Голос его звучал, как рев голодного льва, а ноги больше походили на столбы Капитолия. Он был мощным, по-своему красивым и… все равно похожим на себя.
— Иди ко мне, — Стив похлопал по песку около себя, гадая, что было бы, превратись Баки в доме Брока. Наверное, соседи бы решили, что на город напали чудовища.
Ноги Баки свились вдруг вместе, образуя голубоватый дымный смерч, поднялся ветер, вздымая тучи песка, и снова все улеглось. Голова у Баки была больше, чем весь Стив целиком. Глазное яблоко — как два его немаленьких кулака. Вблизи это было особенно заметно.
— Привет, — улыбнулся Стив и погладил Баки по костяным наростам между голубыми острыми ушами. — Ты прекрасен.
Баки страдальчески оскалился, лизнул его ладонь огромным языком и снова съежился, перетекая в человеческую форму, более привычную и компактную.
— Когда я только отделился от изначального огня, мою лампу в заброшенном храме нашла девушка, — вдруг заговорил он, и его волосы полупрозрачным дымом поплыли вокруг головы. — Я не помню сколько просидел внутри, и за что меня там заперли, помню только выражение ужаса на ее лице, когда я вырвался из лампы таким. Ее звали Тхая. Те сто лет, что лампа была у нее, были лучшими на моей памяти. До тебя.
— Что с ней стало? — спросил Стив, беря его за руку. За левую, прохладную даже в пустыне, неестественно твердую и в то же время — живую.
— Она прожила длинную по человеческим меркам, честную жизнь. Никогда у меня ничего не просила, кроме апельсинов с дальнего дерева, до которого в сто двадцать не могла добраться. Три апельсина — три желания. А вот это, — он показал на свою руку, — сделал ее внук, который мог бы быть и моим, если бы у людей и порождений Изначального могли быть дети. Я помнил его совсем ребенком, маленьким и вечно голодным. Мастерил ему игрушки. Тхая отдала лампу ему, и он наказал меня, когда я не смог воскресить его жену, умершую при родах. Я не всесилен, Стив. И боюсь гнева хозяина. Мы делаем Броку больно.
— Он не… не поступит с тобой так.
— Кихо тоже никогда бы так не поступил, но боль делает из людей чудовищ. Только чудовище могло приказать мне отрубить себе руку за то, что я не сумел совершить невозможное. Чтобы мне было больно как ему. Просто потому, что мог. К счастью, он не запретил мне заменить ее золотой, он вообще больше никогда со мной не говорил.
— Я больше не позволю навредить тебе. Никому. Даже Броку.
Баки посмотрел на него своими печальными прозрачными глазами и чуть заметно улыбнулся.
— Он сегодня думал о том, чтобы сделать больно. Я теперь всегда это чувствую. В этот раз он оказался сильнее чудовища, но ведь еще не понедельник.
— Все будет хорошо, Бак. Я обещаю.
Они целовались на теплом песке посреди огромной пустыни, которой, может, и не существовало в реальном мире, и Стив вдруг понял, что верит Броку. Верит, что тот не передумает в последний момент. Тот был импульсивным, где-то злопамятным, но подо всеми этими слоями — все-таки неприкрыто добрым, в чем себя неустанно упрекал.
Брок действительно не пришел и поздно вечером. Стив успел нарисовать портрет Баки и его целиком в переходной форме, как он складывается из дыма, вытекая из лампы.
— Почему Брок не забрал ее с собой? — спросил Стив, приняв душ и устраивая артефакт под подушкой.
— Потому что я не могу находиться далеко от нее. Мне пришлось бы пойти с ним.
То есть Брок хотел, чтобы Баки остался. Это лучше всех его попыток огрызаться на каждое слово говорило о том, что тот на самом деле чувствует.
— Где ты обычно спишь? — спросил Стив.
— В ней, — Баки кивнул на лампу. — Предыдущий хозяин… Пирс не позволял мне находиться где-то еще, когда я был не нужен. Я… привык. Наверное. Это было нелегко, но я в конце концов ко всему привыкаю, — у него в руках появилась щетка, вся украшенная камнями, со странными светящимися щетинками, и Баки, сев по-турецки на край кровати, принялся расчесывать ставшие материальными волосы. — У Тхаи научился быть человеком. У Пирса пытался вспомнить о своей кровожадной природе и не… не смог. Я убивал для него. Делал ужасные вещи и все равно.
— Это был не ты. Ты не мог… нарушить приказ.
— Но я это сделал. Это каждый раз был я.
— Откуда Брок знает о тебе? — спросил вдруг Стив. — Вряд ли Пирс показывал лампу всем подряд.
— Брок был подставным хозяином, — ответил Баки после долгой паузы. — Пирс писал на листке желания, — он усмехнулся, — больше напоминавшие юридические соглашения. И когда его собственные три заканчивались, он звал кого-то еще. Потом убивал. Брок оказался полезнее человека, просто умеющего читать. Пирс, конечно, все равно убил бы его после “Озарения”. Но не успел.
— Чертово “Озарение”, но хорошо, что у него оказался такой… бонус.
— “Озарение” тоже я, — тихо сказал Баки. — Я не разбираюсь в технических вопросах на том уровне, на котором нужно, потому не мог создать его просто из воздуха, но… Пирс бредил мировым господством. Жаждой все контролировать. Его желание относительно Озарения, Совета и получения на это средств было страницах на ста, наверное. Я рад, что он не учел тебя. Аллах, как я рад, что твоя смерть была не желанием, а просто приказом. Я не могу не исполнить четко сформулированное желание, но приказ могу оттянуть, исполнить неверно, извратить. И как же я рад, что Пирс умер раньше, чем ты. Что ты такой крепкий. Что я успел спасти тебя до того, как лампа обрела нового хозяина, и я мог в очень ограниченном пространстве между ними сделать что-то для себя. Что-то правильное, то, чему меня учила Тхаи.
Стив обнял его со спины, гадая, как за несколько веков исполнения чужой воли, преданный близким, человеком, который вырос у него на глазах, Баки мог остаться таким — добрым, чистым. Таким неиспорченным в чем-то главном.
— Спасибо, — сказал ему Стив.
— Тебе не за что…
— За то, что ты не ушел сразу. Что дал мне узнать тебя.
Баки обернулся через плечо и чуть прищурил глаза, пряча насмешку.
— Брок все равно притащил бы тебя к себе. Он, знаешь, очень переживал, что с тобой что-нибудь случится.
— Брок меня чуть не убил.
— Я тоже чуть не убил тебя, Стив. И, боюсь, выбор у нас с ним был одинаково невелик.
Отобрав странную расческу, Стив несколько раз провел ею по длинным волосам, любуясь красными искрами, разбегающимися от зубцов вверх и вниз.
— Останешься сегодня со мной? Если… если хочешь.
— Брок не говорил, что мне обязательно спать внутри, — Баки снова обернулся через плечо и задумался, прикусив губу. — Я очень хочу остаться с тобой, Стив. — Он вдруг поменял форму, на мгновение обернувшись дымом, и они оказались лицом к лицу. Баки оплел ногами его талию так же естественно, как лоза оплетает вековой ствол, и Стив притянул его ближе, чувствуя, как задыхается от нежности.
Они целовались, и Стив чувствовал, как вместо кроваво-красного безумия, которое поднималось внутри каждый раз, стоило прикоснуться к Броку, у него горло перехватывает от смеси радости и желания заботиться.
— Ты же будешь со мной, Стив? — прошептал Баки ему в губы, обнимая за шею. — Я не имею права просить, и ты уже сказал, что… Но, — он прижался всем телом, крепче обхватывая ногами, коснулся губами шеи и совсем тихо, быстро заговорил, будто боясь, что его перебьют: — Но я хочу, сам, понимаешь? Хочу быть с тобой как человек, быть твоим. Потому что если ничего не выйдет, а у меня часто ничего не выходит, все рушится в последний момент, и я снова достаюсь кому-то ужасному, так вот, если ничего не выйдет, я хочу помнить. Как кто-то был со мной, как ты. Что ты был со мной. Потому что мы оба этого хотели. Не потому что я должен, или мне приказали, а потому что я… Всевышний великий всемогущий, как я хочу быть с тобой. Я жадный, я настолько жаден и нагл, что эгоистично хочу тебя себе. Принадлежать тебе. Пусть даже ты потом отдашь меня кому-то, когда я тебе надоем, сегодня… Будь со мной?
— Господи, Бак, — Стив сжал его в ответ, не находя слов, не в силах повторить немыслимое — пообещать не делать жуткие вещи, о которых не хотел даже думать. — Господи.
