– Хочу, – шепотом, едва выдавливая из себя очертания слов, потому что если не охрип, то близок к этому. – Именно это я и хочу сказать.

– Нет. – Мотает головой и, кажется, борется с желанием зажать уши. Принимается ходить по комнате, усаживается на разобранный диван и спустя секунду вскакивает на ноги снова. – Это какая-то путаница. Я не так…

Оказываюсь рядом за один большой шаг. Сжимаю ладонями за плечи и заглядываю в глаза. Не знаю, что там в моих, но затихает и даже не моргает лишний раз. Едва ли не впервые за последние пять лет осознаю, насколько же она маленькая. Хрупкая.

– Но все именно так. – Голос дрожит, почти что вибрирует от напряжения и коварно подкравшегося к гортани спазма. – Все ТАК, мам. Он не встречается со Снежкой, потому что встречается со мной.

Договорил и заметил, что взгляд у нее абсолютно пустой.

Словно сквозь. Ненадолго теряется, секунд на десять или около того, но я успеваю умереть за каждую, да еще и не по разу.

Взгляд у нее абсолютно пустой и словно направленный вглубь.

– Ты же стихи для какой-то девочки писал… – напоминает со слабостью в голосе, и мне хочется нервно рассмеяться от того, как это звучит. Не соломинка даже – возможно, ее часть. Не сдерживаюсь и обнимаю мать как не обнимал уже черт-те сколько.

– «Девочку» зовут Влад, мам.

Обнимаю для того, чтобы она могла обнять меня тоже и понять, что ничего страшного не произошло и я – это я. Правда, чуточку не такой неудачник, как они с бабушкой думали. Обнимаю, и становится несравнимо легче. Потому что не отпихивает и не кричит. Потому что прижимается щекой к моей руке, а я даже не понимаю, когда успел так вырасти.

– А его родители?..

– Теперь знают.

– О, так ты поэтому проторчал дома всю неделю вместо того, чтобы шляться черт знает где.

– Да. Ждал, пока он разберется со всем и вылезет.

– Разобрался?

– Судя по всему, не очень. Не выгоняй его, ладно?

– А если выгоню, то что? Уйдешь вместе с ним?

– Угу. Будем ночевать на вокзале и протирать задницами все местные лавочки. Шататься от помойки к помойке и, если повезет, прибьемся к стайке бомжей.

Негромко смеется, а я сжимаю руки покрепче. Губами касаюсь ее макушки. Голос снова сам. На целую вечность и бесконечное количество делений вниз.

– Я очень люблю его, мам. С восьмого класса, представляешь? И даже не мог никому рассказать.

Утешающе – уверен, что на автомате, – гладит меня по спине. Утешающе, несмотря на то, что все еще в прострации и не знает, что со всеми этими знаниями теперь делать.

– И давно вы с ним?..

Кажется, будто не один час прошел. Кажется, будто все мысли, что крутились все это время в ее голове, стали абсолютно прозрачными. И больше всего я боюсь, что она будет чувствовать себя как мать пациента, который болен туберкулезом или чем похуже.

– С моего десятого.

– Выходит, что давно.

– Наверное, я не знаю. И, если честно, я все еще не уверен, что тебе стоило об этом узнавать, но так уж вышло. Мы в дерьме по уши, мам. И если ты меня не поддержишь, я не знаю тогда кто.

Может быть, это и не очень честно. Может быть, с совершеннолетием я и утратил право чуть что хвататься за мамину руку, но иногда, в самых крайних случаях, мне все еще хочется сделать это. Хочется почувствовать себя защищенным от всего на свете. Хочется просто знать, что она примет меня любым. Хоть с тоннелями, а хоть и с Владом.

– Кто бы мог подумать, что мой милый маленький мальчик вырастет манипулятором. Спите вы тоже вместе, я полагаю?

– Да.

– Что, тоже с конца десятого?

– Почти.

– Я сейчас слишком в шоке, чтобы говорить об этом, но ты расскажешь мне все от и до, как только я отойду. Ты понял? И про Снежку с ее парнями тоже.

– Предлагаешь мне слить сестру?

– Настоятельно рекомендую. Для своего же блага.

Хмыкаю и отступаю на шаг назад, не преминув, впрочем, ухватиться пальцами за тонкое смуглое запястье. Не крылья за спиной, но насколько же легче стало.

– Я люблю тебя, мам.

– Искренне надеюсь, что дольше, чем с восьмого класса.

– Это что, подкол? А где слезы и попытка убить меня вазой или стулом?

– Бабушка предполагала, что ты можешь оказаться… – Мнется, делает паузу, явно не желая произносить то самое слово на букву «Г», а то и «П». – Немного другим. Я отмахнулась от нее, а после все равно думала, что буду делать, если в один прекрасный день ты заявишь мне подобное. Или Снежана заявит, тут особо нет разницы.

Глаза закатываю просто потому, что по-другому не могу. Ох уж эта бабушка со своими поисками истины и беспокойством о здоровье внуков. Ну не было у меня девушки, дрочил я, предположим, в кулачок – и дальше что? Сразу гей?

Впрочем, не сказать, что она не угадала. Тот самый случай, когда случайная пуля попадает в цель.

– И каков вердикт? – Вопрос короткий, но безмерно важный. В нем куда больше смысла, чем в иных длиннющих других. Вопрос, ответ на который, возможно, определит мою дальнейшую судьбу. И если бы только мою. И мама не может не понимать этого. Мама, которая всю свою жизнь потратила на нас с сестрой и теперь вынуждена мириться со знанием, что ее ребенок глубоко не такой, как другие. И ладно бы дело было в тоннелях или цвете волос…

– У тебя есть сигарета?

Отрицательно мотаю головой и отступаю к выходу из комнаты.

– Можно подумать, я не знаю, что ты куришь, – ворчит и, чтобы спрятаться от моего взгляда, отворачивается к дивану, принимается разглаживать складки на наволочках.

– Так какой ответ? – упрямо напоминаю, уже сжав косяк пальцами, почти уже было решив выйти в коридор и спрятаться в своей, а еще лучше пустующей Снежкиной, комнате.

Выпрямляется, глядит в потолок. Должно быть, для того, чтобы стоящие в глазах слезы не покатились по щекам, и оборачивается через плечо.

Улыбается мне, совсем так же, как когда-то в детстве, когда я кокнул первый, с таким трудом заработанный ею телек.

– Ничего, Кирилл. – Звучит тяжело и словно через силу. Звучит так, как будто я ей диагноз поставил, а она тут же смирилась и даже думать не думает о том, что может произойти какое-то из чудес. – Я не собираюсь делать ничего.

Свое «спасибо» я шепчу, уже прикрывая дверь в ее комнату. Ноги ватные, не слушаются, но дышать все еще можно. Дышать можно, никаких игр в прятки теперь.

Дышать можно… если, конечно, сам Влад не перекроет мне вентиль.