Подзадоренный смехом лекаря и гардемарина, своих неразлучных приятелей, Рагозинеще раз поклонился, снова обратился к Наташе.
Наташа ничего не понимала. Смущенная, красная, стояла она перед мичманом, неловкотеребя карманы своего первого платья. А доктор и гардемарин смеялись уже открыто, понявманевр товарища.
Понял и Баранов. Отведя руку из-за спины, он положил ее на плечо Наташи, медленноотстранил девушку. Движения правителя были размеренны, спокойны. Лишь по опущеннымвекам можно было догадаться о степени гнева, готового вырваться наружу. Однако вседальнейшее произошло по-иному. Не успел Рагозин, невольно отступивщий назад, сноваподнять стекла к лицу Наташи, лорнет вдруг вылетел у него из рук и, сверкнув осколками,разбился о решетку камина.
Задыхаясь от быстрого хода и ярости, сжимая в руке мушкет, стоял перед посеревшиммичманом Павел. Он только что вошел через боковую дверь.
В зале стало совершенно тихо. А Наташа вдруг побелела и медленно отступила к очагу.Внезапное появление Павла, которого она больше не ожидала встретить никогда, потряслоее сильнее, чем разыгравшаяся нелепая сцена.
Между тем Рагозин наконец опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел.Грохнули отодвигаемые скамейки, кто-то угрожающе крикнул, за спиной Павла вдругподнялся Кусков, зверобои, Афонин. Старались протиснуться и остальные. Лишь князьки иНанкок бросились к камину подбирать блестящие осколки.
Увидев, что дело принимало неприятный оборот, гардемарин кинулся в комнату, гденаходились товарищи, но те уже вышли на шум, а старший офицер, сразу сообразив, чтопроизошло что-то скверное, быстро приблизился к мичману и положил руку на эфес егошпаги.
Немедля на фрегат! сказал он тихо. По совершенно обескровленному его лицумолнией прошла судорога.Ждать моего возвращения!
Затем он поклонился Баранову и просил продолжать танцы. К нему присоединилисьофицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Приятели мичманауже успели от него отречься. Замешательство, вызванное неприятным инцидентом, длилосьнедолго. За ужином, не виданным в этих местах по разнообразию блюд и доставленных скорабля напитков, праздничное настроение окончательно взяло верх. Французская водка иром развязали языки, расшевелили чувства. Под конец Лука, а за ним и промышленныепомоложе стали откалывать такие «контрадансы», что от топота ног гудели полы. Алеутскиекнязьки плясали в звериных масках.
Морские офицеры не пожалели, что остались на этом балу.
Было очень рано, хотя Лука давно открыл ставни во всех покоях правителя. Второй деньстояла ясная погода, над лесом вставало солнце, алело круглое церковное окно гордостькорабельщика. Он сам смастерил раму, обрезал стекла, прорубил дыру на восток. Такиеокна видел на побережье Норвегии, куда ходил еще мальчиком, доставляя для неводовпеньку.
Сиять будет,уговаривал он правителя.Душе радостно. Дозволь, АлександрАндреевич...
Баранов поглядел на мастера и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал втекла,алмаз и начерченный размер окна.
Ему понравилась выдумка, а больше всего стремление к красоте. Чистое и высокоеоблагораживает, рождает желания, помогающие осмысленно жить...
Сейчас он глядел на эти сияющие стекла, не видел их, но светлое, возбужденноесостояние не покидало.
Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка нанас полагается...говорил он своему собеседнику, неслышно шагая по горнице.Скольмного выгод отечеству и от наших дел заложено. Тут, на Восточном море... С индейцами надорешить... Образование им дать, кормить. Великая сила продовольствие для сих мест. Россия большая страна, сколь много народов заботы требуют...
Доктор Круль сидел возле камина. Вернее, не сидел, а непрерывно ворочался передогнем. Ночи на кекуре стояли холодные, влажный камень никогда не нагревался. Докторбыл все в том же куцем сюртуке, шинель и теплый камзол пропали во время пребывания наострове. Но грея спину и руки, отставной лекарь ни на секунду не упускал разговора.
Подвижной и низенький, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижнейгубой, порывался он вставить свои замечания, торопился, путаясь и подыскивая нужноеслово. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различныетайные прожекты, держал у Синего моста цирюльню, служил корабельным лекаремРоссийско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.
Вы совсем плохо приходится. Один... Много руки нужно, голова, сил.
Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянул подвязанныйверевкой ветхий жилет. Даже справной одежи не было у доктора.
Баранов умолк, ходил по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель,он, как видно, мало думал о своем кармане. Нажива и корысть не были главною целью егостремлений. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.
А Круль снова вскочил, вынул из заднего кармана старый сафьяновый портфельчик,достал оттуда сложенный вчетверо плотный синеватый лист. Внутренние леса Тапа-Палысгорели, Пропасть долго была объята пламенем, Земля Тауа-Егу оставалась пустынною.Птица садилась на вершину утесов Огара-Гара... прочитал он высоким речитативом и,опустив на кончик носа очки, спросил:
Знает вы, что это такое? Это поэзи Гавайская островы. Я там быль. Пальмы, небесныйлазурь, солнце... Один маленький остров ваш имень назван. Король Томеа-Меа настоящийдруг...
Так же стремительно, словно боясь, что его перебьют, не дадут высказаться, подбежалон к карте, висевшей возле книжного шкафа, пошарил близоруко очками и, найдя нужноеместо, торжествующе ткнул пальцем.
Гавай. Вот. Островы на главный путь с Россия. Океан... Большие богатства заслужитможно, корабли строит, люди возит... Вы правду говорил сейчас. Отечеству выгод находитнужно, славу искат...
Баранов подошел к камину, сел, протянул над затухавшими углями руки. Теперь покомнате шагал отставной лекарь, то сдвигая, то надвигая на лоб очки, что-то бормотал,затем снова вернулся к карте, вынул из жилетного кармана обрывок шнурка, стал измерятьрасстояние от Ситхи до островов.
