Голова не шла кругом от странности происходящего — Стив знал за собой эту особенность: когда определенный предел удивления оказывался достигнут, он на долгое время терял способность испытывать внутреннюю “щекотку”, диссонанс и потребность говорить “этого не может быть”. Идеальная адаптация организма к переменчивому окружающему миру.

Его искали. Черные вертушки ЩИТа кружили над Потомаком, как мухи над патокой, а потому и заметили их довольно быстро: не задавая лишних вопросов, спустили веревочную лестницу, осмотрели и доставили в госпиталь, игнорируя все возражения.

— Капитан? — Мария контролировала все и всегда, а потому она была первой, кто вошел в смотровую после дежурного врача — бесконечно усталого мужчины средних лет. Ее взгляд сразу остановился на Баки, моментально оценивая его опасность. — Это…

— Это Баки, — спокойно ответил Стив. — Он спас меня.

Мария дернула бровью — наверняка у нее были какие-то записи с хэлликэриеров, на которых они с Баки увлеченно месили друг друга, но она по-умному оставила комментарии при себе.

— Баки, — повторила она, будто запоминая. — Хорошо. С вами все в порядке. Ваш… друг от осмотра отказался.

— С ним тоже все хорошо. Он суперсолдат, как я. С ним… Мария, с ним делали что-то страшное, и я хочу, чтобы мы приложили все усилия для того, чтобы помочь ему.

Мария перевела взгляд на Баки, что-то прикидывая в уме, и медленно произнесла:

— Решать это, безусловно, не мне, но вы в который раз спасли мир, Стив. Думаю, вы можете требовать печень любого на золотом блюде, не то что… реабилитацию человека, незаконно удерживаемого ГИДРой против воли. Я верно понимаю ситуацию? — она взглянула на Баки, но тот застыл, будто не слыша ее. Так застывает солдат почетного караула у ворот, ведущих во дворец монарха.

— Верно, — ответил за него Стив. — Если у вас нет к нам вопросов, то…

— Да, — Мария быстро приложила две карты-пропуска к какому-то портативному считывателю и протянула их Стиву. — Временные пропуска. Зная вас, уверена, вы сунетесь прямиком туда, где жарче всего.

— Да, я хотел бы помочь спасателям.

Мария на мгновение поджала губы, но кивнула, не став указывать ему на то, что даже суперсолдатам необходим отдых.

Стоило ей выйти, как Баки сжал запястье Стива с выражением безнадежного отчаяния на лице.

— Поздно, — тихо сказал он. — У лампы уже есть хозяин, и он требует меня к себе.

— Куда? — Стива странно испугала мысль потерять его, не успев помочь.

— Недалеко. Мне нужно… Вызов слабый, но я чувствую его.

— Возьми меня с собой. Я поговорю с тем, кто… кем бы он ни был.

— Поздно, — повторил Баки. — Он достал лампу, она у него, он знает, что это, он прикоснулся к ней, повязал кровью, и теперь я его. Трижды. Ты ничего….

— Даже если я ее отберу? Лампу?

— Он все равно сможет мне приказать. Трижды.

— Как в сказке, — без вопросительной интонации произнес Стив, не заметив, что сжимает запястье Баки, закованное в наручи. — Возьми меня с собой. Или это запрещено?

Баки склонил голову, прислушиваясь к себе, и от этого его волосы, смолянисто-черные, тяжелые, показались Стиву дымчато-серыми, будто тот уже начал растворяться в воздухе.

— Нет, — наконец ответил Баки. — Не убивай его. Это причинит мне боль, — сказал он прежде, чем Стива закружило, как в водовороте, протягивая сквозь пространство, как сквозь игольное ушко, и единственное, что он четко ощущал в этой мешанине из звуков завывающего ветра, нехватки воздуха и боязни не собраться обратно в правильном порядке, был твердый металл наруча Баки и острые грани большого камня, впивавшегося в ладонь.

Когда мир перестал сжиматься вокруг, как нутро змеи, заглотившей кролика, Стив обнаружил себя в палате. На узкой койке, принадлежавшей явно не клинике ЩИТа, лежал забинтованный по самые глаза человек. Его едва видные из-под бинтов кончики пальцев, с трудом шевелясь, гладили какой-то небольшой тускло блестевший предмет, который в складках сбившейся простыни было не рассмотреть.

— Я… вился, — одними губами выговорил он, с трудом разлепляя воспаленные веки. Глаза у него были темными, как тутовые ягоды, и странно знакомыми.

— Я жду приказаний, — мертво-механическим голосом ответил Баки, и тут человек, ставший его хозяином, с трудом переведя взгляд, увидел Стива.

— Странные… глюки. Одно желание… исполнилось. Напоследок… взглянуть.

— Желание? — немного оживился Баки.

— Не, — ответил человек и странно всхрипнул, будто хотел рассмеяться, и не смог. — Не… пройдет. Хитрожопый ты… ну и я… не пальцем… деланный. Хочу быть абсолютно, феерически здоровым, оставаясь при этом человеком, живым, сохранившим все функции, черты характера, части тела, внешность до этих травм, сознание, психику, моторику, память, потенцию, возраст и мелкие заебы. Личность, короче. Усек? Выебнешься, сотрешь мне память, сделаешь уродом или младенцем — следующее мое желание тебе очень, очень не понравится. Валяй.

Он хлопнул кончиком пальца по гладкому металлу того, что Стив определил как ту самую лампу, будто ставя точку в перечне требований, и руки Баки засветились, по коже поплыли золотые искры, и Стив на мгновение увидел его другим: мощным, почти обнаженным, одетым лишь в легкие газовые шаровары и тяжелое золото, с волосами до талии и тонким платком, скрывающим нижнюю часть лица.

— Слушаю и повинуюсь, — нараспев произнес Баки, и золотые искры потоками хлынули от него к человеку, оплели его коконом, впитались в бинты, просочились под них, и тот захрипел, задергался, как в судорогах, приборы истошно взвыли и умолкли, отсчитывая уже ровный сердечный ритм.

Человек сел, потрогал бинты, стягивавшие лицо, и посмотрел на Стива.

— Жаль, оставшиеся желания мне нужны для другого, иначе захотел бы исчезнуть отсюда, так, чтобы ты не нашел. Но, видно, не судьба.

Он вынул из ножен застывшего неподвижно Баки нож и срезал бинты.

Стив знал, кого увидит, сразу, как услышал голос. У него все же была идеальная память.

— Рамлоу.

— Кэп. Ничего личного, помнишь? Принцесса, следуй за мной, надо выбираться отсюда, — он подкинул на ладони небольшую золотую лампу — точь-в-точь, как в той книге, которую Стиву в детстве читала мать, только меньше — эта легко помещалась на мужской ладони.

— Он никуда не пойдет, — решительно произнес Стив. — Ты — преступник, Рамлоу.

— Скорешились уже, — Рамлоу с прищуром оглядел поочередно Баки, его самого и оскалился неприятно, по-волчьи. — Потрачу две минуты своего охуенно бесценного времени, чтобы прояснить. Вот это, — он показал Стиву лампу, — моя ядерная кнопка. Принцесса Ясмин не запыхается довершить начатое хэлликериерами, она, знаешь, почти всесильная. Но мне похрен на дело ГИДРы, Роджерс. Я хочу выбраться отсюда живым и свалить в закат. А потом захотеть от принцессы чего-то приятного. Хоть бы и гаремных удовольствий, — он с интересом оглядел Баки, бесстрастно глядящего поверх его плеча. — Умеешь трахаться, принцесса?

— Как прикажет мой господин, — так же равнодушно отозвался Баки, и Стив почти ослеп от накатившей ярости, сжал кулаки и чуть наклонился вперед, готовый придушить чертова предателя голыми руками.

— Рамлоу! — рявкнул он.

— Да пошутил я, — отмахнулся тот, соскальзывая с постели и разминая ноги. — Что за хуйня?! — заорал он и завертелся волчком, до того напоминая собаку, увидевшую свой хвост, что Стив невольно ухмыльнулся — ярости как не бывало. — Хвост?! Сука, ты приделал мне хвост?! Да я урою тебя, шутник хренов!

— Приказа не добавлять ничего не было, господин, — так же бесстрастно отозвался Баки, но Стив ощущал его злорадство так же четко, как свое собственное. — Ты абсолютно, феерически здоров, остался человеком, жив, сохранил все функции, черты характера, части тела, внешность до травм, сознание, психику, моторику, память, потенцию, возраст и мелкие заебы. Личность, короче. Не урод, не младенец, память сохранена в полном объеме. Господин желает удалить хвост?