Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вновь сами по себе из памяти вырывались заветные слова, впервые за долгое время отрицания, складываясь в заговор:

Стань моим заслоном, стань моей защитой

Перед пастью волчьей плоть пусть будет скрыта!

Стань моей кольчугой, стань щитом варяжским

Подари победу в драке нашей тяжкой.

Не помня себя, Отшептав на одном дыхании защитное четверостишие, я выставил полено перед собой, смутно ощущая, как сквозь слова глубинная, спящая сила сдвигается внутри меня в районе солнечного сплетения, вливаясь в промороженную, древесную плоть.

До конца обдумать это явление я не успел – волк, придя в себя после сиюминутного замешательства, избрал меня целью для атаки, могучим скачком сократив расстояние. Зверь, легко сбил меня с ног ударом груди, над самым ухом лязгнув смрадной пастью, отбросив как пушинку в глубокий сугроб уличной обочины.

Больше я ничего не успел и не смог сделать, так как волк, встав лапами на грудь, окончательно пригвоздил меня к земле, еще глубже погружая в ледяные, сыпучие объятья белого покрова. Холодный снег сугроба, осыпающийся мне на лицо, быстро забился в ноздри, рот и глаза, полностью дезориентируя в пространстве.

Время сгустилось. Отдающее падалью дыхание людоеда медленно усиливалось, приближаясь к моей шее. Смерть казалась неминуемой карой за отвагу.

Скорее по наитию, чем по разумению, я выкинул вперед руку с березовой полешкой, которую так и не выпустил, прижимая к себе, не смотря на перелет через половину улицы.

Страх придавал сил стиснутым пальцам и я, стараясь хоть чем-то оборонить себя от грозных клыков, выставил навстречу смрадной пасти тяжелый, неудобный кусок древесины. Получилось.

Клыки волка с хрустом вгрызлись в дерево, тем самым выигрывая необходимые секунды жизни. Потом снова. И снова. Как бы волк не старался я, всегда верно, сослепу выбирал направление следующего укуса, подставляя дерево на пути слюнявой пасти… или дерево, следуя воле заговора, само подставлялось под атаки хищника.

Волк сатанел, видимо не понимая, почему вместо горячей крови он вновь и вновь чувствует противный привкус березы на своем языке. В исступленной ярости зверь, наконец, как собака, затрясши головой, легко вырвал дерево из моих рук, отбросив далеко в сторону единственную защиту.

Торжественно, ликующе зарычав, не встречая более препятствий, он несколько раз с лязгом сомкнул пасть, не достав каких-то жалких сантиметров до моего лица, и был отброшен назад, как побитый пес, могучей рукой Ульва, собравшей в горсть его седеющий загривок.

Одним коротким, ладным движением обоюдоострого меча варяг еще в воздухе вскрыл серое брюхо, выстлав истоптанный снег месивом из кишок поверженного животного. Более не обращая на воющего хищника никакого внимания, отец подал мне руку, поставив на ноги перед взором взволнованных очей, и отложив оружие в сторону, осторожно отряхнул мое тело от снега.

Отец внимательно осмотрел меня, выискивая ранения и с облегчением осознав неимение таковых, улыбнулся блаженной улыбкой победителя:

– Ну, торопыга какой! Лет от роду всего ничего, а уже в бой лезет! Моя кровь… – Ульв презрительно посмотрел на раненного зверя, который пытался отползти в сторону леса, медленно волоча за собой по грязи болтающиеся кишки, – Пойдем, – отец хлопнул меня по плечу призывая догнать страшного зверя.

– Тять, может не надо? – попробовал было я возразить воле отца.

– Надо, сынок. Твоя добыча. Да и волк этот – совсем не волк. Зверь бешенный. Охотники говорят, что хищника, за его нрав, отвергла даже стая, поэтому он и искал себе легкого противника, а нашел тебя.

Помню, что при нашем приближении волк заскулил, как побитая шавка, чувствуя смерть, немного прибавив ход, насколько это позволяла все увеличивающаяся вереница дурно пахнущих внутренних органов. Ударом сапога отец опрокинул животное навзничь, мощной рукой придавив зажатую десницей, пасть к земле. Сверкнув в свете луны, из другого голенища показался острый клинок ножа:

– Твоя добыча, – повторил Ульв и испытующе уставился мне в глаза. Я сразу понял, чего он желал от меня. В этот момент стало действительно страшно. Не смея перечить, я взял нож дрожащей рукой и услышал очередное напутствие:

– Уверенно режь. Будешь мямлить – принесешь страдание. Он этого заслуживает, но вижу, как не желаешь ты этого! – старый варяг с силой вывернул голову волка, другой рукой приподняв одну из передних лап.

Распоротое брюхо противно чавкнуло. Мне заплохело так, как могло заплохеть юноше, путь не впервые увидевшему кровь, однако доселе не привыкшему к ее виду, но Ульв был непреклонен. Без слов, лишь концом сапога он указал в нужное место, где за толстой шкурой билось еще живое сердце, выталкивая на снег содержимое вен.

Мускульное усилие дрожащих рук. Заточенный нож легко вошел в тело, минуя ребра. Волк приглушенно взвыл прихваченной пастью и забился в конвульсиях, омывая меня брызгами алой крови. Через три минуты все было кончено. Булькающая туша животного отдавала последнюю дань процессам поверженного организма, угасавшим внутри.

Дрожь сковывала тело, перехватывая дыхание. В жаркой, внутренней самоборьбе я и не заметил, как на невиданное представление явилось поглазеть несколько десятков разбуженных зевак. Некоторые из них, ведомые неизменной привычке, не ведая, что ждет их за порогом родной избы, были наскоро вооружены.

– Ну что уставились люди добрые? – спросил собравшихся Ульв, встав в полный рост и расправив плечи, – оставьте мальца! Пусть свыкнется с первой смертью! Побудет один.

Под одобрительный гомон небольшой толпы, он увел меня в родной двор, но чувствовалось, как же он гордился моим поступком в этот момент, хоть всем своим видом и пытался не выказать оного!

В ту ночь я так и не сомкнул глаз до самого утра. Все мерещилось, что поверженный зверь тихо ходит за толстыми стеклами окна, пустыми бельмами закатившихся глаз высматривая обидчика в темноте теплой избы. Семь потов ужаса сошло с меня и каждый раз, на смену страху, приходило терпкое чувство победы и спасенной человеческой жизни.

Вечером следующего дня на пороге избы появился Ярослав, с женой и всем своим многочисленным семейством. Поклонившись друг другу в пол, отцы обнялись как братья, которым не требовалось много слов, чтобы решить возникшие недоразумения.

Обнялись и матери, слывшие подругами, пока случай не заставил их приостановить вечерние визиты друг к другу.

– Гамаюн! – крикнул отец, призывая меня к себе, – слазь ты уже с печи. Гостей встречай.

Не смея перечить, я отдернул узорчатую занавеску, спустившись на теплый, выструганный пол избы. Весь красный от стыда и повышенного внимания я приблизился к группе людей, запрудившей половину горницы.

Стараясь быть вежливым, я поклонился, а когда встал в полный рост, то мозолистая, огромная рука сжала мою, в крепком, мужском рукопожатии. То Ярослав, не смотря на разницу в возрасте, первым искал примирения за брошенные в гневе слова

– Извини! Спасибо … – он был немногословен, но эта фраза дорогого стоила из уст холодного главы семейства.

Пожал руку и Ждан, крепко потрепав за плечо как брата.

Варвара, скромно обернув лицо крепнущей, толстеющей косой, бросила на меня быстрый взгляд из под заалевшего лба, не в силах вымолвить и слова от накативших чувств.

Это заметил не только я, но и взрослые, беззлобными смешками отметив занятное замешательство Варвары перед своим спасителем.

Все прочие дети Ярослава были столь малы, что совершенно не понимали сути творящегося обряда примирения, а посему получив разнообразное угощение, разбрелись кто куда по пространству нашей избы.

Полночи семейства праздновали примирение, достав из погребов яства и хмельные меды. Полночи мы, старшие дети, а именно я, Ждан и Варвара, сидели на печке, сквозь занавески подглядывая за взрослым гулянием.

6
{"b":"631497","o":1}