Вид сына испугал его — Рори выглядел опасным безумцем, способным на любой поступок, утратившим контроль.

Рори сильно встряхнул отца, заставив клацнуть идеальными протезами зубов.

— Ты меня прекрасно понял.

— Успокойся…

— Успокоиться?! — он снова встряхнул его, и зарычал. — Ты… дражайший папочка… Ты решил таким образом решить вопрос?! Подослав к Марку эту конченую тварь, этого извращенца и маньяка, которого ты защищаешь? Запугав и изуродовав его? Кем ты себя возомнил? Вершителем судеб, чертов мудак?!

Рори сорвался на крик и, оторвав его от кресла, впечатал спиной в стену.

«Он же сейчас ударит меня!» — в полном шоке подумал адвокат, не желая верить в реальность происходящего. Его сын, его добродушный и мягкий Рори, был сейчас действительно страшен и, казалось, способен на все.

Сверкая глазами, Рори прошипел:

— Я клянусь памятью матери, если хоть волос упадет с головы Марка — я убью. Убью, не задумываясь, уж поверь мне…

— Ты обезумел! — взвизгнул Уильям. — Тебя окончательно свел с ума этот щенок! Посмотри, на кого ты похож — свихнувшийся идиот! Что за бред ты здесь несешь? Никто никого не уродовал! Что за чушь? Я не понимаю, о чем ты говоришь! Немедленно отпусти меня!

Он ударил сына по рукам и попытался высвободиться, но Рори удержал его, сильнее прижав к дубовым панелям. Зарычав, он занес кулак и впечатал его совсем рядом с головой отца.

— Не уродовал? — тихо переспросил Рори и, выпустив его, метнулся к столу.

Выхватив из инкрустированной золотом подставки небольшой ножик для вскрытия конвертов, он снова развернулся к отцу. Маклафлин-старший шарахнулся в сторону, в ужасе глядя на блеснувшее позолоченное лезвие.

— Ты с ума сошел! — заверещал он, стараясь как можно больше увеличить расстояние между собой и разъяренным сыном.

— Не уродовал? — захлебываясь яростью, повторил Рори и прижал ножик к левому виску. — Тогда скажи, как это называется?!

Маленькое острое лезвие, сверкнув, легко вспороло оливковую кожу, оставляя тонкий след от виска до подбородка, мгновенно засочившийся алой кровью.

Уильям завопил.

— Что ты вытворяешь?! Безумец! Ты болен! Господи, да ты сошел с ума!

Закрыв лицо руками, он вжался в угол, не желая больше видеть огромных черных глаз и яркой крови, стекающей по лицу сына.

Перехватив ножик, Рори с размаху вонзил его в полированную столешницу и сделал к нему шаг.

— Смотри! Смотри на меня! — Отец через силу отнял руки, с ужасом уставившись на него. — Боль чужого человека для тебя ничего не значит, не правда ли? Так может моя боль заставит дрогнуть в тебе тот камень, что у других людей называется сердцем?!

Рори от души пнул кресло и, тяжело дыша, зарылся пальцами в кудряшки.

Он не собирался закатывать не делающую ему особой чести сцену, а тем более хвататься за нож и калечить себя. Это был порыв, глупый, ненужный, но непреодолимый. Он должен был хоть немного разделить с Марком его страдания, хотя бы частично почувствовать то, что пережил его любимый человек, пускай и, выставив себя при этом полным психом. Но он ни капли не жалел. Он все еще надеялся, что способен затронуть заржавевшие струны души отца.

Дотронувшись до щеки, он с безразличием посмотрел на кровь, испачкавшую пальцы и усмехнулся.

— Да, считай, что я обезумел. Наверное, ты недалек от истины. Но в моем безумии виноваты вы с Дойлом, а вовсе не Марк. Я люблю его, отец, и в последний раз прошу это принять и не лезть в наши отношения.

Он подошел вплотную к отцу и положил руки на его плечи. Уильям сжался, втянув голову и с ужасом глядя в темные глаза, ставшие вдруг совершенно спокойными.

— Я не шутил, поклявшись в том, что убью за него, — тихо сказал Рори. — Советую в это поверить. И еще… ты в курсе, что Марк когда-то был пленником Дойла? Что твой подзащитный уже измывался над ним и чуть не убил?.. Нет? Тогда поинтересуйся у своего друга, Мартина Дойла: кого, истекающего кровью и полуживого, он возил к знакомому доктору год назад, и чье обещание не заявлять в полицию он купил. — Он отпустил отца и отступил. — Это Томас Дойл болен, а не я. Его место не в тюрьме, а за толстыми стенами больницы Святого Брендона, в одиночной палате. Я думаю, что и ты, и его родители прекрасно это понимаете.

Уильям опустил голову и одернул перекошенный пиджак.

— Оставь меня. Ты достаточно наговорил и сделал, чтобы я больше не хотел тебя видеть.

Рори грустно усмехнулся и шагнул к выходу. В дверях он на мгновение задержался, и устало произнес:

— Помни мои слова, отец. Оставь нас в покое. Я не хочу становиться убийцей, не вынуждай меня.

Ульям Маклафлин долго стоял у окна, размышляя о словах сына. Безусловно, Рори был прав в отношении Томаса. Тот был болен, действительно болен. Но семейство Дойлов тщательно это скрывало. В посвященных был только он, адвокат их сына, страдающего вполне определенным психическим недугом. Это именно он после случая со студенткой убедил Мартина Дойла еще раз направить Томаса на обследование в частную клинику, где ему и поставили диагноз — шизофрения. Течение болезни было довольно вялым и выражалось в редких, насколько им было известно, приступах агрессии и неоправданной жестокости, направленной на беззащитных и слабых. Но и этих приступов было достаточно, чтобы с полной уверенностью назвать Томаса Дойла маньяком, несущим вполне реальную угрозу окружающим его людям. Защищать его было неправильно и несправедливо, так же, как и скрывать его недуг, но Уильям не мог отказать своему другу. А теперь он вообще в одной связке с его психически больным сыном.

Уильям тяжело вздохнул, попыхивая трубкой. Необходимо принять решение, окончательное и бесповоротное. Сможет ли он закрыть глаза на связь Рори, порочащую их древнее имя, проникнувшись неподдельным страданием сына, увиденным сегодня? На эту ненормальную любовь, на его взгляд граничащую с одержимостью, любовь, способную заставить совершить непоправимую ошибку и ведущую к безумию? Или…

Перед глазами ясно встал образ разъяренного сына, не дрогнувшей рукой нанесшего себе увечье. Ульям скрипнул зубами. Сердце… Да, у него есть сердце, и судьба Рори ему отнюдь не безразлична. Он всегда желал ему только самого доброго, каждый раз натыкаясь на стену непонимания и протеста. Он от этого устал.

«Отпусти, — мелькнула предательская мысль, — позволь ему жить той жизнью, которую он выбрал себе сам, не вмешивайся и смирись. Позволь ему быть с тем, кого он считает достойным своей любви. Ведь это же Рори — он не мог выбрать недостойного человека».

Смириться?.. И терпеть насмешки, которые непременно полетят ему в спину, если не в лицо? Нет, это слишком. Рори сам не понимает, что совершает ошибку, о которой непременно пожалеет. Остается только одно — заканчивать с этим. Пора заканчивать с проблемой, грозящей разрушить их семью и его репутацию. С проблемой, у которой есть вполне конкретное имя — Марк Уилан.

Он достал телефон. Пролистывая контакты, он наткнулся на иконку Рори — счастливая, сияющая улыбка, горящие глаза, весело смотрящие в объектив. Когда он сделал эту фотографию? Уильям не помнил, но однозначно это было очень давно. Он задумался. Как бы отнеслась ко всему Джемма? Приняла бы эту странную связь? Возможно. Во-первых, она всегда была толерантна к однополым связям, и в этом не было ничего удивительного: ее родной брат как раз относился к пресловутому меньшинству, но она все равно его очень любила, и принимала таким, какой есть. Во-вторых, Джемма не была столь принципиальна в вопросах социального равенства отношений, как он сам. По большому счету, когда дело касалось любви, она вообще отвергала само понятие «социальное равенство» считая, что любовь — материя, способная пошатнуть любые устои и вековые традиции, разбивающая предрассудки и не знающая никаких границ. Пожалуй, только в этом вопросе она была непоколебима, и могла долго спорить с властным супругом, доводя его до бешенства. Да, она бы приняла связь Рори. Потому что это была не мимолетная связь, не глупая влюбленность, не сиюминутное увлечение. Он это понял…