Отдельные смешки переросли в здоровый смех. Опозоренный Локхарт покраснел аки варёный рак и, пятясь задом и стараясь в процессе не смотреть никому в глаза, скрылся у себя в подсобке, умудрившись зацепиться в процессе за торчащий откуда-то гвоздь и проделать в своём блестящем балахоне здоровенную дырку. Такого прилюдного позора он ожидать не мог.

- Это не преподаватель, а какое-то сиятельное ничтожество, – говорю, когда мы уже покидали класс. – Изобретает невесть что и выдаёт плоды собственного непроходимого идиотизма за великие научные открытия. А сам-то и не умеет ни черта, только и способен лапшу на уши вешать. Что у гриффиндорцев вчера с пикси в клетке было, что у нас с колорадскими жуками.

- Но почему ему тогда так долго удавалось пользоваться славой? – спросила Падма Патил.

- Всё дело в том, Падма, что он достаточно удачно играет на невежестве типичного обитателя магического мира. Как правило, «чистокровные» не интересуются ничем тем, что не принадлежит к волшебному миру, считая это ниже своего задранного вверх самомнения, вот и ловит их этот мошенник на их же незнание. За счёт этого и выскальзывал он до сего дня.

- А ты тогда как?

- Я спокойно, потому что мне весь этот магический мир со всеми его отсталыми средневековыми заморочками лишь постольку поскольку, я тут, может быть, и родился, как мне тут очень многие с разной периодичностью напоминают, но точно не рос. Я из внешнего мира пришёл и туда же уйду обратно, если маги не вспомнят, что на дворе уже давно не эпоха Тюдоров, а век электричества и атома.

- И ты так легко отречёшься от своего статуса? – скептически заметила Лаванда Браун. – Тебя же здесь считают героем магического мира!

- Статус – дело наживное, Лаванда. Сегодня он есть, а завтра нет, и наоборот. А что до героев… если мне там что-то и приписывают, я оставлю это на совести приписывающих, если, конечно, она у них есть. Хотят они выдумывать какие-то дутые мифы и жить при этом в средневековой помойке с драконами да змеями – флаг им в руки. Мне же пусть не мешают идти по тому пути, что устроит меня самого и тех людей, кто мне близок. А таких здесь немного. Но если этот путь будет пролегать за пределами всего этого древнего и благородного сообщества, а так оно, скорее всего, и произойдёт, то пусть не удивляются.

Мои сокурсники понимающе кивнули, и расходились в молчании.

Вечером мы со Сьюзен написали письма – Амелии, Андромеде, и особенно Доре. Во все три вложили копии нашего плаката с Роном, да-да, тем самым орком на летуне, а Сьюзен ещё добавила от себя по части сегодняшнего учинённого мной показательного низведения Локхарта. В процессе этого мы с ней ещё раз весело посмеялись над тем, как же неуклюже этот бездарный мошенник попытался нас надуть, явно не предполагая, что в классе найдётся человек, который сам лично насобирал не одно ведро этих жуков.

Перед тем, как конверты запечатать, мы положили туда ещё по одной карикатуре, на этот раз на Локхарта. И на новой иллюстрации, вывешенной в гостиной Хаффлпаффа, Сиятельное Ничтожество, обряженный в сверкающий от блёсток розовый балахон, удирал, широко разинув рот, от гигантского плюющегося огнём колорадского жука. Для верности я пририсовал на лацканы балахона преподавателя знак слаанешитов – кто в теме, тот поймёт. Подпись гласила: «OH DAMN ZE BIG BAD FUCKIN’ BUGZ EVERYWHERE!», то бишь «Бля, эти большие плохие грёбаные жуки повсюду!»

Ну а когда все разошлись спать, накинул невидимый плащ и вышел на охоту – а то нечисть, судя по её количеству, совсем распустилась за время нашего отсутствия. Так что черти и поднятые мертвяки снова поимели удовольствие ознакомиться с бензопилой в действии. Были и скелеты, но их я упокаивал привычным способом «кулаком в торец», а потому всерьёз на них более не реагировал.

Вот и кабинет Дамблдора, найденный по карте Мародёров. Пожарный выход, как и в прошлый раз, открываю, захожу. Большая часть вещей лежит ровно там, где они остались с прошлого раза, однако кое-что появилось новое. Видимо, после дурки у директора развился синдром Плюшкина, и он принялся тащить к себе в кабинет всё, на что получилось наложить руки. И появившийся возле стола большой сундук, которого раньше не было, намекает на это.

- Здорово, Вован! – ухмыляется Шляпа. – Снова решил попользоваться отсутствием директора?

- Ну да, что время зря терять. Сомневаюсь, что его оттуда выпустят быстро.

- Он тут за те полгода даже не вспомнил о пропавших реликвиях, зато вместо них притащил новые. Вон, сундук стоит, видишь? Всё на моих глазах что-то туда складывал. И в шкафах что-то набралось за весну и лето.

- Спасибо, сейчас пороемся.

- Поройся, поройся, там есть кое-что интересное. Кстати, удалось мне проверить мозги Джиневры Уизли, той самой, что тебе в жёны хочет навязаться. И да, ты прав, что этого не желаешь. У неё тараканы в башке не просто завелись – они там кишмя кишат. Одержима тобой до намерения пойти на любые, подчёркиваю – л ю б ы е, меры, чтобы добиться твоего внимания.

- В таком случае я тоже могу принять любые меры, чтобы этот самый интерес ей отбить напрочь.

- Ты в своём праве. Потому что седьмая из Уизли имеет явную склонность к слаанешизму, ибо развратна донельзя. Да, не в меру строгая мамаша воспитывала её в строгости и пуританстве, но она считает сейчас, что вырвалась на волю и сможет развернуться на всю катушку. И мне пришлось специально отправить её как раз туда, где её аппетиты смогут удовлетворить. Знаешь, кстати, как получаются предатели крови?

- Думаю, явно не от ведения дел с внешним миром и не от женитьбы на людях без магии.

- Вот именно, как бы ни пропагандировали иное ваши аристократы. Предатель крови получается от слишком сильного нарушения порядка вещей. Например, от убийства беременной женщины и её нерождённого ребёнка. Или, например, от близости брата с сестрой, отца с дочерью, матери с сыном. Или от выдачи девицы замуж без её согласия – пусть она и не может проклясть жениха, но детям от такого союза без любви ничего хорошего не будет.

- Так, понял, а с Джиневрой-то что?

- Я помню и её отца, и её мать, и бабушек-дедушек. Так вот, мне когда-то пришлось распределять её прадедушку, Барнабаса Уизли, а он получился от связи брата и сестры. Прапрадед был влюблён в собственную сестру и незадолго до её свадьбы умудрился заделать ей ребёнка, что послужило причиной вражды дома Уизли с тремя другими домами сразу и лишило их всего имущества. Но всей правды я не знаю, поройся в библиотеках, где-то должен быть генеалогический альманах.

- О как!

- А ты думал. Более того, мамаша её, Молли Пруэтт, была изгнана из своего рода за то, что подпоила своего мужа любовным зельем, а вообще Артур был влюблён совсем в другую и даже вроде бы успел обручиться с ней. Так что в их тихом омуте водятся те ещё твари Хаоса. И снять проклятие могут далеко не все. Пока они меня на своих головах держали, все их мысли были видны как на ладони. Так вот, шанс вылечиться имеют только Чарли, Фред и Джордж. Остальные заражены необратимо, так что ты прав в том, что Джиневры нужно сторониться. Она если ещё и не успела обратиться в слаанешизм, то в ближайшее время это сделает. А гриффиндорцы ей в этом только помогут.

- Правильно, чё. Пока её будут огуливать тамошние гуталины, ей будет не до меня. Пару лет пройдёт, глядишь, свалю отсюда в Россию, а там ни она, ни её горластая мамаша достать нас не сможет. Ни меня, ни подруг моих, которых я постараюсь вытянуть с собой.

- Насчёт своих подруг ты правильно делаешь. И лучше пусть у тебя их будет побольше, хе-хе-хе… сколько, кстати, уже?

- Ну, скажем, две вероятных кандидатуры на назначение любимой женой уже есть, а что, в этом какая-то загвоздка?

- Вроде того. Ты ж не только Поттер, насколько я помню, ты ж ещё и Блэк, а по бывшим в мои времена установлениям маг, являющийся главой либо наследником двух и более родов, должен был иметь не менее чем по одной жене на каждый из своих титулов. Соединять родовую магию получалось только у самых могущественных магов и только в самых крайних случаях, а как таких не стало, так это правило и забыли.