«Те deum laudamus»...неверующий, вспомнил он слова молитвы, торжествуя и тревожасьодновременно. Плод созревал, нужно его умело снять.
Припомнилось четверостишие, сочиненное неизвестно кем, еще там, в Санкт-Петербурге, и подкинутое приятелями: В течение полвека Все полз, да полз, да бил челом. Инаконец таким невинным ремеслом Дополз до степени известна человека...
Под эпиграммой был нарисован он, Лещинский, с умильной рожей, стоявший начетвереньках возле огромного ботфорта... Прелестно. Смеются над поверженными, переддостигшими сгибаются...
Лещинский подошел ближе, погрел руки, отодвинулся, снова вернулся к двери,выглянул на лестницу.
Пуст дом. Науками и ремеслами занимаются,сказал он невинно.Любезныйправитель наш с преемником.
Наплавков перестал шевелить угли, внимательно, словно изучая, в сотый раз смотрелна хозяина. Еще можно уйти, не досказав до конца, словно ничего не произошло. Не быловеры в Лещинского, в крепость его случайного компаньонства. Разные у них помыслы. Однаковыбирать не из чего. Лещинский ближе к Баранову и знает достаточно для того, чтобызаковать их всех в кандалы. Но изменять он теперь не станет. В этом гарпунщик был твердоуверен. Слишком долго он присматривался к отставному помощнику, догадывался о егорасчетах, о честолюбивых планах, зависти и озлоблении. Другого такого случая Лещинскомуне представится, и он это понимает сам. А им в конце концов все равно.
Наплавков бросил щепку, которой разгребал золу, аккуратно стронул осевший наполу кафтана пепел. Прежнее уверенное, немного насмешливое состояние снова вернулоськ нему.
Начнем и мы,заявил он, вставая.Время золотое. Зря раскошеливаться не годится.
Хромая, Наплавков подошел к столу, вытащил из внутреннего кармана небольшуюкнижечку, достал оттуда лист бумаги, исписанный крупным неровным почерком.
Для начала,сказал он нарочно грубовато и строго,потребно нам определить, ктораспоряжаться и командовать будет во всех действиях, направлять и принимать меры всяческиеи особые... Промышленные прошедшим разом на манер казачьего круга зачинать мыслили,почтенным именем Войска Донского велели сыскать хорунжего. До сбора всех промысловых...
Он остановился, глянул на бумажку, помедлил немного.
Половины людей нету. Зверя бьют по островам... Что ж, изберем пока хорунжего.Называй, кого?
Попов и Лещинский молчали. Зверобой что-то натужно соображал, скреб щеку, аЛещинский сидел с опущенными глазами и казался усталым и равнодушным. Однако,внимательно вглядевшись, можно было заметить, как жадно трепетали его веки.
Вас тут двое,сказал он спустя некоторое время, словно после значительногораздумья.Тебя, Василий Иванович, а то и Попова...
С большим усилием он скрывал свою радость. Наконец-то гарпунщик начиналдействовать.
Наплавков быстро и проницательно глянул на Лещинского. Но тот вдруг поднялся,подошел к двери, будто хотел проверить, не подслушивает ли кто, затем спокойно вернулсяна место.
Наступило непродолжительное молчание. А потом Наплавков поднялся, решительнохлопнул по столу книжкой.
Ну, будь по-твоему,сказал он Лещинскому.Попова определим хорунжим. У меняноги хворые, не угонюсь за всеми. Попов помолодше и поудалей будет.
Он усмехнулся, подошел ко все еще молчавшему зверобою, крепко и ласково стиснулего плечи.
Бери, Иван, управляйся. А мы вот с ним пособлять станем. Дело трудное, да совесть унас чиста...
Попов хотел Ответить, но к нему уже приблизился Лещинский и тоже усердно пожималруку. Лещинский не рассчитывал на такой конец, меньше всего думал о Попове какруководителе бунта, но сразу же успокоился, поняв по-своему поступок Наплавкова. «Ватаманы метит», подумал он с завистью и искренним восхищением.
Потом совсем развеселился. Так, пожалуй, даже лучше. Прямолинейный и крутой зверобойскорее покончит с барановскими сторонниками, с самим правителем. Еще прошлый раз вразвалинах старой крепости ему понравился нескладно выраженный, но простой ирешительный план Попова.
Пополудни ударим... Когда все на работах... А в воротах пушку поставить. Чтобы навозвращенье...шлепая кулаком по сырой земле, туго, рывками говорил будущий хорунжий. Кто с нами, того принимать, кто против того предавать смерти. Иных вязать...
Лишь одно беспокоило Лещинского. Попов упорно избегал говорить о Баранове, о том,как поступить с правителем. Долголетний страх, привычка повиноваться, невольное уважениесказывались даже теперь, когда все было окончательно решено. Молчал и Наплавков.Лещинскому порой казалось, что ни у кого из них не поднимется рука... Если же уцелеютБаранов и Павел, восстание ему, Лещинскому, не даст ничего... Корабль уйдет, заговорщикипокинут Ситху, Робертсу достанутся лабазы... А ему наполовину голая крепость и постояннаяугроза возвращения старого правителя. И законное возмездие...
Вновь избранный хорунжий старательно рассматривал карту, выложенную на столНаплавковым, сосредоточенно хмурился. До сих пор были только мечты, теперь предстоялодействовать.
Там, в крепости и на промыслах, возле ночного костра гадали они о воле, о жизнинеяснбй пока еще, но прекрасной и светлой, среди солнца и трав, у синего теплого моря...«Как справятся, погрузят судно и пойдут на известные Наплавкову из истории Филиписейскиеострова...тихо и радостно фантазировали оцинжавшие, измученные звероловы. По тусторону экватора и за Туретчиной, в четвертой части света места изобильные, а людейникого нет. От коих лежит пролив ширины сто верст, за коими живут арапы...» А по путизайти на Сандвичевы острова, взять сахарный тростник, «Чтобы развести и новом отечестведля веселия рому». И поселиться навсегда...
Втроем они разглядывали карту, но Лещинский больше не вмешивался в разговор... ВСанкт-Петербург он пошлет донесение. Компания будет благодарна ему, сохранившемупосле бунта колонии. Архимандрит скрепит письмо. Ненавистник Баранова, он будет рад егосвержению. В случае чего, во время смут гибнут не одни миряне... Остается Робертс, и онсейчас ждет результатов... Робертс! Лещинский давно проклял тот час, когда посвятил в этодело бородатого разбойника...
