Каэя кивает:

– Сегодня отмечена только одна предсказательница из Илорин. Зели Адебола, семнадцати лет.

Зели…

Я добавляю еще одну черту к ее поразительному образу. Имя серебряной монеткой срывается с языка Каэи. Слишком мягкое для предсказательницы, взбаламутившей город.

– Позвольте мне отправиться в Илорин, – вырывается у меня. Вместе со словами в голове рождается план. Я видел карту Илорин – это плавучая деревня, разделенная на четыре сектора. Несколько сотен жителей, в основном бедные рыбаки. Мы справимся.

– Десять человек, – продолжаю я, – это все, что нужно мне и адмиралу Каэе. Я найду свиток и верну Амари, просто дай мне шанс.

Отец задумчиво крутит на пальце кольцо. Уже слышу, как с его губ срывается отказ.

– Если эти люди о чем-то догадаются…

– Придется убить их, – говорю я. Ложь дается мне легко. Если я смогу исправить ошибки, никто больше не умрет.

Но отец не знает о моих планах и едва ли мне верит. Ему нужно быстрое и четкое выполнение приказа.

– Хорошо, – соглашается он. – Выдвигайтесь скорее.

Слава небесам. Я поправляю шлем и кланяюсь так низко, как только могу. Как капитан, я не могу его подвести.

– Инан!

Его голос пугает меня. В нем слышится что-то зловещее. Что-то, предвещающее смерть.

– Когда вернешь пропажу, сожги деревню дотла.

Илорин выглядит слишком мирной.

По крайней мере, после событий этого дня. Кокосовые лодки пришвартованы к берегу, полотна над дверными проемами ахэре опущены. Деревня готовится к спокойному сну вместе с заходящим солнцем.

Амари глазеет по сторонам, пока Найла плывет к хижине Мамы Агбы. Принцесса осматривает каждый дюйм плавучей деревни, словно голодный работник, глядящий на полный стол лакомств.

– Никогда не видела ничего подобного, – шепчет она. – Очаровательно.

Я вдыхаю свежий запах моря и закрываю глаза, ощущая, как туман касается кожи. Чувствуя на языке соленый привкус, думаю, как бы прошел вечер, не окажись здесь Амари. Свежая буханка сладкого хлеба, большой кусок острого мяса. Впервые за много дней мы уснули бы на полный желудок – после праздничного ужина в мою честь.

От невинного вида принцессы раздражение вспыхивает с новой силой. Рожденная в королевской семье, она, должно быть, ни разу не голодала за свою беззаботную жизнь.

– Отдай мне венец, – требую я, когда Найла подплывает к торговому кварталу.

Удивление Амари исчезает, она напрягается:

– Но Бинта… – девушка медлит, собирая всю волю в кулак. – Она отдала его мне. Это единственная память о ней.

– Мне плевать, даже если это подарок богов. Нельзя, чтобы люди узнали, кто ты.

– Не волнуйся, – мягко добавляет Тзайн, обращаясь к принцессе. – Она уберет его в сумку, а не утопит в море.

Я с удивлением гляжу, как брат пытается ее утешить. И у него получается – Амари некоторое время возится с застежкой и наконец бросает усыпанный драгоценностями убор в короб. Камни и серебряные монеты так сияют, что все это кажется мне сном. Еще утром у нас не было ни гроша, а теперь от богатства болит спина.

Я спрыгиваю на деревянный мост и, приоткрыв полотно над входом, заглядываю в дом Мамы Агбы. Папа, свернувшись, как дикий кот, крепко спит в углу перед очагом. Его кожа уже менее бледная, а лицо не такое худое и изможденное. Это дело ее рук. Забота Мамы Агбы может воскрешать мертвых.

Когда я вхожу, она выглядывает из-за манекена, одетого в прекрасный пурпурный халат. Аккуратные швы указывают, что он предназначен для аристократа – вещь, которая принесет ей деньги для следующего налога.

– Как дела? – шепчет она, откусывая нитку, а затем поправляет свой желто-зеленый геле и связывает концы халата.

Я открываю рот, чтобы ответить, но появляется Тзайн, а за ним робко следует Амари. Она осматривает ахэре с любопытством, присущим лишь знатным, и проводит пальцами по тростниковой стене.

Тзайн уважительно кивает Маме Агбе, берет мою сумку и, помедлив, вручает свиток Амари. Он с легкостью поднимает спящего папу, так что тот не просыпается.

– Я соберу вещи, – говорит брат. – Решите, что делать со свитком. Если надо уходить… – Его голос обрывается, и моя грудь сжимается от давящего чувства вины. Больше никаких если.

– Поторопись.

Тзайн уходит, едва сдерживая эмоции. Я смотрю вслед его мощной фигуре, от всей души желая, чтобы не я была причиной его боли.

– Уходить? – спрашивает Мама Агба. – Зачем? Кто она?

Она прищуривается и окидывает Амари взглядом. Несмотря на бедный плащ, превосходная осанка и высоко поднятый подбородок выдают королевское происхождение девушки.

– О… – Амари поворачивается ко мне, сжимая свиток в руках: – Я… Я…

– Это Амари, – наконец решаюсь я. – Принцесса Ориши.

Мама Агба громко смеется.

– Большая честь видеть вас в моем доме, ваше высочество, – с глубоким поклоном поддразнивает она.

Мы остаемся серьезными. Ее глаза расширяются. Она встает с кресла и распахивает плащ на Амари, открыв темно-синее платье. Даже в вечернем свете на его декольте блестят драгоценные камни.

– О боги… – Мама Агба поворачивается ко мне, прижав руки к груди. – Зели, во имя богов, что ты натворила?

Я прошу ее сесть и рассказываю о том, что произошло. Гордость на ее лице сменяется гневом, когда она слышит про наш побег, но рассказ о свитке и его возможностях заставляет ее замереть.

– Это правда? – спрашиваю я. – Хотя бы одно слово?

Мама долго молчит, глядя на свиток в руках Амари. Ее темные глаза остаются невозмутимыми, скрывая ответы, которых я жду.

– Дай его мне.

Пергамент ложится в ладонь Мамы Агбы, и она начинает задыхаться. Ее тело дрожит так сильно, что она падает с кресла.

– Мама Агба! – Я подбегаю к ней и хватаю за руки, удерживая, пока судороги не прекратятся. Постепенно они ослабевают. Она лежит на полу, неподвижная, как один из ее манекенов.

– Мама, ты в порядке?

Слезы застилают ей глаза, бегут по морщинкам, испещрившим темную кожу.

– Это было так давно, – шепчет она. – Не думала, что снова почувствую огонь магии.

Мой рот открывается от удивления. Я отступаю, не веря своим ушам. Не может быть. Я не думала, что хоть кто-то из взрослых магов пережил Рейд…

– Вы – маг? – спрашивает Амари. – Но ваши волосы…

Мама Агба снимает геле и проводит рукой по бритой голове:

– Одиннадцать лет назад у меня было видение, что я пришла к губящей и попросила ее избавить меня от белых волос. Она использовала магию болезни, чтобы уничтожить их.

– Ты видящая? – вырывается у меня.

– Раньше была, – кивает Мама Агба. – Но лишилась волос в день Рейда, за несколько часов до нападения.

Поразительно. Когда я была ребенком, тех немногих видящих, живших в Ибадане, уважали и чтили. Их власть над временем не раз спасала другие кланы. Я улыбаюсь: следовало догадаться. Мама Агба всегда обладала знанием, мудростью человека, прожившего не одну жизнь.

– Еще до Рейда, – продолжает Мама Агба, – я чувствовала, как магия уходит из нашего мира. Пыталась увидеть будущее, но, когда это было нужно сильнее всего, не смогла.

Она вздрагивает, словно снова переживая ужас той ночи. Я могу только догадываться, какие кошмарные воспоминания всплывают в ее голове.

Мама бредет к забранным сеткой окнам и опускает занавески. Смотрит на свои старые руки, сморщенные от долгих лет шитья.

– Орунмила, – шепчет она, призывая бога времени. – Ба ми соро. Ба ми соро.

– Что она делает? – Амари пятится, будто слова Мамы Агбы могут ранить ее. Но я слишком потрясена, услышав слова йоруба – впервые за десять лет, и не могу ответить.

Со времен Рейда я не слышала ничего, кроме резких пауз и гортанных звуков, свойственных оришанскому языку, на котором мы должны были говорить. Последний раз при мне произносили заклятие очень давно, и долгое время язык моего народа жил только в моей памяти.