой?

Если верить Астрид, парень был оруженосцем того самого эрла Кайтона, которого Руот немного не довел до Намсора. Надо же, как тесен мир. Вообще-то Кайтон должен сказать спасибо за то, что его избавили от такого подопечного! Это же чума ходячая, а не человек! Когда Руот в той деревне заявил, что направляется к Болдру, мальчишка подскочил, локтем саданул Олафа, выбил зуб Хиллу и сбежал бы, если бы рассвирепевший Олаф не ухватил его за волосы, да не приложил об косяк. Всю дорогу его везли связанным, и то он два раза чуть не утек. Астрид нянчилась с ним, рыцари ржали, отпуская в адрес «голубков» соленые шуточки. По-хорошему, следовало передать заложника Болдру. Руот сам не понимал, что его останавливало. Вернее, не хотел понимать.

— Как хочешь, — отмахнулся он, лишь бы избавиться от девчонки. — Но учти: за проделки этого наглеца ответишь ты.

Добившись своего, Астрид тут же исчезла. К счастью, молча. Оставшись один, Руот плеснул себе водки — вина здесь не водилось — выпил залпом, пытаясь прогнать неприятные мысли. Те упорно возвращались обратно.

Позавчера, пока он был у принца, в палатку Болдра завалился этот изверг, Хемминг. Притащил двух пленников. Один был похож на мастерового, худой до прозрачности, измученный, в растерзанной одежде. При виде второго пленника Руота передернуло: он был весь покрыт гноящимися незажившими рубцами и не мог стоять на ногах. Его швырнули под ноги принцу.