— Ну вот представь, что на тебя орут капсом и при этом пытаются не разбить планшет о твоё же лицо. И то неизвестно, что ему было жалко больше.

— Мило.

— Не очень, на самом деле. Кости костями, но бьёт он больно.

— Вечер открытий… он тебя ещё и бьёт…

Потираю начинающий ныть висок и, выдернув мобильник из кармана, кошусь на беззвучно отсчитывающий секунды электронный циферблат. Оказывается, кому-то уже пора валить. Желательно прямо сейчас, пока подземка ещё незакрыта. Иначе хрен мне, а не премия в конце месяца.

— Ты даже не представляешь, какие тараканы живут в этой рыжей…

— И знать не хочу. Трахайтесь там, как вам нравится, но без меня, пожалуйста.

Хочется закрыть глаза и просто вырубиться. Прямо так, на прохладном полу посреди чужой квартиры. Прямо так и сделал бы, если бы меня не ждали.

Ступеньки. Подземка. Квартал, состоящий из одних тёмных подворотен, подсобка и вечерняя смена в пиццерии, из которой я, должно быть, выберусь только после своей смерти. И то далеко не факт. Хотя миленько будет. Костюм со школьного выпускного и фирменная, покоцанная жизнью кепочка с дебильной эмблемой. Рен обрыдается.

— Серьёзно. Ты же сам говорил, что твоего придурка сейчас почти нет в городе. Почему ты так яро отказываешься от второго комплекта ключей? Да и от денег вообще? Он столько ждал, пока ты объявишься. Вряд ли выкинет какой-нибудь финт.

Да не в финтах дело, господи! Не в финтах, возможных мелких подлянках, которые больше по моей части, кстати, а в том, что у меня крыша едет рядом с ним. И я не хочу, я не знаю, как буду жить, если всё это дойдёт до терминальной стадии, а после у его нездорового влечения-любви-наваждения вдруг случится ремиссия.

Что я тогда буду делать?

— А взамен что? — интересуюсь, наклоняя затёкшую шею то в одну, то в другую сторону, с самым что ни на есть расслабленным видом. — Моя пожизненная благодарность и ощущение полной зависимости?

— А взамен ты будешь его любить, жарить яичницу и крыть хуями, чуть что. Подумай над этим, друг мой. — Тянет свою правую клешню к моему плечу, но, не рассчитав расстояние и траекторию, почти что тычет в нос, а после и подбородок.

Отмахиваюсь и понимаю, что ещё минута — и вместо бодрого шага придётся заняться бегом на длинные дистанции.

— Ага, обязательно. Вот пока еду — подумаю.

— К нему?

Интересно, если в следующий раз, когда он недальновидно уснёт в моём обществе и проснётся без одной брови, рискнёт второй и станет ей так же намекающе подёргивать?

— На работу.

— А… — Юджин тут же скучнеет и принимается разглядывать свои отполированные ногти. — Ну привет Блохе.

Киваю без особого энтузиазма, сосредоточенно сгребаю разваленные по полу ручки и тетрадки назад, в рюкзак. Все методички и учебники давно скачаны и преспокойно спят себе в памяти ноутбука. Если повезёт, то даже успею немного позаниматься. Если повезёт и звёзды правильно сойдутся.

***

«Блохой» Юджин обозвал моего нового напарника-тире-надсмотрщика по смене, и я, признаться, никогда не думал, что можно вот так запросто дать прозвище человеку, который только и сделал-то всего, что скривил свою неприятную морду и как-то сжался за стойкой, вручая высокий картонный стакан. Да и не Юджину даже, а Лесли.

Никогда не думал, но про себя называю его именно так и не иначе.

Очень высокий, сутулый и маниакально подозревающий всех и вся.

И всё бы ничего, если бы не был племянником самого Терри Властелин Сей Забегаловки.

Вот уж кто добился успеха в этой жизни и может полноправно бить себя пяткой в грудь, без конца вставляя своё излюбленное «а вот я…» в любой диалог.

«А вот я начал не с низов».

«А вот я планирую открыть свой ресторан. Когда-нибудь».

«А вот я купил новую машину. Пусть в кредит, но всё равно это круче, чем кататься на метро среди неудачников».

Куда уж простым смертным вроде меня.

А уж после незначительного расширения меню и какого-никакого притока клиентов… остаётся только молча возвести очи к потолку и молить великих о терпении, потому что, если я вдруг с этим подерусь или пошлю его куда, тут же выпрут.

Именно поэтому из «старичков» остались только мы с Сидни. Остальные успели смениться едва ли не по второму кругу уже, и я мысленно иногда прикидываю, сколько же ещё продержусь, прежде чем громко хлопнуть дверью.

Сидни Блохе вроде как нравится, а я — диаметрально наоборот. Даже больше, чем все остальные, кого он выжил. Может, кстати, именно поэтому я всё ещё тут. Надо же мистеру Я-Круче-Вас-Всех на ком-то оттачивать остроумие. Только мелкий и настолько смешной, окружённый ореолом своего величия, что даже до звания мудака не дотягивает. Так, мелочь совсем. Блоха, что по обыкновению пасёт меня около главного входа, то и дело демонстративно поглядывая на наручные часы, чтобы уж точно засечь, если опоздаю больше чем на двадцать секунд.

А вот хрен тебе, я-уже-и-не-помню-как-тебя-там, ещё двадцать минут до начала моей смены, так что можешь пойти расслабиться и, скажем, погрызть стол в подсобке.

Других развлечений у тебя всё равно нет. Игрушки на телефоне или хотя бы набор любимых треков? Ну нет, несерьёзно это всё. Для детей.

Крутые мужики хмурят брови и пялят на свои фейковые «Ролекс» с таким видом, будто настоящие спиздили, а эти незаметно нацепили в метро.

Протискиваюсь мимо него, нарочито развернувшись боком и вскинув вверх руки, чтобы даже случайно не коснуться чужой наглаженной рубашки и, упаси сотона, помять её. Движением одного пальца, ага.

Уникальный же.

Застёгнутый под горло воротничок, фирменный фартук на тёмно-коричневых брюках… волосок к волоску и очки со стёклами-нулёвками для пущего виду.

— Тебя в пещере растили, Бругер? — сквозь зубы цедит и, прищурившись, провожает меня взглядом. — Или мартышки не умеют здороваться?

Разворачиваюсь на пятках и без перехода отвешиваю ему глубокий поклон, закрутив руку так, будто бы в ней была широкополая шляпа.

По полупустому камерному залу прокатывается волна смешков. Правда и залом-то это трудно назвать — так, комната с пятью столиками да всего тринадцатью стульями. Почти банкетный зал, блин.

Поджимает губы и оттягивает воротничок в сторону. Почти верю, что мешает ему дышать, чересчур туго обхватывая горло. Почти, потому что не уверен, что блохи дышат не через одну из коленок или какой-нибудь неведомый орган.

Хреново у меня с кровососущими насекомыми, что поделаешь.

— А без ритуальных танцев нельзя было?

Пожимаю плечами и, поправив лямку рюкзака, направляюсь к отгороженной стойкой двери, что ведёт в подсобку для персонала.

Пригнувшись, пролезаю под ней, поленившись нормально поднять. Слышу весьма однозначное цоканье за спиной. Да сколько угодно, господи. Хоть язык себе откуси. У меня есть целых восемь минут на то, чтобы натянуть форменную футболку, сделать себе кофе и заступить на смену. В ночное время доставка осуществляется только по ближайшему району и вероятность того, что я смогу позаниматься, напрямую зависит от того, укусила за задницу этого придурка какая-нибудь бешеная молекула или нет.

В смене всегда двое, не считая чувака на кухне, спину и шапочку которого я знаю лучше, чем лицо, а третий дремлет в зале, за стойкой. И разумеется, этим третьим никогда не оказываюсь я.

Родственные связи по умолчанию дают этому говнюку определённые привилегии, и потому, принятый курьером, почти сразу же начал считать себя не кем-то там, а целым управляющим маленькой и ни фига не гордой почти кафешки.

Головокружительный карьерный рост, все дела.

Кому рассказать — так будут ржать до слёз, боже.

А ведь ему вряд ли и тридцать есть, а уже всё кажется безнадёжным.

Погодите-ка… выходит, что ровесник Рена, плюс-минус один?

Фантазия включается тут же.

Представляю того в очках и строгой, застёгнутой под горло белой рубашке с закатанными рукавами. Сигарету в зубы, взъерошить немного — и можно подавать. Голым, конечно, лучше, но так куда непривычнее и слюна выделяется сама собой. Ох, потрогать бы ещё своими загребущими лапками. Потрогать бы… хоть какого-нибудь, когда вернётся.