Он не смотрел на Стива, только на Баки, внимательно изучая его лицо, будто пытаясь прийти к какому-то выводу.

— Брок.

— На вопрос отвечай — хватит здоровья-то?

— Я…

— Да или нет? Гипотетически?

— Гипотетически меня на десяток хватит. Брок, отпусти его. Прикажи ему… попроси… Черт!

— Прикажи, попроси, — передразнил его Брок. — Что б ты, Роджерс, понимал в ПТСР и прочем дерьме, а? Смотри на меня, — приказал он Баки, все еще удерживая его за волосы. — Руки на колени. Сидишь?

— Да, господин.

— Хорошо. Я не Пирс, Баки. И никогда, нахуй, не хотел быть таким уродом, как он. В понедельник я загадаю себе белоснежную яхту с пышногрудыми гуриями и уплыву в закат, а ты останешься миловаться со своим Роджерсом.

— Не смогу яхту, господин. Я не знаю, как она устроена.

— Кусок золота килограмм на сто тоже сойдет. Чего ты вдруг тут на колени падаешь? Ты, вроде, провалами в памяти не страдаешь?

— Ты разозлился. Твой гнев причиняет мне боль, потому что ты хотел, чтобы мне было боль…

— Заткнись, — приказал Брок. — То, что я чувствую, никого не касается. Будешь круассан?

— Джиннам не обязательно…

— Но ты можешь, верно? И есть, и спать, а не прикидываться тут биороботом?

— Если ты прикажешь, господин.

— Опять? Я разрешаю тебе есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет. Повтори.

Щеки Баки из бледных стали розовыми, и он четко повторил:

— Мне можно есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет.

На слове “ебаться” Баки чуть запнулся, почти с мольбой взглянув на Стива, но договорил слово в слово.

— Поднимайся. Садись за стол. Кофе я, так и быть, сварю сам, если все тут такие обморочные девицы.

— Я могу, гос…

— Кстати, я, кажется, просил называть меня по имени.

— Я сварю кофе, Брок. Можно?

— Валяй. Мне без сахара и специй побольше.

Брок тяжело опустился на стул и на мгновение закрыл лицо ладонями, потом растер его, шурша щетиной по загрубевшим ладоням, и, закурив, с привычной насмешкой уставился на Стива.

— Ты доволен?

Стив подошел к нему сзади, погладил по плечам, обтянутым мягкой кожаной курткой, и зарылся лицом в волосы.

— Спасибо.

— Обращайся. Хотя с понедельника это будут уже не мои проблемы.

— Твоей проблемой будет объяснить налоговой, откуда у тебя сто килограмм золота.

Фыркнув, Брок стряхнул пепел и ответил:

— И не такое в отчетах объясняли. Не впервой.

Стив не удержался и поцеловал его в шею, потянул куртку с плеч, и Брок наклонил голову, давая лучший доступ. Им нравилось. Обоим. Все то, что происходило. Стоило соприкоснуться в относительно безлюдном месте с надеждой на продолжение, и все — логика и все сомнения приказывали долго жить. Забывались и тяжелый характер, и причина, по которой это вообще стало возможно — остервенело мять друг друга, каждый раз падать, как в пропасть. Без единой мысли. Без сожалений.

Стив не понимал, как Брок делает это. В спокойные минуты, рассматривая любовника, он гадал, что же в том такого особенного. Харизматичный, полный звериной энергии, магнетизма даже, но, по сути, обычный. Его многослойность раздражала, временами хотелось ободрать все наверченное вокруг, искусственное и заглянуть внутрь. Понять, какой он, настоящий Брок. И в то же время Стив не понимал, зачем ему это. В понедельник Брока окончательно оправдают, и тот уедет. Не на яхте, конечно, но ему предложили перевод в Нью-Йорк. Дело было за малым — официальным заключением суда, назначенного на понедельник. А пока Брок был отпущен на поруки под залог и личную ответственность Стива Роджерса.

— Завтрак, — напомнил Брок и, будто в противовес призыву свести все к спокойному поеданию круассанов, выпустил хвост, зная, как Стив на него реагирует.

— Обязательно. Минут через… двадцать?

— Ты себе льстишь.

— Ладно, твой хвост всегда м… ускоряет процесс, так что ты прав.

Брок горел. Каждый раз Стива поражала его способность вспыхивать от страсти, как напалм, сжигая все на своем пути, просто отдаваясь. Обычно Стив был сдержанным в постели, боясь навредить, с Броком же у него просто отказывали внутренние механизмы, отвечавшие за осторожность. И за стыдливость заодно.

Исхлестанный хвостом, потерявший всякое чувство времени, Стив вбивался в него по-животному быстро, жадно, целуя в шею и поглаживая корень хвоста. От этого Брок просто с ума сходил, заражая страстным помешательством и Стива.

Каждый оргазм с ним был как смерть. Будто никогда больше не будет ничего. Будто за слепящим удовольствием последует небытие.

Он кончал, с силой поддавая бедрами, сдвигая тяжелый стол, чувствуя, как Брок сжимается вокруг члена все сильнее и туже, слыша, как тот хрипло кричит, даже не притронувшись к себе, и подставляет очень чувствительную в такие моменты шею.

— Еще одни штаны по пизде, — с трудом выдохнул Брок, которого Стив прижал к столешнице всем собой, пережидая последние всплески удовольствия: запах сигарет, идущий от темных волос, вкус влажной шеи, тепло его тела там, внутри, где они соединялись.

— Твой хвост провертит себе дырку и в кевларе, — ответил Стив, приподнимаясь на руках. Он любил эту манеру Брока моментально возвращаться к насущным, обычным делам, едва получив удовольствие от секса. Можно было сразу вернуться к тому, на чем прервались. Стив погладил хвост по всей длине, умело обогнув острые гребни, и, освободившись, поцеловал любовника в поясницу. Брок предсказуемо фыркнул — неловкость и стыд для него, похоже, были пустым звуком.

— Баки, подай полотенце, — приказал он, но тот лишь щелкнул пальцами, и Брок с заметным облегчением сел. — Магия — вещь. Повезло тебе, Роджерс. Щелк — и все смазано, щелк — все чисто, штаны целы, и даже кофе не остыл.

Стив сел рядом с ним, касаясь коленом под столом, и подпер щеку кулаком.

— Повезло, — согласился он. — Нам нужно поговорить.

— Не о чем, — тут же отрубил Брок, да так, что становилось понятно — продолжать разговор бессмысленно. — Я сегодня ночую у Джека — третья суббота месяца, не хочу нарушать традицию, которой уже лет двадцать.

— Роллинза?

— Ага. Вечер… ночер пива, бейсбола, трепа о девках, мужиках и рубка в КС, — он взглянул на Баки, уютно примостившегося в торце стола, и дернул бровью. — Так что не скучайте, голубки. Тест-драйв, там. Танцы живота. Факелы, факеры и прочая экзотика.

— Брок.

— Что, зовешь присоединиться? — Брок удивленно вскинул брови, перечеркивая буквально все хорошее, что только что случилось, одним лишь выражением лица. — Поделишься несверленной жемчужиной?

— Брок.

— Третий раз назови меня по имени с еще большей экспрессией, глядишь, подействует. Скажу словами и через рот, — Брок облизал палец, на который попала шоколадная начинка круассана, и, прожевав откушенное, закончил совсем другим тоном: — Ты мне ничего не должен, Роджерс. Тут, нахуй, не твой пуританский век, где, если за сиську потрогал, так надо жениться и давать обет верности до гроба. Секс шикарный, ты охуенно горяч, но клеймить тебя я не собираюсь. Так что ебитесь, дети мои, плодитесь и размножайтесь. А я к Роллинзу. Рубиться в приставку. На связи, — с этими словами он допил кофе и, прихватив с собой еще один круассан, вышел, подобрав по дороге ботинки и куртку.

Баки смотрел в окно, старательно не встречаясь со Стивом взглядом, и им впервые было неловко наедине.

— Можно я тебя нарисую? — спросил вдруг Стив, силясь разбить гнетущую тишину. — Таким, как есть? С дымными волосами и в…

— В шароварах? — не поворачивая головы, спросил Баки. — А хочешь, я тебе покажу, какой я на самом деле? Каким я могу быть?

— Хочу, — не колеблясь, ответил Стив, и они вдруг оказались посреди бескрайней пустыни — многие мили песка вокруг, не по-утреннему горячее солнце, волны на барханах.

— Я хочу, чтобы ты знал, — произнес Баки и рванул сразу во все стороны, увеличиваясь в размерах. Его бледная кожа приобрела голубоватый оттенок, во рту показались клыки, волосы свились в странные шипы на голове, а в глазах полыхнул огонь. — Вот я, — взревел он, — вот каким я должен быть.