Была все еще надежда, что Робертс сам отступится от затеи. Можно будет представитьсобытия последних дней по-иному, лишь бы только он убрался отсюда. Помоги, господь!

Лещинский нетерпеливо поглядывал в окно, на горы и лес, за которыми садилосьсолнце, на пурпурную воду залива, снова возвращался к столу.

Наконец гости ушли, решив напоследок собраться еще раз, составить договор для всехучастников, подсчитать силы и назначить день выступления. Лещинскому надлежало занятьсяснаряжением судна, Наплавковудействовать артиллерией и ружьями. Попов предназначалсядля всего «командования разбойничьего».

По утрам уже не было солнца, пасмурно и тускло становилось в лесу. Ночной туманувлажнял траву, медленно опадала хвоя.

Наташа спускалась к озеру у самого водопада, смотрела на стадо оленей,переправлявшихся на другой берег. Животные плыли беззвучно и плавно, лишь слышалсястук сталкивающихся рогов. Словно треск сучьев в бурю. Олени уходили на зимние пастбища.

Девушка откладывала шитьеновые мокасины отцу,любовалась силой и быстротойплывущих. Множество стад видела она, когда кочевала с индейцами в долине Миссисипи.Далекие дни. Потом опускалась на влажный гранит и, обхватив колени руками, долго сиделатак, растревоженная, неспокойная.

Вчера Наташа встретила здесь людей из крепости. Русские пришли охотиться на карибу.Одного она видела тогда с Павлом. Маленький и тщедушный, с путаной бороденкой, охотниксуетился, махал руками, раза два сорвался в водутак горячился. Но выстрелы его былиметки и быстры, и он убил четырех оленей. Двух самок и двух быков. Она притаилась такблизко, что видела, как зверобои варили мясо. Но Павла с ними не было...

Наступила осень. Побурели в горах мхи, белошерстые козы карабкались на самые кручи,вели за собою детенышей. Чаще дул ветер, дрожали и гнулись душистые кипарисы, хвоя илистья устилали алое море брусники. Давно созрела малина, налились и отяжелели темныеягоды шикши. Больше стало звезд. Наташа брела по каньону, взбиралась на гребнибазальтовых утесов. Рослые травы и синие цветы достигали колен, мягко и тихо шуршалипод ее ногами. Это были единственные звуки среди каменных хребтов, далеких ледяныхглетчеров. Великий покой простирался над миром казалось, слышен был полет орла.

Чувство радости, благостной тишины наполняло ее сердце, непонятный трепет охватывалвсе существо. Она ложилась на вереск, и жесткая поросль становилась мягчайшим ложем.Порой она забиралась на самую вершину пика, чтобы освободить цветок, придавленныйосевшей глыбой, стояла на узком плато, гибкая, тонкая... Ветер шевелил ее косы, подоллегкой парки, накинутой вместо плаща.

Внизу шли тучи, как чаши курились ущелья, у края неба темнела серая полоса. Здесьбыло море, такое же, как и там, где она выросла, где жил и Чуукван. Здесь был океан,русские. Павел, огромная, смутно тревожная жизнь...

Порой она просыпалась ночью, лежала с открытыми глазами. Сквозь бревенчатые стенынового сруба, поставленного Куликом, доносился мерный гул водопада, шорох дождя. Онамогла сосчитать капли, сочившиеся через дымовую продушину, чуяла запах смолы и прели,слышала перестук камней на далекой осыпи. Тогда она поднималась и тихонько покидалажилье. Она шла к крепости, к самому палисаду и, укрывшись под деревом от теплых дождевыхкапель, ждала утра. Иной раз ей удавалось издали увидеть Павла. Но войти в крепость она нерешалась.

Кулик поставил хижину на берегу озера. Темный оголенный гранит, узкие ущельянапоминали место, где он в первый раз соорудил жилье. Только тогда их было трое... Нагорном ключе снова соорудил запруду, хотя бобров уж тут не водилось, нашел диких пчел.

После посещения крепости решил до весны остаться на озере, а потом уйти в низовьеЮкона. Кончались пути дороги, их было исхожено немало... Последнюю зиму в этих местахпослушает родной говор.

Но больше всего донимала тревога о дочке, о ее судьбе. Чуял сердцем, хотя и не сознавалеще, что вырастил девушку не так, неладно и неумело, как садовник незнакомый цветок.С тайной надеждой шел тогда в форт. И неожиданно понял, что Баранову мог бы доверить.Поняв, торопливо удалился. Словно боялся, что может стать другом тому, кого привыксчитать врагом.

Он поселился у озера, недалеко от редута св. Духа. Лесная крепостца была почтивосстановлена, восемь человек промышленных составляли ее гарнизон. Баранов усиливалстражу своих форпостов, собирался строить еще два редута на Чилькутском перевале и вдолине реки Кускуквим.

Последние месяцы индейцы не беспокоили колоний и даже не появлялись в окрестностях,но Баранов не доверял такому внезапному спокойствию. Посланные тайно лазутчикиподтвердили его опасения. Звероловы видели множество костров вдоль верхнего теченияМедной, обнаружили флотилию пирог и байдар. По резным изображениям на носу и кормелодки видно было, что воины Волчьего и Вороньего рода объединились. Вигвамы Чуукванаи Котлеана стояли рядом.

Недостаток людства чинит нам головные препоны, Иван Александрович,с досадойзаявил правитель Кускову, докладывавшему о результатах разведки.Было бы у меня сдесяток фортеций в округептица не прошмыгнула бы... Вели снять промышленных сХуцновской заводи, отправляй на редуты... Бобрам повременить придется.

Изредка старый траппер заходил в озерную крепостцу, приносил горного барана иликозу, подстреленных на снеговых вершинах, слушал россказни караульщиков. Он садилсявсегда у камелька, сложенного внутри блокгауза, молча и неподвижно глядел на огонь.Казалось, он совсем не интересуется, о чем ведет речь рассказчик, он слушал и только,и в памяти воскресали давно утраченные слова... Затем так же молча покидал редут.

И лес шумит дружней, когда дерев много, выражал общее настроение после егоухода сумрачный зверолов с обрубленным ухом.Вовсе, видать, от людей отвык.

На Робертса, поджидавшего Лещинского, старик наткнулся случайно. Два дня он небыл дома, ночевал в горах, разглядывая лесную равнину, далеко уходившую на запад.Появление хорошо знакомых примет беспокоило траппера. Несколько высоких столбов дымаподнималось над лесом уже второй день, не уменьшаясь и не исчезая даже ночью. Что-тозатевалось в глубине молчаливого простора, мирного на вид, таинственного и необъятного.