Нельзя иметь все, изрек кто-то, ибо если будет все, то где же это все хранить? А вот невеселая шутка уже наших дней: что теперь говорить, когда земной шар задыхается от перенаселения, космос сжимается, а разумные существа копят невиданную разрушительную военную мощь. Во времена Кавалера подобных высказываний не произносили.

Вообще-то, можно много чего иметь. Все зависит не от возможностей для хранения, а от вашего аппетита, а также от того, насколько вы контролируете самого себя.

Вот Кавалер в домашней обсерватории, которую он соорудил на верхнем этаже дворца, в комнате, выходящей окнами на юг и запад. Стоя перед балконом в этой своеобразной полукруглой обсерватории, можно видеть одновременно безбрежное чистое голубое небо, землю и залив. Во всей Европе не сыскать подобного крупного города, в центре которого открывался бы столь великолепный вид — как же повезло Кавалеру! И он по желанию мог увеличить обозреваемое пространство, став в середине комнаты, тогда возникала иллюзия, будто находишься на высокой скале. Или в затемненной камере-обскуре. Для этого Кавалер застеклил вторую половину комнаты зеркалами, в которых отражался на заходе солнца лежащий напротив остров Капри, а по ночам мертвенным блеском сверкал в лунном свете залив, иногда сияла и полная луна, будто выплывающая из кратера вулкана.

Кавалер полулежит на длинной, обитой парчой скамье, поставленной вдоль зеркальной стены, и, опираясь на подушки, читает книгу, изредка любуясь открывающейся взору перспективой. До чего же ему хорошо в эту минуту! О чем же ему еще тосковать?! Это же его родина!

Кавалер стоит в гостиной на третьем этаже. Он наблюдает, как из вулкана поднимается столб серого дыма, расширяется и колышется на фоне голубого неба вечер. Быстро опускается темнота. Он видит, как внезапно вырываются длинные красноватые сполохи. В соседней комнате Кэтрин играет на спинете[19]. Мощный поток лавы ширится и нарастает.

Вот Кавалер на склоне горы вместе с Бартоломмео Пумо. Больше никого нет, только они двое. Сопровождающий намного моложе Кавалера. Бартоломмео обычно ходит с Кавалером, но поскольку он всего лишь слуга, то о нем по-отечески заботиться не приходится. Ну а раз юноша спокоен, уверен в себе и не подобострастен до тошноты, то можно и прислушиваться к его советам. Кавалеру нравилось, что кто-то ведет его и подсказывает. Они лишь вдвоем в этом буйстве природы, где все равны. Когда же собиралась компания, Пумо без напоминания влезал в свою шкуру и занимал подобающее ему место в цепи неравенства и несправедливости.

Как-то в Неаполь приехал брат королевы эрцгерцог Иосиф. По этому поводу Кавалер пригласил весь королевский двор полюбоваться на извержение вулкана вблизи. Хотя в поход на гору их величеств и августейшего гостя сопровождали сотни слуг, чтобы ублажать монархов и свиту, тем не менее никакие ухищрения не могли охладить воздух, который по мере приближения к жерлу вулкана становился все горячее и суше. Наконец король не выдержал, начал раздражаться, встревожился и приказал подать ему паланкин.

— Какой же я горячий! — заревел он.

— А что будет дальше, — съязвила королева, метнув раздраженный взгляд на брата и ища у него сочувствия.

— О-о, как же холодна моя супруга, — по-театральному нараспев произнес король и рассмеялся. Но никто его не поддержал. Тогда он наклонился к соседнему паланкину и сказал: — Чувствуешь, как я потею, брат мой. — И взяв руку шурина, засунул ее себе под рубашку.

Такая гротескная фамильярность сразу же вызвала у австрийского эрцгерцога ответный взрыв «юмора». Спустя секунду-другую он счел, что одноглазый мальчик довольно дерзок и заслуживает того, чтобы треснуть его по голове палкой. (Дальновидный Бартоломмео лишь закричал, что им небезопасно стоять на том месте, где они находятся.) А Кавалер, рассматривающий в этот момент груду камней и пемзы, выброшенную из вулкана, не смог защитить его.

Кавалер в душе не был демократом. Но его пылкое сердце вовсе не оставалось равнодушным к некоторым идеям справедливости и равенства. Ему не по нраву был поступок его деда, который, как говорили, напившись однажды в каком-то трактире при гостинице под Лондоном, размозжил голову мальчику-прислужнику и ушел, даже не поняв, какое зло он сотворил. Смущенный трактирщик пришел к нему в комнату и сказал: «Милорд, знаете ли вы, что убили того мальчугана?» На что предок Кавалера заплетающимся языком ответил: «Включите и его в счет».

Вот Кавалер сидит в своем кабинете и пишет письмо лорду Пальмерстону, изредка поглядывая из-за письменного стола на полуоткрытую дверь.

— Оно приехало, — объявила появившаяся в дверях Кэтрин.

— Оно? Да не оно же, дорогая. Мне обещали прислать его. — Он прикрыл письмо промокательной бумагой и встал из-за стола. — Так где же это оно?

Кэтрин улыбнулась и ответила:

— Там, в ящике.

— Ну что ж, пойдемте выпускать его.

Он сидел в огромной зарешеченной клетке, такой затемненной, что почти не видно было его тела, блестящих глазок, и ожесточенно чесался. Рядом с клеткой с важным видом стоял величественный дворецкий Винсенцо, зажав нос платком. Вместе с ним находились еще двое слуг, которые тоже почему-то почесывались.

— Слуги, должно быть, испугались, что вы, того и гляди, начнете коллекционировать еще и животных, — заметила Кэтрин.

— Вокруг нас и без того полным-полно разного зверья, — ответил Кавалер. — Думаю подпустить к ним еще одну разновидность. — И, обращаясь к глазеющему Пьетро и хихикающему Андреа, добавил: — Ну что ж, только не держите этого бедолагу слишком долго взаперти.

Андреа, взяв в руки кое-какие инструменты, сделал шаг вперед.

— Ну чего ты там канителишься? Смелее. Не бойся, не укусит, — подбадривал его Кавалер.

— Да-а, а он смотрит прямо на меня, ваше превосходительство. Не нравится мне, как он смотрит.

— Разумеется, он смотрит на тебя. На кого же еще ему смотреть? Ему любопытно, что это за зверь стоит перед ним.

Мальчик-слуга, вылупив глаза, стоял, не двигаясь, будто прирос к месту. С верхней губы его стекали капельки пота. Кавалер слегка шлепнул Андреа по щеке и, взяв у него гвоздодер и молоток, принялся сам открывать клетку. Оттуда с пронзительным визгом стремительно выскочила лоснящаяся индийская макака и быстро вскарабкалась Кавалеру на плечо. Слуги в страхе отпрянули назад и осенили себя крестным знамением.

— Ну вот, видите. Видите, какой он ласковый.

Обезьянка положила лапку на парик Кавалера, восторженно пискнула, затем похлопала по парику черной ладошкой, внимательно посмотрела на нее, понюхала, лизнула и растопырила пальцы. Кавалер протянул руку и попытался было стащить обезьянку с плеча, но та оказалась проворнее, увернулась и сама спрыгнула на пол. Кавалер велел принести веревку. Привязав обезьянку, он затащил ее в подземную кладовую и приказал сделать все, чтобы ей было там удобно. После этого вернулся в свой кабинет.

Закончив писать письмо лорду Пальмерстону, он взял одну из толстых книг про обезьян, которые получил из Лондона от одного из своих знакомых книгопродавцов, и прочитал, как кормить обезьян. Спустя час пришла Кэтрин, позвала обедать. Кавалер отдал распоряжение, как получше покормить макаку. Дать ей чашку риса и чашку молока, разбавленного водой и подслащенного сахаром, со знанием дела распорядился он.

Днем он опять спустился в кладовую, чтобы посмотреть, что там поделывает его новое приобретение. Большой угол около окошка был очищен от всякого хлама, там же брошен тюфячок, а две чашки для еды оказались пустыми. Обезьянка кинулась к Кавалеру, но ей мешала цепочка. «Я же приказал привязывать ее за веревку, — подумал Кавалер. — Веревки будет вполне достаточно, не отвяжется».

Обезьянка затрясла, зазвякала цепочкой и принялась вопить: «Ву-ву-ву-ву!» — и так выла и кричала минут десять, наконец, не выдержав, улеглась, жалобно стоная. Кавалер подошел, присел на корточки, почесал ей за ухом, пригладил волосики на лапках и принялся щекотать живот. Та от удовольствия переворачивалась с боку на бок, мягко урчала, а когда Кавалер прекратил ласки, схватила его за большой палец и потянула к своему брюху. Кавалер отвязал цепочку, поднялся с корточек и стал ждать, какой еще фортель выкинет макака.