Таская сучья, Уналашка тихонько смеялась и два раза ударяла себя по надутым щекам.Так была довольна. Пыхтя от усилий, она еще усерднее принималась за работу.

Баранов приказал поставить литейню за палисадом, у края лесной прогалины. Отсюданедалеко было ходить за рудой в один из каньонов и безопасней на случай пожара. Индейскиеженщины носили куски породы в травяных корзинах, таскали уголья. Двое креолов жглитолстые еловые стволы.

Крестник правителя стал по-настоящему хозяином форта. К власти он не стремился,но и не отстранял ее. Он попросту не задумывался над этим. Ненасытность жизни молодоговыздоравливающего тела требовала деятельности, движения. Лещинский хранил ключи,принимал вечерний и утренний рапорты по крепости, но промышленные и островитянетянулись за всеми нуждами к Павлу.

Непокорный,сумрачно говорил Лещинскому Ананий, барабаня короткими белесымипальцами по набалдашнику посоха.Ты, государь мой, волю ему дал.

Лещинский срывал злость на Луке, на подвернувшихся алеутах, часами заставлялзверобоев ждать у лабаза выдачи огневых припасов, приемки шкур. Однако с Павлом былпо-прежнему ласков и смирен и всякий раз старался подчеркнуть свою преданность Баранову.

Только теперь Павел как следует начинал разбираться в грандиозных замыслах и планахправителя, понял, почему петербургский сановник Резанов, посланный почти судить, горячоподдержал все его начинания, и необычайная теплота, гордость и восхищение охватывалисердце. Снова вспоминались навигационные карты, промеры, отправка судна вдольнеизведанных берегов, путь к Гудзону через хребты Кордильеров...

Все это было в бумагах Баранова. Правитель собирался возить лес в Калифорнию, лед на Сандвичевы острова, разводить скот, сеять пшеницу в долинах Кордильеров. Открытьпостоянную торговлю, построить города и селения, научить индейцев пахать и сеять, плотнои навсегда осесть на новой земле. Умный проспектор видел, что при таком истреблениипушного зверя о промыслах скоро придется забыть. С горькой иронией писал он меморию вглавное правление, пытаясь рассеять сказку «почтенного наблюдателя», случайного гостяколоний, спешившего заверить акционеров, что «бобров перебьют всех тогда, когда у Ново-Архангельска выловят всю треску». Торопливость и беспечность невежды... Читая ответыБаранова, юноша угадывал внутреннюю боль и переживал ее вместе с правителем, своимприемным отцом... Он тянулся теперь к нему еще сильнее прежнего. Разум прощал дажеказнь пятерых заложников. А потом снова овладевало им чувство раздвоенности и привоспоминании о казни остро ныло сердце...

Светило солнце. Утих ветер падей, дующий из горных каньонов, молчал лес. Ясноеутро занялось над крепостью. День обещал быть чистым и светлым, редким в этом краю.

«Амур» подошел почти к самым блокшифам. Отлив еще не начинался, высокая водаокружала поросшие лесом зеленые острова, укрывала береговую гальку. Носились чайки.

Корабль заметили с палисадов, когда он проходил мимо крайнего острова. Судно узналАфоний. Старик готовил к отливке последнюю каронаду и уже несколько суток не покидалформовочной.

Отложив лопату, он почти бегом направился к форту, крикнул на ходу часовым, затемторопливо достиг церкви. Гулкий праздничный звон поплыл над крепостью, над тихимутренним лесом, берегом и скалами, над залитой солнцем водой. Раскатилось эхо, уходя вседальше в глубину края, в сумеречные пустынные горы.

Колокол звонил так в первый раз, до сих пор его только пробовали. Архимандрит берегэффект для торжественного богослужения в день открытия храма. Кровлю наконец закончили,монах разослал гонцов по всей округе сзывать крещеных дикарей воздавать хвалу богу.Правителя Ананий решил не дожидаться.

Мирские дела далеки от господа,сказал он Павлу полушутя и как-то вскользь,словно не придавал этому особого значения.

...Баранов сошел на берег. «Амур»десятипушечный бриг, старый, с изъеденным килемкорабльвторой раз бросил якорь в Ново-Архангельском порту. Удача сопутствоваламореплавателям. Переход был проделан в шестьдесят дней, океан по-настоящему оказалсятихим. Немного потрепала буря у Алеутской гряды, но Петрович знал там каждую щель, и«Амур» отстоялся в закрытой бухте.

Пять месяцев отсутствовал правитель. Сто пятьдесят дней и ночей провел он вдали отзавоеванной потом и кровью, ставшей родной полосы необжитой земли. Помыслы,устремления, самое дорогое и близкое оставалось здесь, на диком камне, на утесах и скалах,среди вечной лесной дремоты... Сила молодости, все его зачинания... Сколько раз он боялсяза эти долгие дни, что, может быть, опять не застанет ничего...

Правитель вступил на берег. Оранжевое солнце блестело поверх горных сосен, изумрудомотсвечивало небо... Грозной и немой казалась крепость, горели жерла медных пушек... Ивдруг чистый, давно забытый звон всколыхнул тишину. Форт отвечал своему правителю.

Баранов медленно опустился на колени.

Россия! Свое, родное!..

Потом увидел бегущих со всех сторон промышленных, поселян и впереди всехвзволнованного, возмужавшего Павла...

После полудня на рейде показался еще один корабль. Спустя некоторое время второй.Это возвращался из Кантона Кусков.

Сколько радости за один день!

В первый раз правитель не стыдился слез.

На площади и у казарм пылали факелы, смоляные бочки. По углам строений фортакурились плошки, горели на подоконниках свечи. Клинья огня, перевитые багровым дымом,искры, треск ракет с кораблей, бороздивших сырую тьму, пальба, гомон и крики из станаалеутов. Большой, памятный день для Ново-Архангельскапервого заморского города новойземли.

Третьего дня утром «Святитель Николай Мирликийский»сорокапушечный русскийфрегатотдал якоря в Cитхинской гавани. Полтора года назад покинул oн Kpонштадт, тримесяца простоял в Кантоне. Корабль доставил огневые припасы для крепости, ядра, двамедных единорога, новые приказы и среди них пакет адмиралтейств-коллегий, приложенныйк длинному дубовому ящику, обшитому железными скобами. В пакете лежал именной указАлександра о награждении коллежского советника Баранова орденом Анны второго класса,в ящике государственный флаг с двуглавым орлом и надписью: «Российско-американскаяКомпания».