Кое-как одеваюсь, обтерев собственный торс стянутой футболкой. Точно знаю, что в шкафчике есть запасная, а потому особо не парюсь.
Рен же поднимает с пола залитый кофе ноут и, повертев его в руках, кладёт в мой так и валяющийся около стола рюкзак.
Пихаю ноги в кеды, медленно слезаю и выгребаю остатки вещей из шкафчика. Туда же их, в сумку, и сверху изгвазданную футболку взамен натянутой чистой. Форменная куртка остаётся валяться на полу, кепка чуть позади.
Рен молча отпирает дверь и выходит первым. Я отчего-то притормаживаю и тянусь следом лишь спустя полминуты, убедившись, что уж точно ничего не забыл. Нагоняю, когда уже в дверях стоит и, уткнувшись в телефон, вызывает такси. Оборачиваюсь к так и стоящей за стойкой Сидни. Виновато улыбаюсь и пожимаю плечами. Ну вот так вот, бывает же. Только качает головой и, должно быть, не находит слов, но я-то знаю, что, осмыслив, просто забросает меня сообщениями в «Фейсбуке».
И если с ней я явно не прочь потусить как-нибудь, то с побелевшим, сидящим за крайним гостевым столиком Блохой прощаюсь безо всяких сожалений. Каждый шаг отдаётся вполне себе ощутимой болью в определённом месте, но я просто не могу отказать себе в удовольствии и не подсесть к нему. Глядит в упор и так сильно меня ненавидит в этот момент, что, кажется, если бы не стёкла очков, то и испепелил бы на месте. Я же, напротив, улыбаюсь и не испытываю к нему ровным счётом ничего больше. Ничего, кроме жалости.
Киваю в сторону подсобки, и он неосознанно переводит на неё взгляд:
— Моё заявление.
Сжимает зубы, но отчего-то не начинает орать и даже не вскакивает. Просто пялится в одну точку, что расположена между моими глазами, и словно целится.
— Может, немного попало на пол.
— Ты за это ещё ответишь, — обещает с такой наивной уверенностью в голосе, что моя улыбка невольно становится шире. Насколько это возможно, конечно. Рот тоже довольно сильно саднит.
— Так камер же нет, — киваю Сидни, протирающую стойку, и уверенно добавляю: — И свидетелей тоже.
Старается смотреть всё туда же, но то и дело глазами спускается на мою шею, и она покрывается дурацкими красными пятнами. Покрывается пятнами не то от злости, не то от смущения. И это делает всё только лучше.
Молча свербит взглядом и больше ничего так и не говорит.
Ну да ладно. Что с него взять? Что взять с того, кто навечно застрял лишь во временном этапе моей жизни? На одной из её нижних ступеней, да ещё и решил было, что вот она, та самая власть, позволяющая плевать на головы другим.
— Привет Терри. Я заскочу как-нибудь пожрать.
Поднимаюсь со стула, хватаясь за его высокую спинку, и, уже развернувшись к двери, замечаю метнувшуюся следом тень. Успеваю вывернуться и уклониться от неловкой злой оплеухи, что едва не пришлась на мой затылок.
В первое мгновение радуюсь тому, что Рен этого не видит, потому что судебное разбирательство явно не входит ни в его, ни в мои планы. В первое мгновение радуюсь, а сморгнув, отвечаю, сжав пальцы в кулак. Отвечаю, двинув в плечо и почти сразу же челюсть. И всё быстро настолько, что тело реагирует раньше, чем я успеваю осмыслить.
Боль, лизнувшая костяшки, кажется сладкой. Будто окунул пальцы в сахарный сироп.
Блоха, не ожидавший такого отпора, кренится в сторону, отшатывается, а спустя мгновение, сообразив, что произошло, хватается за подбородок. Сидни в этот момент смахивает со стойки трубочки и, спешно нырнув вниз, принимается собирать их.
Не знает, не видела, подтвердить ничего не сможет!
Горжусь ей в этот момент настолько, что решаю послать букет или какую-нибудь другую из девчачьих радостей. Как только отожму у Рена кредитку, конечно же. У Рена, который заглядывает назад, в кафе, спустя несколько мгновений и сдержанно интересуется, не сдох ли я от боли в заднице.
Отрицательно мотаю головой и чувствую себя счастливым примерно на девяносто восемь процентов. Оставшиеся два доберутся чуть позже, я уверен. Чуть позже, после горячего душа и пары-тройки грубоватых нежностей.
На этот раз пячусь к двери спиной и всё никак не могу перестать улыбаться.
— Пока-пока… — шепчу одними губами, и колокольчик на двери звенит прямо над моей головой, — Блоха.
***
Утро отличается от многих других только тем, что на этот раз я умудрился проспать всего на десять минут, а не на полтора часа, и потому могу не бегать как ужаленный, собирая вещи и решая, что из всего своего хлама переть сейчас, а что можно забрать позже.
Теперь нет.
Включаю чайник, мимоходом заглядываю в холодильник, и без того зная, что там ничего нового явно не наросло, и отсоединяю зарядившийся за ночь бук от сети, чтобы затолкать его в рюкзак.
Всё тот же, теперь ещё и с поплывшими застёжками на лямках, но ещё живой.
Торжественно спалю его на окончании универа или, может, чуть раньше. Поглядим, как пойдёт.
А вот ноут — совсем новый. Ноуту всего пара дней, и кнопки у него всё ещё балдёжно шероховатые и нестёртые. От старого уцелел разве что только жёсткий диск, но и он отправился в мусорку после того, как с него считали все файлы. Мне было откровенно жалко так разбрасываться, но попробуй тут вякни что.
«Сдох так сдох. Нечего собирать всякое дерьмо» — почти цитата, первоисточник которой спокойно дрыхнет себе, накрыв голову подушкой. Постельное бельё непривычно светлое и уж точно купленное не им.
Мысленно делаю пометку поговорить насчёт домработницы и, прошлёпав босыми ногами через всю квартиру, поднимаю с пола свои джинсы. Критически осматриваю их и, убедившись, что никаких посторонних пятен на них, медленно натягиваю на задницу.
И вот с этим, кстати, тоже надо что-то делать. Кто-то всё никак не может успокоиться и натрахаться, а страдать, сидя на краю стула, приходится мне. Правда этот «кто-то» свалит в конце недели минимум на полмесяца и оставит меня в гордом одиночестве среди этих стен, так что…
Вздрагивает во сне, дёргает лопаткой, и я выныриваю из своих мыслей. Вскидываюсь, наблюдая за тем, как медленно отводит руку в сторону, а после спихивает и подушку. Кривится от слишком яркого, по глазам бьющего света и, окинув меня мутным взглядом, зарывается в одеяло снова.
— Доброе утро.
— Пошло оно на хуй.
Пожимаю плечами и, повернувшись к нему спиной, открываю шкаф. У меня теперь вроде как даже есть своя полка. Вернее, была полностью и безраздельно моей первые три часа совместной жизни. После на неё магическим образом оказались спихнуты его шмотки, и мои серые застиранные тряпки как-то затерялись. Впрочем, футболку нахожу почти без проблем, а вот с чем-то потеплее возникают явные проблемы. Заглядываю на соседнюю полку и слышу, как негромко скрипят пружины за спиной. Оборачиваюсь на этот звук и наталкиваюсь на сонный, но довольно внимательный взгляд.
— Ты там вход в другое измерение ищешь?
— Ага. Надеюсь, хоть так получится съебаться куда-нибудь и поспать.
— Не получится, — звучит крайне убеждённо. Звучит так, будто бы я всерьёз могу замышлять нечто подобное. Побег в Нарнию через шкаф, ага.
— Не сомневался. Не видел мою толстовку?
Жмёт голыми плечами, обхватывает подушку и прижимается к ней правой половиной лица. Кажется расслабленным донельзя, а сам наблюдает, не отводя взгляд. И я догадываюсь, чего именно ждёт. Догадываюсь и, выдохнув, медленно закрываю дверцу, размышляю с секунду и открываю снова. Привстаю на носки и вытягиваю нечто серое, явно не моего размера. Нечто знакомое и с тёплой флисовой подкладкой, капюшоном и карманами.
Закусываю губу, чтобы заставить себя не улыбаться. Закусываю губу и жалею, что ему-то это не помешает что-нибудь вякнуть.
Ныряю в ворот, как в какую-то нору, и едва не путаюсь в ней, когда натягиваю через голову, ещё и рискуя потерять в этих серых недрах разболтавшиеся очки. Рукава длиннющие, до самых кончиков пальцев, немного подкатываю и, лишь поправив капюшон, всё-таки поворачиваюсь. Жду подъёбки куда больше, чем расплывшейся почти до самого уха ухмылки. Странноватой немного и половинчатой.
