Младшие братья и сестра Ждана уже давно сопели взопревшими носами, вглядываясь в третий или четвертый сон, а мы все продолжали вслушиваться в долгие, непонятные разговоры отцов о страшных временах, которые непременно должны коснуться наших земель и о подготовке к ним.

Из нас троих Ждан уснул первым, убаюканный монотонным течением речи захмелевшего Ярослава. А мы, с его сестрой, не в силах проронить и слова, еще долго молча смотрели друг другу в глаза, пока под утро, совершенно естественным образом, улегшись друг подле друга в сморившем сне, обнявшись крепко, будто бы чуяли, что детское, щенячье чувство готово материализоваться в нечто несоизмеримо большее. Материализоваться в любовь.

А наутро моя семья пополнилась сразу двумя детьми. Моим младшим братом и сестрой. Ильей и Василисой.

С той драки не только деревенские дети меня зауважали, но и взрослые. Ранее враждебно настроенные сверстники, позабыв про насмешки, не без подсказки Ждана, приметили, приняли меня как своего, а потом потихоньку-понемногу стали прислушиваться к моему мнению, позволяя единолично выдумывать приключения и игры.

Шкура седого волка заняла почетное место на одной из стен избы, к неудовольствию набожной Пелагеи, вынужденной длительное время не выходить из дома из-за долгожданного прибавления. Но в этот раз отец был непреклонен, не смотря на просьбы убрать трофей:

– Первая добыча. Шкуру, душа моя, береги и лелей, как таблички в углу деревянные! Вырастет Торопка, справлю ему добрую накидку, в память о ночных событиях. А пока пусть напоминанием победным служит!

Новое прозвище, данное отцом, удивительно подошло такому бойкому и стремительному мальчугану, как я. Вскоре, за мою ловкость, подвижность мои друзья переняли домашнее имя, навек привив судьбу стремительного непоседы.

Не все выросли. Не все выжили. Но прозвище сие, как второе имя, живо по сей день на просторах памяти.

Многое вместило в себя мое богатое детство. Понимая, что я уже безосновательно затянул свою повесть, постараюсь далее, как можно более кратко описать творящиеся события моего отрочества.

Поймите меня правильно, дорогие потомки, мне, на излете лет все кажется важным и значимым. Порою те события, которым в быту я не придавал и малейшего значения, перед ликом смерти превращаются в нечто огромное, определяющее судьбу и дальнейшее развитие.

То ли это старческое слабоумие косит некогда острое и верткое мышление, то ли тяжесть гусиного пера, с каждым днем увеличивающаяся для слабнущей руки. Я не знаю… Но, спокойной анализируя события все же сокращу ранее запланированный объем воспоминаний.

Я всегда все делал сам. Все и всегда, однако, помышляю выбрать из Ордена наиболее смышлёного собрата, дабы он, своей рукой зафиксировал большой объем информации.

Это все мысли, ну а пока продолжим.

Как я уже говорил выше – жизнь моя значительно изменилась после ночного подвига.

Потихоньку повышая нагрузку день ото дня, после достопамятных событий, Ульв принялся последовательно закалять тело мое упражнениями, компенсируя его малые габариты.

Для любой тренировки нужен и важен партнер. Стоит ли говорить, что молчаливый и крепкий Ждан, перекочевавший к тому времени в статус надежного друга, стал моим собратом в деле развития и роста физических навыков? Благо, что утомительные занятия мы превращали в забавную игру, неизменно соревнуясь друг с другом.

Несколько лет спустя «правило воина» (как называл отец комплекс сочиненных им дел, для повышения боевых навыков) практически вобрало в себя все наше немногочисленное, свободное время.

Лично я, кстати, этому был несказанно рад, воспринимая бег по лесным тропинкам, ношение бревна или рюкзака с камнями на расстояние, да упражнения с утяжеляемым деревянным мечом как желанную, взрослую обязанность, постепенно обращающую меня в былинного витязя.

Я креп и креп, чувствуя, как наливаются мускулы и связки необходимой силой, постепенно догоняя даже от природы развитого телом Ждана. С моим прогрессом расширялся и уровень тренировочного процесса. Отец был богат умом, и ему не составляло труда придумывать все новые и новые испытания нашим приобретенным навыкам.

Каждый новый меч был тяжелее и опаснее, пока не превратился в тяжелый, обоюдоострый клинок из железа, выторгованный у редкого купца в наших краях. В стольном городе по наказу деревенским мужикам, отправляющимся в Рязань для торговли, на остатки притаенного серебра справили первую кольчугу на вырост, чтобы привыкали молодые плечи.

Запястья наполнились силой за сохой, спина за работой в поле и по дому, которой всегда хватало с избытком.

К тринадцати годам отец вызвал меня на поединок, сохранив, сей момент втайне от матери и Ждана. Он был полностью удовлетворен результатами проверки, с трудом отразив несколько стремительных, умелых атак моих, но сразив меня ловкой подсечкой при защите от удара.

С той поры Ульв отстранился от моего обучения в этой сфере, сказав, что отныне моего разумения и навыков хватит, чтобы самому продолжать тренировки. Дальнейшее мое развитие зависело теперь только от моей воли.

Я был не в обиде. Крепнущие и растущие брат и сестра требовали от родителей все больше догляда, отнимая все свободное время.

Параллельно учился и грамоте. Причем самой разнообразной. В переметных сумах Ульва нашлось множество византийских книг, рассказывающих о мироустройстве мира. Были и славянские, берестяные свитки. Нашлись и древние трактаты, таблички, глиняные дощечки, бережно хранимые в особой сумке, где язык повествования был очень чуден и напоминал скорее клинопись или набор грубых картинок.

В этой сфере мой союзник поменялся. Ждан, не испытывая тяги к знаниям, все больше спал, уткнувшись лбом в выструганный стол, но неизменно, рядом со мной, нахмурив лоб и выводя тонким пальчиком по берестяной поверхности, сидела и учила трудные, иноземные слова расцветающая Варвара, которую, не безосновательно, вся деревня пророчила мне в жены.

Подобная занятость все более отдаляла меня от сверстников, сузив круг общения лишь до трех человек, и к четырнадцати годам сделала меня грозным воином, соратником к которому стали уважительно относиться и взрослые мужи, на равных увлекая с собой на охоту.

Взамен ограниченному живому общению книги стали моими друзьями, перечитываемые вечерами до дыр под тусклой лучиной. Растущее сознание требовало вливания новой информации, которой остро не хватало на самой окраине Рязанского княжества.

Ульв, наблюдая мои страдания, не смотря на собственную занятость, пошел навстречу, решив, раньше сроку, обучить и тайному:

– Ох, Торопка! Скороспел ты, горяч! Видит Бог, сила тела твоего, разума и души не ведает границ, энергия плещется через край! Не советуют дитя малое али юношу ретивого учить, с духовными сферами работать. То удел состоявшегося мужа и воина! Но тебе сделаю исключение, наблюдая духовное страдание, для твоего возраста несвойственное. Уповаю лишь на внутреннюю крепость твою, ибо увиденное, изученное ни одного достойного мужчину увело в царства мрака и безумия.

– А Варвару можно с собой на уроки брать?

– Варвару Ярославну то? – Ульв лукаво улыбнулся, сверкнув глазами, – ко мне нет. А сам… коли время есть учи тому, чему учу я. От этого ты лучше будешь информацию усваивать, чтоб своей ученице не исказить.

На том и порешили.

Ни смотря на опасения, Ульв не привык отступаться от принятых решений, а посему он вновь взял в руки бразды моего обучения, да будет благословенно небо, пославшее мне столь сведущего отца!

Чем больше я познавал, тем дальше видел день ото дня. Знания и особые упражнения на сосредоточение раскрывают невиданные, причудливые дали. Перед взором по-другому виделись хорошо знакомые места вокруг деревни, как оказалось наполненные причудливыми существами, невидимыми при обычном взгляде.