Каким вообще представляют себе героя другие? Или какого-то короля? Или красавицу?
Ни у нашего героя, ни у короля, ни у красавицы не было ничего такого, что Рейнольдс считал бы образцом внешности. Герой совсем не выглядит героем; король никогда не был похож на короля, да и поступал не по-королевски; ну а красавица, увы, уже больше не красавица. Для ясности стоит заметить, что герой искалеченный, беззубый, потрепанный недоросток; король — чрезмерно разжиревший, с лишаями на теле и огромным носом; красавица же из-за излишнего употребления спиртного раздалась вширь и стала казаться еще более высокой, чем была на самом деле. И вообще, в свои тридцать три она выглядит дамой отнюдь не первой молодости. И только один Кавалер (аристократ, придворный, ученый, эстет) соответствует идеальному типу. Он высок ростом, худощав, хорошо сложен, цел и невредим, и хотя значительно старше всех перечисленных здесь лиц из числа запечатленных на исторических портретах, его физическое состояние просто великолепно.
Конечно же, им всем это было как-то безразлично. Интересно нам, живущим вдали от тех времен, когда от художника ожидали, что тот должен передавать идеальную внешность, когда не ставили под сомнение, будто всякие уродства и физические недостатки нужно приукрашивать, но тем не менее разъясняли, что написанные на портретах исторические личности в жизни выглядели по-другому и в ту пору уже утратили свежесть, стройность и постарели и что художники их идеализировали (по глупости, как мы привыкли говорить).
Это трио казалось таким естественным. У Кавалера в его семье появился молодой человек, ставший для него почти сыном, во всяком случае, более дорогим и близким, чем родной племянник. А его супруга обрела того, кем она могла восхищаться с такой страстью и силой, с какими не восхищалась еще никем и никогда. Герой же впервые нашел в их лице близких друзей. Он был до глубины души польщен восхищением элегантного пожилого Кавалера и искренне потрясен теплым и заботливым отношением его молодой жены. Помимо крепнувшей с каждым днем дружбы, их объединяло чувство, что они играют роли, предназначенные им в великой исторической драме, — спасают Англию и Европу от захвата Францией и повсеместного установления республиканского правления.
Герой чувствовал себя уже вполне выздоровевшим, готовился снова выйти в море. Кавалер писал письма и донесения министрам, влиятельным титулованным друзьям в Англии и другим британским офицерам и адмиралам, несущим службу в Средиземноморье. Вел важные переговоры с министрами Королевства обеих Сицилий, с королевской четой и с отставным, но все еще влиятельным премьер-министром, занимающим антифранцузские позиции. Пробурбонское правительство Неаполя то и дело советовалось и с Кавалером, и с героем по поводу возможной новой войны с Францией. Кавалер решительно предлагал послать армию на помощь Риму, а герой настаивал, чтобы Неаполь ввязался в драку и тем самым выступил открытым союзником Англии (предоставив ей военно-морские базы для стоянок флота) и существенно поддержал британский стратегический замысел. Ну а поскольку уж было решено направить в Рим экспедиционный корпус, наспех собранный из разрозненных бригад и батальонов, то начались военные маневры и всякие инспекторские проверки. И все это сопровождалось призывами к патриотизму, чувством самообольщения, крушением планов и надежд, мучительными тревогами, оживлением среди большинства местной знати и энергичными попытками захватить себе теплое местечко на политической арене в качестве… агентов мировой империи. Они страстно жаждали того времени, когда война перекинется на земли этой отдаленной южной сатрапии, с ее богатыми традициями коррупции и праздности, и старались проповедовать идеи свержения династии военной силой и необходимости всяческого сопротивления противоборствующей сверхдержаве, то бишь Англии.
Начальство героя прислало приказ срочно отплыть со своей эскадрой к Мальте. Вернувшись с бесплодных переговоров с Государственным советом, он написал британскому командующему флотом в Средиземноморье графу Сент-Винсенту, что ждет не дождется, когда сможет поднять паруса и отплыть из этой страны скрипачей и поэтов, распутных девок и негодяев. Но ему не хотелось бы оставлять Кавалера и его супругу одних.
Прошло еще три недели, в течение которых герой продолжал поправлять свое здоровье и одновременно, не теряя времени, уламывать королевское правительство. И вот в середине октября, через несколько дней после отплытия «Кэлосеса» в Англию, эскадра адмирала направилась к Мальте, где он надеялся настичь врага и вступить с ним в бой. Король, зная, что ему придется возглавить армию и некоторое время проторчать в своем дворце в самом центре чопорного Рима, уехал в Казерту поразвлечься и в первую очередь поохотиться. Кавалер тоже отправился туда, предварительно отдав соответствующие распоряжения о том, чтобы начали укладывать и паковать картины и антиквариат — так, на всякий случай, на всякий непредвиденный случай. А его жена принялась ежедневно писать герою письма из охотничьего домика, рассказывать, как она сильно скучает без него. Однажды вечером Кавалер, проведя день-деньской на охоте, невольно насмотревшись на море крови, по возвращении домой тоже приписал к ее письму несколько строк.
Из-за ежедневного тупого истребления массы диких животных взыграл воинственный дух короля, и он с нетерпением ожидал того момента, когда поскачет в красивой военной форме впереди своего войска. Королева же, которая, не потеряв разума, мало-помалу утрачивала боевой запал, стала все больше сомневаться в разумности посылать на Рим экспедиционный корпус. Но супруга Кавалера постоянно уговаривала ее величество сохранять боевой дух и не впадать в панику, о чем регулярно сообщала герою в своих посланиях. Она красочно расписывала королеве, что может произойти, если не предпринять сейчас же наступление на французов: тогда ее мужа, детей, всех поведут на гильотину, да еще вдобавок будут вечно пенять и поносить за то, что она не сражалась до последнего, чтобы спасти свою семью, религию, страну от жадных лап свирепых убийц ее сестры и всего королевского рода во Франции. «Если бы вы толка видили миня, — писала Кавалерша герою. — Я встала и протинула руку, как вы, произнисла удивительную речь и дарагая каралева заплакала и сказала што я права».
Она частенько, не стесняясь, прямо так и говорила, что у героя нет одной руки, поскольку он принадлежал к породе людей, уверенных, будто другие не замечают их увечий или уродств. Слепая женщина, например, может сказать, что сегодня вы хорошо выглядите или выразить восхищение вашей новой красной блузкой, а однорукий мужчина, расхваливая оперу, громогласно воскликнуть, что он все ладони отбил, аплодируя прошлым вечером в театре.
В ответных письмах, которые герой тоже сочинял почти каждый вечер, сидя в своей каюте, он так и писал: «У меня корреспонденции столько, что и двумя руками не управишься разбирать ее. И я частенько переутомляюсь, составляя письма. Но если не считать того счастливого дня, когда снова увижусь с вами обоими, то нет для меня ничего более желательного, чем писать вам». Он благодарил Кавалершу за то, что та вдохновляет королеву и поддерживает в ней воинствующий дух. И повторял каждый раз, как скучает по ним обоим, как признателен за их дружеское отношение и что его благодарность гораздо глубже и сильнее всяких слов. Он вспоминал, как они чествовали его сверх всяких заслуг — никто иной не был так добр с ним прежде, — писал, что, прожив рядом с ними и подпав под их очарование, ему теперь не захочется ни с кем водить компанию, а все окружение кажется без них пустым и скучным и что самое его заветное желание — вернуться назад и никогда не расставаться. «И я также люблю миссис Кэдоган», — добавлял он.
Герой снова заболел, потребовался уход, и лишь спустя три недели смог появиться в Казерте у своих друзей. Отсюда он вместе с супругой Кавалера слал письма жене. Кавалерша описывала, как протекает болезнь героя, посылала новые стихи и еще больше подарков. Он же в своих еженедельных письмах сообщал, что считает Кавалера и его супругу своими самыми дорогими на свете друзьями, только она и его отец ему дороже. «Я живу здесь, как родной сын. Кавалер очень внимательно относится к моим интересам относительно разных научных проблем, а его супруга — олицетворение добродетели и целомудрия. Ни в какой другой стране не встречал я женщину, равную ей».
