- Страсть, сынок, это когда… – Нарцисса на мгновение прервалась, с удовольствием отмечая то, как её любознательный сын, раз за разом всё увереннее выводит маленьким пальчиком пятиконечную звезду на её ладони. – Ты помнишь, что ты чувствуешь, когда на стол подают твои любимые эклеры?

Маленький Драко даже привстал на постели, оживлённо закивав головой. Его восторженные серо-голубенькие глазки при этом так мило округлились и заблестели неподдельным желанием заполучить свой обожаемый десерт, что Нарцисса тут же весело засмеялась, радуясь удачному выбору примера и реакцией Драко.

- Воот, – поучительно произнесла она. – Грубо говоря, можно сказать, что ты страстно влюблён в эклеры.

- А что? Они ещё остались? – нетерпеливо заёрзав, маленький Драко даже высунул из-под одеяла одну ножку, словно уже был готов бежать на кухню за любимым лакомством.

- Сладкое на ночь вредно, – с улыбкой осадила его мать, и он раздосадовано плюхнулся обратно на подушку.

Нарцисса знала, что сын не будет долго дуться, если его вовремя отвлечь, поэтому, как ни в чём не бывало, продолжила рассказывать о свойствах драгоценного камня:

- Считается, что гранат может вызывать у влюблённых мощное, воспламеняющее влечение друг к другу и наполнять их взаимоотношения радостью, – и, как она и предполагала, Драко очень быстро расслабился и обратился в слух. – Но при этом этот драгоценный камень не внушает влюблённым ложных чувств, а лишь усиливает их подлинные эмоции.

- Мам, а что такое «влечение»?

- Какой же ты у меня любопытный, Драко! – Нарцисса со смехом заключила сына в объятия, а отпустив, любовно пригладила его белоснежные, лёгкие, как воздушное облако, волосы. Приподнявшись на локте, она прижалась губами к его маленькой, розовой ладошке и почти шёпотом добавила:

- Спи, моя «звёздочка»…

Драко открыл глаза и погладил большим пальцем изображение пятиконечной звезды на небольшой сфере, венчавшей рукоять. Эти воспоминания натолкнули его на мысль, что этот странный кинжал уже тогда, скорее всего, принадлежал его матери, и та, определённо точно, знала, для чего он служит! Отложив серебряный кинжал в сторону, Драко достал из шкатулки блокнот и, открыв его, прочёл своеобразный эпиграф-вступление:

«Лишь истинно влюблённым двум сердцам,

Которым Госпожа Любовь воткнула в грудь свои клинки, как жала,

Соединяя и навеки смешивая кровь,

Дано познать всю Силу Магии Её кинжала»

Цедрелла Уизли (Блэк)

1945 г.

Поражённо округлив глаза, Драко ещё раз перечитал подпись. А затем ещё раз. И ещё. И в очередной раз неверяще моргнул. Будучи прекрасно осведомлённым об истории обоих родов своих родителей и их генеалогических древ, он никак не ожидал найти в тайнике матери вещь, принадлежащую женщине, которая была выжжена с родового гобелена Блэков за брак с предателем крови Септимусом Уизли! Малфой инстинктивно скривился, вспомнив, обильно конопатое, долговязое и косматое рыжеволосое создание, которое, лишь впоследствии череды каких-то кошмарных недоразумений являлось не только его горе-родственничком и позором для славных родов Малфоев и Блэков, но ещё и умудрившееся когда-то стать лучшим другом Его Гарри! Раздражённо передёрнув плечами, Малфой успокаивал себя только тем, что сейчас сам он находился в куда более завидном положении в развитии их отношений с Поттером, чем пошатнувшаяся дружба Гарри с Уизелом! Но ехидная усмешка быстро сползла с его бледного и красивого лица, как только он вспомнил о статье Скитер в утреннем номере «Ежедневного Пророка». Драко оставалось только надеяться, что Поттер не окажется конченным идиотом, способным поверить в его искреннее желание жениться на какой-то там Астории Гринграсс, которую он видел-то всего лишь второй раз в жизни! Особенно, после всего, что между ними было!? Но, честно признавшись себе, что на месте Гарри, он бы разнёс всё к Мордредовой матери, Драко передёрнул плечами и дал себе слово, что, как только они вернуться в Хогвартс, он выбьет из этого тупоголового гриффиндурка весь дух, если Поттер только посмеет отвернуться от него из-за этого несусветного бреда! Постаравшись успокоиться и ещё раз перечитав эпиграф, Малфой попытался вникнуть в его завуалированный смысл. Он хотел понять: действительно ли эти строки писала женщина, заранее осознававшая, что своими чувствами, пусть и к чистокровному, но всё же предателю, она добровольно перечёркнёт всякие отношения со своей семьёй, гарантировавшей её безбедное существование и вполне конкретные перспективы, и всё её дальнейшее благополучие будет зависеть от сомнительного представителя семейства Уизли? Понимала ли Цедрелла, что Блэки навсегда отрекутся от неё и даже имя её запретят произносить в разговоре!? Драко подпрыгнул на месте, когда в дверь его спальни тихонько постучали и писклявый голосок, всё ещё напуганного, Трикси возвестил молодого хозяина о том, что его родители проснулись и ждут в Северной столовой к завтраку.

- Передай, что я скоро спущусь, – крикнул через плечо Драко и стал носиться по комнате, собираясь, со скоростью своего «Нимбуса».

Поспешно закинув Дневник и кинжал в шкатулку, он метнулся к камину, у боковой стойки которого находился его собственный, никому не известный, тайник, где уже были надёжно припрятаны все записки от Гарри и образец их, совместно сваренного и неопознанного, зелья. Разгладив складки на брюках, Драко забежал напоследок в ванную. Освежив лицо холодной водой, он тщательно причесался и, только тогда, заметно успокоившись, спустился вниз к завтраку.

====== Глава 21. «Ответь мне!» ======

Последние дни зимних каникул стали для Драко настоящей мукой. Старательно подбирая правильные ответы, он пытался лавировать меж, якобы непринуждённых, тем в разговорах с родителями, особенно избегая самую щекотливую из них – тему его помолвки с Асторией Гринграсс. Как ни странно, подобное поведение сына и его умеренная покорность своему семейному долгу не вызвали у Люциуса никаких подозрений. И в те дни, когда Люциус не был занят в Министерстве и не пропадал по делам Тёмного Лорда, он был настроен к Драко весьма благосклонно и даже сдержанно улыбался. Не встретив со стороны сына никаких подростковых возражений и полностью оправдав его высокие запросы аристократического воспитания, Люциус – к безмерной радости Драко! – решил, что «и это дело улажено блестяще», а разговоры о подготовке к свадьбе теперь подождут до победы Тёмного Лорда. Люциус не привык проигрывать. Его тактика обычно была многоуровневой, сложной и рассчитана на много дней вперёд. Хотя, в случае с собственным сыном он не собирался особо распыляться на построение хитроумного и запутанного лабиринта, в конце которого Драко бы уже и сам поверил, что просто мечтает только о том, чтобы жениться на дочери Гринграссов! Ну, если не считать подстроенного им «сюрприза» во время приёма в Малфой Мэноре. Люциус был уверен, что с собственным-то сыном, он справится и без этого. А если Драко осмелится высказать хоть слово поперёк его отцовской воле, то он пригрозит лишить его наследства (не зря ведь он его всё детство баловал, приучая жить исключительно на широкую ногу!?) и прямолинейно ему заявит, что не потерпит подобного поведения в своём доме! Но его мудрый сын молчал, а точнее, говорил непринуждённо, немного и только по делу – как и в любой другой день, когда Люциус был уверен в его непоколебимом послушании и горд тем, что сумел воспитать примерного наследника знатного рода Малфоев, каким когда-то был и он сам! И пока Люциус пребывал в «сладком заблуждении», Драко под покровом ночи заламывал пальцы и, уткнувшись лицом в подушку, утапливал в её взбитом гусином пуху солёные потоки своего страха перед неизвестностью и тревоги за их отношения с Поттером. Издёргавшись и порядком перенервничав, Драко с нетерпением ждал, когда же, наконец, сможет избавиться от пристального надзора родителей и под предлогом поиска свободного купе, хотя бы мельком, увидит Гарри до отправления Хогвартс-экспресса. Он так торопился покинуть Малфой Мэнор, что на платформу 9 и 3\4 они прибыли одними из первых и, помимо Паркинсонов и Забини, практически никого там не встретили. Злясь на себя, Драко пришлось очень правдоподобно делать вид, что, благодаря их раннему приезду, он с друзьями сможет спокойно, без обычной давки, занять наилучшие места, которые в этот раз по его волевому решению почему-то оказались в самой середине Хогвартс-экспресса. Нервно поглядывая на часы, Драко спустился к родным на платформу и, заняв стратегически выгодную позицию, стал ожидать появления Гарри. Вскоре, куда ни глянь, платформу наводнили ученики с родителями и полными тележками вещей, и Драко почувствовал, как от волнения у него начало скручивать живот. Как ни странно, в этот раз вся «шайка» Поттера в полном составе прибыла к поезду заранее и, безмерно раздражая Малфоя, навела столько шума своим безудержным хохотом, что его не смог заглушить даже первый длинный гудок готовящегося к отправке поезда. Но вот самого Гарри среди них не оказалось… Драко торчал на платформе до последнего, раздражённо косясь, то на шумную компанию, то со скрытой тревогой во взгляде заглядывая в невозмутимое лицо отца. Страшась даже подумать о самом худшем, он лихорадочно старался припомнить все обрывки новостей и разговоров Северуса с отцом, вскользь подслушанные им ещё в Мэноре. Но ничего такого, что могло свидетельствовать о захвате Гарри Поттера Тёмным Лордом, так и не припомнил. Когда Хогвартс-экспресс тронулся в путь точно по расписанию, Малфой для себя решил, что Поттер – вечный магнит для неприятностей! – мог попросту где-то задержаться, как это случилось на втором курсе, а мог и в целях конспирации переместиться сразу же в школу через каминную сеть в кабинете директора. «Где же ты, Поттер?!» – то и дело, спрашивал сам себя Драко, украдкой пробегаясь высокомерным взглядом по головам учеников Гриффиндора в Большом зале. На первый взгляд, Грейнджер, Уизел и даже мелкая Уизлетта вели себя, как обычно. Будто никто из них и вовсе не замечал отсутствия Поттера. Хотя Грейнджер порой тоже бросала на Слизеринский стол нечитаемые, короткие взгляды. Но Малфой решил, что, скорее всего, он стал слишком подозрительным и всё это ему только кажется! Ладно. Гарри не поехал на Хогвартс-экспрессе вместе со всеми. Это ещё можно было как-то объяснить и понять. Пусть даже не столкнулся с ним в холле по прибытии в школу, но вот уже и ужин почти подходил к концу, а этот шрамоголовый идиот, – Малфой фыркнул себе под нос и с силой сжал столовые приборы, – даже и не думал хоть как-то дать о себе знать! Ещё и сокурсники неимоверно выводили Драко из себя. Хитро поигрывая бровями, они постоянно расспрашивали его о том, как прошёл бал и, важно кивая, поздравляли с удачной помолвкой. Особенно бесила Панси! Буквально через фразу она позволяла себе отпускать скабрезные шуточки о достоинствах его будущей супруги и, стервозно скалясь, намекала, что при первой же личной встрече непременно предупредит его «ненаглядную Асторию» о том, что её будущий супруг обожает шляться неизвестно с кем по ночному Хогвартсу, да и вообще, мало отличается моногамностью в личных привязанностях. Драко незаметно вздохнул и, спрятав лицо за длинной, разделённой теперь ровным пробором, чёлкой, отрешённо уставился в свою тарелку. Он так рвался вернуться в Хогвартс, оживлённо бурливший разговорами и смехом множества учеников… Так надеялся воочию убедиться в том, что Гарри не держит на него зла за эту прокля́тую статью в «Пророке»… Так мечтал, окунувшись в ласковую зелень Его глаз хотя бы за ужином, обрести долгожданное успокоение… Но, не получив ничего из этого, разочаровался и поник настолько, что вскоре вообще потерял всякий интерес ко всему происходящему вокруг. Только сейчас Драко в полной мере осознал, что без Поттера, даже в этих стенах, где он, неожиданно в этом учебном году обрёл своё личное счастье, ему вдруг стало так же неуютно и одиноко, как и в мрачной тишине о́тчего Малфой Мэнора. И внезапно почувствовал себя по-настоящему не нужным, преданным и брошенным! После ужина, Драко долго стоял у заснеженного бортика в Астрономической башне, надеясь, что Поттер найдёт его по Карте Мародёров, если всё-таки соизволит вернуться в Хогвартс. Он комкал в ладонях мокрый снег, с горькой улыбкой отмечая, что, подаренные Поттером перчатки, оказались действительно отменного качества, и со злостью метал слепленные снежки в темноту сгущающейся ночи. Но, когда настало время отбоя, а Гарри так и не пришёл, Драко вынужденно поплёлся в подземелья и весь остаток вечера неподвижно просидел в самом дальнем и неприметном кресле слизеринской гостиной. Невидящим взглядом он смотрел в раскрытый учебник и до побелевших тонких пальцев сжимал его края, но за всё время своего «чтения» перевернул, от силы, всего пару страниц. И то, только для вида. С каждым часом надежда встретиться с Гарри таяла, как свеча, и Драко всё больше охватывало отчаяние. Он уже успел передумать все варианты, но упрямо не хотел верить, что Поттер посмеет вот так запросто – без объяснения причин, взаимных упрёков или хотя бы безудержного скандала с прилагающейся порчей школьного имущества и летящими во все стороны Непростительными проклятиями! – с ним порвать! Ночью Малфой не спал, а если и проваливался ненадолго в дрёму, то вскоре начинал задыхаться и, испуганно вытаращив в темноту глаза, вскакивал в липком поту и отчаянно тёр ледяными ладонями лицо, прогоняя остатки беспокойных сновидений. Переживания и эта бесконечная пытка неизведанности и затянувшегося ожидания не отпускали его ни на минуту. Драко бил мелкий озноб, бросая его, то в жар, то в холод, как при настоящей лихорадке. Он даже всерьёз подумывал послать к Поттеру школьную сову – в крайнем случае, даже Еву! – с гневным письмом о том, что, в конце концов, подобное поведение не достойно его хвалёного гриффиндорского благородства! Но, уже откинув в сторону одеяло, в последний момент передумал и, скрестив на груди руки, с глухим рыком откинулся обратно на подушку. Злиться на Поттера было проще. Привычнее что ли. В противном случае, Драко овладевало настолько сильное чувство необъяснимой тревоги и беспокойства за Гарри, что его грудь, словно стальными тисками, мгновенно сдавливало болезненными спазмами, и он не мог сделать даже крошечный вдох, начиная в панике задыхаться, но уже наяву. Ворочаясь с боку на бок и вонзая зубы в одеяло, Малфой провалялся в полудрёме до рассвета и, не в силах более терпеть эту муку, раздражённый поплёлся в душ. Горячие струи били в лицо, смывая его ночные страхи, понемногу приводя в чувства и помогая забыть, хотя бы о зябком холоде подземелий. Массируя голову, Драко с какой-то маниакальной тщательностью втирал в распаренную кожу свой любимый шампунь, будто усиленный запах сирени и жасмина, мог немедленно вернуть ему Поттера, который – Драко с лёгкой дрожью возбуждения вспомнил жадные вдохи Гарри и его темнеющий от вожделения взгляд, – просто сходил с ума от этого аромата! Драко всё тёр и тёр до красна мочалкой своё тело, истосковавшееся по прикосновениям и настойчивым рукам Поттера. И старался не поддаться вновь, чуть отступившей, после этой бесконечно долгой, беспокойной ночи, панике. Но все мысли его, против воли, всё равно возвращались к тому, что он, ну, никак не планировал одиноко провести эту ночь в слизеринской спальне. Но главное – без Гарри. А, напротив, Драко решительно был готов весьма наглядно показать и доказать Поттеру «кто» и «что» на самом деле для него значит! Мерлин, да он ведь даже специально подстригся! Но не только из желания задобрить Поттера своим великодушным позволением его неутомимым и неугомонным пальцам делать теперь со своими волосами всё, что тому заблагорассудиться без угрозы испортить прежнюю идеальную укладку, а, в первую очередь, потому, что очень надеялся понравиться Гарри ещё больше! Выйдя из душевой кабинки, Малфой обернул бёдра полотенцем и провёл ладонью по запотевшему зеркалу, но, из-за клубившегося в воздухе горячего и густого пара, всё равно ничего не смог разглядеть в его размытом отражении. Тряхнув мокрыми волосами, он с мученическим вздохом упёрся руками по бокам раковины и только тогда изумлённо заметил на ней небольшой и слегка подсыревший бумажный самолётик, «терпеливо» ожидавший его внимания. Задрожавшими вдруг пальцами он развернул записку и бегло прочёл: