Мадам Помфри посмотрела в сторону Гермионы, а та, в свою очередь, зардевшись и истолковав завуалированный смысл её фразы, как своеобразное извинение за недавнюю резкость, с расцветающей улыбкой на губах благодарно кивнула целительнице в ответ.

- Спасибо, – широко заулыбался Гарри, и мадам Помфри быстро скрылась за дверью.

- Гарри! – воскликнула Грейнджер, находясь в приятном возбуждении от комплимента Помфри и искренне радуясь приподнятому настроению друга. – Чему ты так улыбаешься?

Она давненько не видела, чтобы друг так улыбался. Солнечно и заразительно. Казалось, навстречу его улыбке распахивалась сама душа.

- Просто так, – пожал плечами тот, уже мало обращая внимания на тупую, ноющую головную боль, которая, впрочем, успела переместиться от висков ближе к затылку. – Рад, что ты у меня такая замечательная подруга!

Изнутри Поттера неприятно «пихнула» Совесть, потеснённая задатками его дремлющей, но заинтересованно приподнявшей при этом «голову», слизеринской натуры. Конечно, Гарри не врал, говоря, что очень ценит и по-своему любит Гермиону. Но не мог же он сейчас объявить ей, что его по-идиотски широченная улыбка во весь рот, по правде говоря, вызвана жгучим желанием поправить мадам Помфри и во всеуслышание заявить, что он, – вот уже как три дня! – вовсе не «мистер Поттер», а «мистер Поттер-Малфой»!? Или наоборот? Да какая, к соплохвосту, разница, если он очень-очень, просто до безобразия, счастлив! Вернувшиеся мысли о супруге неожиданно взволновали Гарри, вихрем приятных воспоминаний ворвавшись в его голову. Вновь разгоняя кровь, они горячей волной подкатывающего, острого возбуждения хлынули прямо к низу живота, наливая тяжестью пах и рассылая толпы мурашек по всему телу. Краска затопила лицо Гарри и, чувствуя себя до ужаса неловко перед лучшей подругой, он судорожно согнул ноги в коленях, скрывая свой неуместный стояк. Мадам Помфри вернулась раньше назначенного срока и, поставив на прикроватную тумбочку Гарри пузырьки с «укрепляющим» и «для сна без сновидений» зельями, многозначительно посмотрела на Грейнджер, но, так и не проронив ни слова, ушла обратно к себе. То ли вынужденное длительное воздержание было не «коньком» Гарри, то ли с этим загадочным магическим брачным ритуалом действительно было что-то не так… Но он не знал куда себя деть от стыда за свою крепнущую эрекцию! И, воспользовавшись отвлечённым вниманием Гермионы, попытался, как советовали друг другу его однокурсники (иногда не стеснявшиеся обсуждать подобные «проблемы» в гриффиндорской спальне перед сном), подумать о чём-нибудь отстранённом…совершенно другом…грустном. Согревавший сердце светлый образ Драко, как по мановению волшебной палочки, омрачился мыслями о его внезапном отъезде и их разлуке на неопределённый срок. Но, как только острое, непредвиденное возбуждение так же неожиданно сменилось подступившей к глазам печалью, Гарри не захотел ей поддаваться и с превеликим удовольствием выпил оба зелья. За стенкой, где располагалась комната мадам Помфри, что-то глухо и угрожающе бухнуло. Гермиона же, правильно истолковав намёк, быстро поднялась и приобняла друга за плечи. Пообещав Гарри проведать Фиделиса и сообщить директору о его желании переговорить с ним, она заторопилась к выходу. Практически подбегая к приоткрытой двери, Грейнджер приготовилась толкнуть одну её тяжёлую створку руками, как вдруг та внезапно распахнулась сама и, со сдавленным, испуганным возгласом, Гермиона на всём ходу врезалась в высокую, чёрную фигуру, непроизвольно вытолкнув её обратно и «вывалившись» вместе с ней в тускло освещённый ночными факелами, пустынный коридор Больничного крыла… Гарри тут же приподнялся на локте.

- Гермиона? – окликнул он подругу, встревожено прислушиваясь к звукам извне и усердно вглядываясь в тёмный проход лазарета.

При звуках своего имени Грейнджер вздрогнула и, превозмогая лёгкое головокружение, почувствовала, как кто-то судорожно и глубоко втянул ноздрями воздух, наверняка уловив при этом запах её нового яблочного шампуня, и крепко стиснул неожиданно горячими, тонкими пальцами её руку чуть повыше локтя. А после и сама обнаружила, что в её нос, которым она до сих пор почему-то плотно утыкалась в какую-то грубую, плотную ткань, просочилось удивительно знакомое сочетание запаха стылой сырости хогвартских подземелий и всевозможных испарений самых различных зелий. Оцепенев от страха, Гермиона распахнула глаза и с ужасом поняла, что её ладони тоже фривольно лежат на твёрдой и нервно приподнимающейся, чужой груди, строго обтянутой чёрными одеждами. Молясь всем святым, Грейнджер до последнего надеялась, что её подозрения могут оказаться ошибочными, и очень-очень медленно решилась поднять пылающее «адским пламенем» смущения лицо. Её огромные от шока и испуга глаза нерешительно заскользили верх по ряду маленьких, тёмных и круглых, как спинки жуков, часто посаженых пуговиц… По плоской груди к покатым плечам и короткому вороту стойкой, между которым виднелась бледная кожа гладковыбритой шеи с выпирающим, очень медленно опускающимся кадыком… И дальше… От кончиков сальных, жгуче-чёрных волос, к сведённым непривычным напряжением скулам и плотно сжатым губам…к крючковатому, высоко поднятому носу, словно близкое нахождение к столь яркому аромату яблочного шампуня Гермионы, раздражало его тонкие, чувствительные к запахам и часто трепещущие ноздри… И, наконец, остановились на застывших, поблёскивающих в боковом свете факелов, чёрных, как самая непроглядная, беззвёздная ночь, глазах, пристально взиравших на неё сверху вниз нечитаемым взглядом из-под вынужденно полуопущённых ресниц. Надежды на спасение и самообман не осталось, как только Гермиона осознала, что практически всем своим телом она опиралась сейчас ни на кого иного, как на грозного декана Слизерина, Северуса Снегга! Гермиона сглотнула, глядя на Снегга снизу вверх широко распахнутыми, нежно-шоколадными глазами и совершенно не чувствуя сил в преступно одеревеневших мышцах. Ей ещё ни разу в жизни не доводилось видеть его настолько недопустимо близко… Сколько они уже так стоят? Пару нелепых и самых стыдных в её жизни мгновений? Минуту? Больше? Мысли испуганно и беспомощно сбились в кучу, но постепенно выстроившись в вопиюще скандальную, общую картину, со скоростью света заметались в её взъерошенной голове. Приготовившись к тому, что злобный и вечно угрюмый профессор вот-вот обрушит на неё целый град обвинений, да ещё и заявит, что она завтра же обязана будет остаться на отработку, Гермиона внутренне сжалась. Но она никак не ожидала, что неожиданно горячая и сильная рука Снегга, всё это время машинально, с лёгким нажимом придерживавшая её за предплечье, удивительно мягко отстранит её от чужой груди и исчезнет, оставив после себя, ещё более удивительное, тепло на месте прежнего захвата. Будто опомнившись, Грейнджер отдёрнула от Снегга руки и, резко заведя их за спину, почти беззвучно прошелестела бескровными, дрожащими губами:

- П…простите…сэр…

Снегг молниеносно выпрямился, запахивая свою тяжёлую мантию, и, сдвинув брови, посмотрел на просвет почти полностью открытой двери лазарета.

- Гермиона? С тобой всё хорошо? – слабеющим голосом вновь позвал подругу Гарри и попытался откинуть одеяло, но ноги его стали словно свинцовыми, а веки всё стремительнее наливались тяжестью, и он сокрушённо подумал, что зря так скоро выпил снотворное зелье.

Как бы Гарри ни старался, он так и не смог ничего разглядеть в затемнённом дверном проёме. А от его тщетных стараний прислушаться, на уши начала давить какая-то неестественная тишина. Грейнджер оторопело попятилась к двери, не сводя со Снегга глаз, будто тот мог навредить ей или разозлиться ещё больше, стоило только ей отвернуться.

- Гермиона… – отчаянно и сонно позвал Гарри, уже невпопад нашаривая на тумбочке свою палочку.

А Гермиона, не зная, как правильнее поступить, завертела головой: то с волнением смотря на двери лазарета, то с нескрываемой опаской оглядываясь на поразительно терпеливого профессора…

- Мисс Грейнджер, зайдите, – вдруг по-учительски твёрдо, но очень тихо (так, чтобы его могла услышать лишь она), порекомендовал ей Снегг своим бархатным и внушающим трепет голосом. И Гермиона, совершенно сбитая с толку его титаническим спокойствием и всё ещё не верившая в то, что её миновал гнев недолюбливавшего всю их «золотую троицу» профессора, незаметно вздрогнула и изумлённо захлопала ресницами. А Снегг, видя, что его слова не возымели должного эффекта, уже с нажимом и всё так же тихо, добавил: