Круль тоже притих. Однако долго без движения высидеть не мог, события разворачивалисьслишком остро и решительно. Поднявшись с табурета, на который присел во время посещенияИва на Александровича, доктор кашлянул, пробежался к двери, хотел выглянуть, но подокнами раздались крики, шум, прогремели стремительные шаги. Затем обе половинки дверираспахнулись и в горницу ступил, придерживая тяжелую саблю, капитан-лейтенант.
Командир «Святителя Николая Мирликийского» был совершенно бледен. Даже кончикипальцев, которыми он сжимал ножны палаша, стали мертвенно-бледными. Тряслись губы.
Вы... сударь...сказал он, с трудом переводя дыхание и стараясь держаться спокойно,изволили арестовать моих офицеров... За предерзостный акт...
Спокойствия не получалось. Руки дрожали, судорога покривила рот, обмякли и казалисьприклеенными длинные бакенбарды Несколько секунд капитан не мог продолжать.
Господин купец...усилием воли он наконец заставил себя отдышаться, шагнул кочагу. Лицо и шея его вспотели, медленно наливались кровью.Вы слишком много здесьраспоряжались. Сей же минут приказываю явиться на судно. Неслыханное и дерзкоеоскорбление его величества государя императора... Всего российского флота...
Капитан вдруг запнулся, открыл рот, судорожно глотнул воздух. Потом закричалпронзительно:
Немедля освободить! Холоп! Торговая крыса!..
Молчать!
В первый раз Баранов возвысил голос. Маленький и седой, с заложенными за спинуруками, он поднялся перед взбесившимся командиром. Голова правителя была низко опущена,сузились и посветлели зрачки глаз. Круль даже отодвинулся. Таким Баранова он еще невидел.
И купецкое звание не есть подлое и бесчестное, .сказав правитель размеренно иглухо.Корпус их составляет важную государственную подпору... Я всегда в особую честьсебе вменяю и вменять буду именоваться оным...
Затем, глядя на пораженного собеседника, добавил:
Я тут поставлен охранять интересы отечества, соблюдать его честь и славу... За неуважениек флагу российскому приказываю посадить виновных господ офицеров на трое суток... Записьо сем учинить в вахтенном журнале. А фрегату вели стать под выстрелы крепости.
Не давая опомниться растерявшемуся от ярости капитану, правитель подозвал Кускова,стоявшего с двумя караульщиками возле дверей, и закончил отрывисто и жестко:
Буде ослушаться вздумают, военный фрегат обстрелять!
За раскрытыми окнами начинался лес. Дремучий, густой, бесконечный. Огромные сосныуходили далеко в вышину. Кедры и ели, поросль лиан затмевали небо. Ущелья и камнитонули между деревьями, терялись отроги гор. Всюду был только лес, сумеречный инепроходимый молчаливая таежная гущина.
Лапы сосны упирались в оконную раму. Когда был ветер, иглы царапали стекло. Сейчасветра не было, лес стоял неподвижный и тихий, сквозь ветки деревьев пробивались световыепятна.
В классе тоже было тихо. Креолы-ученики старательно срисовывали на листы бумагидеревянную модель корвета. Занятия пролетали незаметно. Особенно урок навигации.Мальчикам нравились новые названия, страны и люди, о которых впервые слышали,невиданные до сих пор инструменты. Впрочем, нравилось в школе все. Даже трудные цифрыи знаки. Мореходным наукам обучал мальчиков Павел, счетоводству и российской словесности сам правитель. И только урок закона божьего давали попеременно Ананий и Гедеон.Каждый день высиживать два школьных часа архимандрит ленился и нарочно задержалмонаха в крепости.
Павел стоял у окна. Мальчики продолжали рисовать корабль, целиком погрузившись всвои занятия. Тишина и прохлада окружали школу, осенний день был светел и чист. Запаххвои, дальний стук дятла, благословенный покой напомнили вдруг хижину старого траппера,Наташу, короткую встречу в крепости и неожиданное исчезновение их на другой день послебала. Он так и не нашел беглецов, хотя промышленные сообщили, что видели охотникавозле редута. Старик мастерил шалаш и бобровую запруду.
Дни уходили, а из форта никак не удавалось отлучиться. Оснастка корабля, расширениеверфи, мельница, школа... По возвращении Баранова Павлу еще больше прибавилось дел.
Наташа обрадовалась, он это ясно видел. И не умела скрыть. Но она ничего не успеласказать.
Как никогда, захотелось увидеть... Может быть, она здесь, в лесу, совсем близко, смотритна это окно...
Он перешел на другую сторону комнаты, стал разглядывать скалы, обступившие залив.Школу строили на высоком бугре, половина окон была обращена к морю.
На берегу выгружали из байдарок рыбу. Стоял август, начинался привал сельди,множество людей топталось у воды. Среди них виднелись рослые фигуры мирных индейцев,собравшихся к форту на лов. В крепость их не пускали, и кенайцы разбили свои шалаши наопушке леса. Лещинский советовал разместите прибывших у стен, чтобы держать их подпушками, но Баранов отверг его предложение.
Без надобности стращать не стану,заявил он резко.людей приучать и просвещатьдолжно. Вместе тут будем жить.
Он выставил вождям угощение, подарил за свой счет сотни аршин китайки. В будущемвидел вокруг крепости настоящий город, ярмарки, каждогодний торг. Страх и война навсегдапокидали места, овеянные российским флагом...
В окно было видно, как уходили лодки от берега, тянули крыло ставного невода. Средибайдарщиков находился и Баранов. Павел узнал его по картузу, плотной невысокой фигуре.Правителе стоял на корме переднего яла и, приложив козырьком ладонь, всматривался вглубину бухты. Час назад он был здесь, ходил по горнице, показывал ученикам, как вестикопейбух... Ни одной минуты не отдыхал правитель, зачинатель новой славы отечества.
А в устье речки алеуты добывали исструенную сельдяну, икру. Рыба шла нереститься впресную воду, выпускала икру прибрежных камней. Островитяне ставили между ними еловыеветки, вытаскивали их на солнце, сушили, потом обивали готовые желтоватые зерна. До сихпор дедовский способ кормил всю зиму, не давал умереть с голоду в богатейшем краю.
Павел отодвинул аспидную доску, лежавшую на подоконнике, вздохнул, нахмурился.Давние мысли, приглушенные работой, встречей с Наташей, возвращением крестного,нахлынули с новой силой. Сколько еще нужно бороться, строить, воевать, чтобы вот этимальчики, рисующие корабль, будущие штурманы, морепроходцы, были хозяевами цветущейземли...