Он повернулся к Кавалеру, чтобы поблагодарить за такой великолепный праздник.
— Та честь, которую вы оказали мне… — начал было он.
— Да нет, это вы оказали нам честь, — возразил Кавалер и пожал руку героя.
Тут заиграли музыканты, герой, предположив, что Кавалерша ждет, чтобы он пригласил ее на кадриль, подошел к ней. Нет, нет, танцевать он не собирается по вполне понятной причине, хотел только выразить благодарность. Кавалер, очарованный молодым адмиралом, как и его супруга (но та была очарована по-своему), глядел на него нежно, с любовью. Какой блестящий праздник, словно солнце взошло после затмения! То, что было покрыто мраком, теперь казалось высвеченным и сверкающим во всей своей красе. Его дом с бесконечным множеством этих блестящих и ярких вещей (над которыми он трясся, опасаясь, что вскоре придется бросать их все) — теперь официальная резиденция героя. Это прибежище будущего, а также приют для прошлого.
Он уже было приготовился к тому, что его раю на чужой земле приходит конец. В первые месяцы того страшного года казалось, что международный альянс против Франции обречен на провал, а Неаполь покорился воле французов. Первым оскорблением явилось назначение нового французского посла месье Гара, того самого, который зачитывал смертный приговор Людовику XIV. Затем пришлось уволить в отставку влиятельного премьер-министра, резко настроенного против французов, а вместо него назначить человека более лояльного и выступающего за примирение с Францией. Тем временем армии Бонапарта, не имея потерь, продвигались вперед, а молодой английский адмирал по всему Средиземноморью безуспешно разыскивал французский флот, чтобы сразиться с ним.
Кавалер в панику не впадал, не в его характере было паниковать. Но все же он не исключал, что французские войска могут начать широкое наступление из папской столицы на юг полуострова, который уже фактически находился под их контролем. И вот в одно злосчастное утро он узнал, что они уже вышли к побережью чуть севернее Кампи Флеграй. У него с женой и у английских гостей (а у них всегда кто-нибудь гостил из Англии) еще было в запасе время для бегства — Кавалер об этом не беспокоился. Но он всерьез опасался за сохранность своих ценностей. Ценные вещи легко уязвимы — их не защитить от кражи, пожара, наводнения, небрежного отношения со стороны слуг или нанятых реставраторов, губительных лучей солнца и от последствий войны. А это, по мнению Кавалера, прежде всего — вандализм, грабеж и реквизиция.
Каждый коллекционер нутром чует любую мало-мальскую угрозу, которая может превратиться в большую беду. Поэтому любой коллекционер, сам по себе являющийся островом, нуждается еще и в запасном острове. И грандиозные коллекции зачастую порождают мысли о надлежащем хранении и надежной безопасности. Так, один неутомимый собиратель из Южной Флориды, который на личном поезде объездил в поисках новых приобретений все Соединенные Штаты, купил в Генуе огромный замок для хранения своих обширных собраний декоративных вещей. Националистическое китайское правительство, спасаясь бегством из континентального Китая на Тайвань в 1949 году, прихватило с собой съемные и переносные шедевры изящного искусства, выполненные из рисовой соломки и хлопка, а также раритеты (вышитые шелком картины, статуэтки, фигурки из нефрита, изделия из бронзы, старинную фарфоровую посуду и каллиграфические письмена на свитках). Там они хранятся в подземных туннелях и пещерах, вырубленных в горе рядом с огромным музеем, в помещениях которого можно одновременно разместить лишь малую толику всех этих ценностей. В большинстве случаев не требуются столь хитроумные способы охраны или крепостные стены. Но при хранении раритетов в недостаточно безопасном месте у коллекционера не проходит головная боль из-за тревоги за их целостность и сохранность. Таким образом, удовольствие от обладания антиквариатом и редкостями постоянно отравляется призраком их утраты.
Как знать, может, и не надо будет бежать из Неаполя, но если придется, то как тогда уложить, упаковать и увезти все эти вещи, которые он собирал долгие тридцать лет, — это не так-то просто. (Вечный жид[50] не может быть великим коллекционером, ну разве что собирателем марок. Имеется всего несколько знаменитых коллекций, которые можно увести с собой в сумках.) Кавалер подумал, что неплохо было бы переписать для начала свои ценности — ранее он никогда этим не занимался, — провести, так сказать, полную инвентаризацию всех коллекционных предметов.
Вообще-то вряд ли, чтобы он не делал выборочные списки своих коллекций: все коллекционеры одержимы составлением подобных списков, а все люди, которым это доставляет удовольствие, — либо уже сложившиеся, либо потенциальные коллекционеры.
Коллекционирование — это один из видов неутолимого желания, донжуанизм вожделенных объектов, где каждая новая находка вызывает еще более жгучую страсть и порождает вдобавок удовольствие вести счет, составлять реестр или список своим ценностям. При интенсивных и неутомимых поисках ради приобретения новых вещей страсть зачастую несколько остывает и лишается особого шарма, чего не компенсируешь ведением гроссбуха для учета и классификации mille e tre[51] (предпочтительнее нанимать доверенного писаря, который был бы в курсе всех дел и вел учет). В таких случаях возможность созерцать в любой момент свой антиквариат притупляет желание: подобное всегда осуждал и с этим боролся великий поборник эротики Дон Жуан. Но в нашем случае учет и классификация предоставляет стяжателю материальных и духовных ценностей еще большее моральное удовлетворение.
Учет — уже сам по себе коллекционирование, причем на более высоком уровне. Коллекционерам в таких ситуациях совсем не обязательно обладать собственными раритетами. Знание, что такой раритет существует и где находится, заменяет обладание им (к счастью, тем, у кого нет значительных средств на его приобретение). В данном случае ведение реестра подменяет собой право на обладание, становится разновидностью этого обладания: они могут оценивать раритет, классифицировать его — одним словом, помнить о нем и желать его.
Что вам нравится? Пять любимых цветков, пять любимых специй и пряностей, пять фильмов, автомашин, поэм, гостинец, имен, собак, изобретений, ценных камней, пять городов, друзей, музеев, теннисистов… Всего лишь пять? А может, десять… или двадцать… или даже сто? Но какую бы цифру в этом ряду вы ни назвали, она всегда будет казаться вам недостаточной. Да вы бы и не вспомнили, какое же количество вещей вам нравится.
Что вам памятно? Все, с кем доводилось переспать; все штаты, где побывали; все страны, которые увидели; дом, где вы жили; школа, где вы учились; машины, которые имели; домашние животные, бывшие у вас; работа, которую вы выполняли; драмы Шекспира, которые вы смотрели…
Что мир объемлет? Названия двадцати опер Моцарта или имена королей и королев Англии, а может, наименование столиц пятидесяти американских штатов… Даже одно составление подробного перечня уже является выражением желания — желания знать, располагать в определенном порядке, вверять памяти.
Чем же все-таки вы владеете? Компакт-дисками, бутылками вина, первыми изданиями своих книг, старинными фотографиями, купленными на аукционах, — подобные списки могут оказаться не более чем подтверждением утоленного желания и останутся таковыми, по крайней мере, до тех пор, пока над вашими изобретениями не нависнет угроза, как это случилось у Кавалера.
Теперь, когда он мог потерять все, ему захотелось узнать, что у него имеется в наличии, и закрепить это хотя бы в форме описи.
Составление списка представлялось Кавалеру своеобразным выходом из положения, спасительной акцией. И хотя ему он не очень-то нравился, этот стимулирующий довод, тем не менее, засучив рукава, он принялся за перепись своих коллекций. Еще разок осмотреть каждую коллекционную вещь, записать все наименования в определенной последовательности, разложить их в зависимости от комплектности копий, избытка или недостатка, мастерства исполнения, ну и, разумеется, полноты или нехватки каждого предмета — это будет не только удовольствием, но и трудом, приносящим удовлетворение, трудом, который он не решится доверить никому из своей многочисленной челяди.
